тей в Швейцарии — а ведь где, как не в Швейцарии, вы познакомились с майором Найтоном? Причем именно тогда прошел слух о том, что вы намерены купить знаменитые рубины.
— Да, но почему убийство? — сокрушенно пробормотал ван Олдин. — Умный мошенник мог бы украсть драгоценности, не засовывая голову в петлю.
Пуаро покачал головой:
— На счету Маркиза много убийств, это — далеко не единственное. Понимаете, он убивает, руководствуясь инстинктом — не любит оставлять после себя свидетелей. Мертвые же, как известно, умеют хранить тайны. Маркиз обожал старинные драгоценности. Узнав, что вы скоро станете обладателем знаменитых рубинов, он нанялся к вам секретарем, а свою сообщницу пристроил служанкой к вашей дочери, которой, как он не без основания полагал, и предназначались знаменитые рубины. Так что, сами видите, планы Маркиза были тщательно отработаны на много ходов вперед, что, впрочем, не помешало ему попытаться ускорить события: он устроил на вас засаду в Париже, в ту ночь, когда вы приобрели драгоценности. Ограбление сорвалось, однако Маркиза это ничуть не смутило, ведь Ричард Найтон был в полной безопасности. Кто бы мог его заподозрить? И все же, как и у всех великих людей — а Маркиз, безусловно, был великим человеком, — у него были свои слабости. Он влюбился в мисс Грей и, заподозрив, что она неравнодушна к Дереку Кеттерингу, не смог отказать себе в удовольствии засадить соперника за решетку, едва представилась такая возможность. А сейчас, мосье ван Олдин, я расскажу вам самое любопытное. Согласитесь, мисс Грей никак не назовешь впечатлительной особой, однако она твердо убеждена, что однажды после беседы с Найтоном, в парке при казино в Монте-Карло, она вдруг ощутила присутствие вашей дочери. Ей показалось, что убитая пытается что-то ей сказать, и внезапно она поняла, что Рут Кеттеринг пыталась сказать, что Найтон — убийца! Эта догадка казалась столь дикой, что мисс Грей ни с кем не поделилась, хотя ни на миг не сомневалась в ее правильности. Мисс Грей проявила редкий здравый смысл: она не только не отвергла ухаживания Найтона, но и дала ему понять, что не сомневается в виновности Дерека Кеттеринга.
— Невероятно, — проговорил ван Олдин.
— Да, очень странно. Такое не объяснишь… Кстати, еще одна мелочь никак не укладывалась у меня в голове. Ваш секретарь сильно хромал — следствие полученного на войне ранения. Маркиз же ходил совершенно нормально. Для меня это было камнем преткновения. Однако мисс Ленокс Тамплин как-то обмолвилась, что хромота Найтона вызвала удивление и у хирурга, который лечил его в клинике леди Тамплин. То есть Найтон попросту симулировал, в чем я окончательно убедился, побывав у этого хирурга в Лондоне и выслушав его разъяснения. Позавчера я специально упомянул имя этого хирурга при Найтоне; в этой ситуации ему было бы естественно сказать, что тот же врач лечил его во время войны, однако Найтон промолчал — и эта мелкая, вроде бы совершенно незначительная деталь подтвердила мои подозрения. Кроме того, мисс Грей показала, мне вырезку из старой газеты, где говорилось, что во время пребывания Найтона в клинике там было совершено ограбление. Когда я написал мисс Грей письмо из Парижа, из отеля «Ритц», она поняла, что наши, так сказать, версии совпадают. В отеле «Ритц» мне не сразу удалось получить необходимую информацию, однако я все-таки узнал то, что меня интересовало: Ада Мейсон приехала в отель не вечером, накануне того дня, когда было совершено преступление, а утром, уже после убийства.
Воцарилось долгое молчание. Миллионер протянул Пуаро руку.
— Надеюсь, вы понимаете, мосье Пуаро, что все это для меня значит, — сказал он срывающимся от волнения голосом. — Утром я вышлю вам чек, но услуга, которую вы мне оказали, поистине неоценима. Вам нет равных, мосье Пуаро. Вам просто нет равных.
Пуаро поднялся, слегка выпятив грудь.
— Ну что вы, я всего лишь Эркюль Пуаро, — скромно сказал он. — И все же вы правы, в каком-то смысле мне нет равных. Но ведь и вам, мосье ван Олдин, тоже нет равных. Я рад, я счастлив, что мне удалось оказать вам посильную помощь. А теперь мне необходимо привести себя в порядок, стряхнуть, так сказать, пыль долгих дорог.
В холле отеля Пуаро повстречал старых знакомых: почтенного мосье Папополуса с дочерью Зиа.
— А я думал, вы уехали из Ниццы, мосье Пуаро, — пробормотал грек, сжимая любезно протянутую детективом руку.
— Дела вынудили меня вернуться, мой дорогой мосье Папополус.
— Дела?
— Да, дела. Кстати, о делах и деловых людях. Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, мой дорогой друг?
— Гораздо лучше. Завтра мы возвращаемся в Париж.
— Очень рад за вас. Вы еще не совсем разорили бывшего греческого министра?
— Я?
— Вы же продали ему великолепный рубин, который — только это строго entre nous[163] — принадлежит сейчас знаменитой танцовщице, мадемуазель Мирей.
— Да, — пробормотал мосье Папополус, — что было, то было.
— Рубин, весьма похожий на знаменитое «Огненное сердце»…
— Что ж, некоторое сходство действительно имеется, — равнодушным голосом проговорил грек.
— Вы потрясающе разбираетесь в драгоценных камнях, мосье Папополус, поздравляю вас. Мадемуазель Зиа, я просто в отчаянии, что вы покидаете Ниццу. Я-то мечтал, что теперь, когда я наконец покончил с делами, мы будем видеться чаще.
— А о каких, собственно, делах идет речь, если не секрет, мосье Пуаро? — осведомился мосье Папополус.
— Какой там секрет! В расставленный мною капкан только что угодил Маркиз.
На благородном лице мосье Папополуса мелькнула загадочная улыбка.
— Маркиз, говорите? — пробормотал он. — Откуда же я знаю это имя? Нет, не могу вспомнить…
— Едва ли вы сумеете вспомнить, — сказал Пуаро, — это очень известный преступник, охотник за драгоценными камнями. Его только что арестовали по подозрению в убийстве одной английской леди, мадам Кеттеринг.
— В самом деле? Как интересно…
Они обменялись прощальными улыбками. Но как только Пуаро отошел на значительное расстояние, мосье Папополус повернулся к дочери.
— Зиа, — с чувством проговорил он, — это не человек, это сущий дьявол!
— Мне он нравится.
— Мне тоже, — нехотя признался мосье Папополус. — И все же он сущий дьявол.
Глава 36У моря
Мимоза нависала прямо над головой и слишком резко пахла. Вдоль балюстрады вилась розовая герань, от густо росших внизу алых гвоздик исходил тяжелый, приторный аромат. Сегодня Средиземное море было каким-то особенно синим. Пуаро сидел на террасе виллы леди Тамплин и разговаривал с Ленокс. Он только что закончил ту же самую историю, которую, двумя днями раньше, рассказывал ван Олдину. Ленокс слушала очень внимательно, сдвинув брови и прищурив глаза.
Когда он умолк, она спросила:
— А Дерек?
— Его вчера освободили.
— И куда же он отправился?
— Вчера же вечером он уехал из Ниццы.
— В Сент-Мэри-Мид?
— Да, в Сент-Мэри-Мид.
Последовала пауза.
— Я была не права насчет Кэтрин, — сказала Ленокс. — Я думала, она его не любит.
— Она очень сдержанная. Никому не доверяет.
— Мне-то она могла бы довериться, — с легкой горечью проговорила Ленокс.
— Вам — да, — очень серьезно согласился Пуаро. — Но не забывайте: большую часть жизни мадемуазель Кэтрин выслушивала других; а тем, кто привык только слушать, не так-то просто заговорить о себе; такие люди не привыкли распространяться о своих радостях и печалях.
— А я-то, дура, решила, что она и впрямь влюбилась в этого Найтона. Нет бы догадаться. Наверно, я так думала потому… потому что так мне хотелось думать.
Пуаро взял ее руку и легонько пожал.
— Мужайтесь, мадемуазель, — мягко сказал он.
Ленокс посмотрела на море, и на какой-то миг черты ее некрасивого лица обрели трагическую красоту.
— Чего уж там! — сказала она наконец. — Все равно бы ничего не получилось. Я слишком молода для Дерека; он сам как ребенок, который никак не может вырасти. Такая, как я, ему не подходит. Ему требуется терпимость и мягкость самой Мадонны.
Ленокс долго молчала, потом вдруг резко повернулась к своему собеседнику:
— И все-таки я тоже внесла свою лепту, правда же, мосье Пуаро?
— Бесспорно, мадемуазель. Вам первой пришло в голову, что человек, совершивший преступление, вовсе не обязательно должен был ехать тем же поездом. До этого я никак не мог разобраться, как же все происходило.
Ленокс глубоко вздохнула.
— Я рада, — сказала она, — что принесла хоть какую-то пользу.
Откуда-то издалека послышался визгливый свисток паровоза.
— «Голубой экспресс», будь он проклят! — сказала Ленокс. — Поезда — что им до нас, не так ли, мосье Пуаро? Людей убивают, люди умирают, а они ходят себе как ни в чем не бывало. Я несу вздор, но вы ведь понимаете, что я имею в виду…
— Да, да, конечно, понимаю. Жизнь, как эти поезда, мадемуазель. Она идет вперед, несмотря ни на что. И хорошо, что она не стоит на месте.
— Почему?
— Потому что в конце концов поезд приходит на конечную станцию, а ведь у англичан есть, кажется, пословица…
— Да, «Путешествие кончается — влюбленные встречаются». — Ленокс рассмеялась. — Только вот ко мне это не относится.
— Относится, очень даже относится. Вы ведь еще очень молоды, гораздо моложе, чем сами думаете. Доверьтесь поезду, мадемуазель, — ведь его ведет сам lе bon Dieu.
Паровозный свисток повторился.
— Доверьтесь поезду, мадемуазель, — вновь пробормотал Пуаро. — И поверьте Эркюлю Пуаро — тоже. У ж он-то знает.
ТАЙНА СЕМИ ЦИФЕРБЛАТОВThe Seven Dials Mystery 1929 © Перевод под редакцией М. Макаровой
Глава 1Кто рано встает…[164]
Джимми Тесиджер, молодой человек весьма приятной наружности, вприпрыжку сбежал по парадной лестнице замка Чимниз. Он так торопился, что налетел на дворецкого Тредуелла, который величаво шествовал через холл с очередной порцией горячего кофе. Все обошлось только благодаря невероятному хладнокровию и ловкости дворецкого.