Он прождал ещё час, но часовой не возвращался. Наконец опять послышались шаги, но уже много.
«Штольц, — подумал Реммер. — Но… странно, почему это совсем не с той стороны идут?»
Он не стал больше задумываться над чем-либо, а закрыл глаза и притворился спящим.
Голоса приближались. И помимо своей воли, Реммер поднял вдруг голову.
«Что я, брежу, что ли?.. Нет, конечно… Конечно, это они… Они получили моё письмо через флягу и идут…»
Он приподнялся на локте и крикнул, и тотчас же в ответ послышались радостные отклики. И Реммер теперь ясно узнал уже, что это Баратов, Вера и дядя Иван спешат к нему на помощь.
Первые десять минут перекидывались отрывочными фразами, расспрашивая друг о друге.
— Вы получили, значит, моё письмо? — спросил Реммер.
— Получили, — ответила Вера, — но кто ещё с тобой? Я сразу поняла, что ты сам писать не можешь, и потом… почему он не повидал нас лично?
— Кто он? — спросил, ничего не понимая, Реммер.
— Тот, с кем ты пересылал.
— Я положил в флягу, — начал было Реммер, но замолчал и стал прислушиваться.
— Он, должно быть, не в полной памяти, — шепнул Вере Баратов. — Тише…
Вдали опять послышались шаги.
— Это Штольц, — предупредил Реммер. — Их много, человек двенадцать, надо бежать.
— Ты можешь идти?
— Могу, но мне нужно за кого-нибудь держаться.
Однако Реммер быстро идти не мог, между тем позади послышался шум, и рассерженно недоумевающий голос Штольца кричал:
— Что за дьявол, его опять нет! Он опять куда-то исчез. Где караульщик?
Блеснул свет от большого электрического фонаря, похожего на прожектор, и нащупываемые яркой полосой света беглецы упали за камень.
— Придётся отстреливаться, — шепнул Вере Баратов.
И, примостившись за камнем, они положили удобней винтовки.
Подпустив к себе на близкое расстояние всю партию, Баратов, Вера и дядя Иван дали внезапный залп по преследователям.
Огорошенные такой неожиданной встречей, те с криком бросились обратно и попрятались за камнями и за уступами.
Штольц ничего не понимал. Штольц был взбешен. Но луч прожектора, впившись в угол, объяснил ему всё.
— Их только четверо! — крикнул он. — Кроме того, из них один раненый, а другая женщина.
В это время из глубины пещеры подошла другая партия людей Штольца, тащившая за собой инструменты. И через минуту бешеная стрельба взбудоражила многовековой покой тёмных сводов. Выстрелы блестели, как молнии. На секунду блестящие сланцевые своды рассыпались миллионами отблесков, потом становилось опять темно.
— Плохо, — сказал Баратов. — Плохо, Вера. Они возьмут сейчас нас живьём. Мы расстреляем все патроны, и тогда наступит конец.
— Надо стрелять меньше. Мы пройдём тем входом, откуда мы вошли, — ответили Вера.
— С ним не пройдёшь, там круто больно, — шёпотом добавил дядя Иван и с внезапно набравшейся вдруг откуда-то храбростью бабахнул из своего допотопного ружья.
— Бегите, — сказал, расслышав последние слова, Реммер. — Бегите одни, зачем из-за меня всем пропадать.
Но Вера категорически запротестовала, запротестовал Баратов, и даже робкий обыкновенно дядя Иван и тот сказал:
— Да нет уж, когда такое дело, так пропадать всем вместе.
Нападающие, умолкшие было на несколько минут, открыли вдруг бешеный огонь. Прожектор потух, и все четверо побледнели, потому что поняли, что сейчас вся масса кинется в темноте вперёд.
Но вдруг случилось что-то совершенно неожиданное, непонятное ни той, ни другой стороне. Высоко на стене засверкал какой-то огонёк, и тусклый свет обрисовал контуры огромного отверстия. Над головами у обороняющихся своды пещеры дрогнули от могучего загрохотавшего взрыва, и в самой гуще нападающих сверкнуло огромное пламя, точно там разорвался тяжёлый артиллерийский снаряд.
Все были так ошеломлены случившимся, что оцепенели в первую минуту. Потом оставшиеся в живых люди из партии Штольца с воем бросились назад к выходу.
Долго ещё металось эхо по закоулкам таинственной пещеры, долго осыпались камни со стен, наконец что-то затрещало, заохало, и тяжёлый пласт земли наглухо закрыл вход.
— Никого нет, все ушли, — сказала Вера, и голос её был до странности спокоен и безучастен ко всему.
— Тише, кто-то есть, — сжимая ей руку, ответил Баратов.
Невдалеке послышался голос Штольца, он звал кого-то из инженеров и отчаянно ругался.
— Штольц ещё цел, слышишь? — сказал Баратов. — До тех пор, пока он цел, мы не можем быть спокойны. Он не знает, вероятно, что мы ещё тут, и у него нет теперь прожектора. Надо подобраться к нему в темноте и захватить его. Я это сделаю.
Он взял у Веры маузер, оставил свою винтовку и пополз. Он полз недолго, потому что услышал рядом какие-то голоса. Вдруг за поворотом он увидел дымный свет от факела, потом с силой отброшенный факел полетел в сторону. Ему слышно было, как, схватившись, отчаянно боролись двое. Потом борьба прекратилась, и стало тихо. Подождав немного, Баратов пополз дальше. Потом встал. И не выпуская из руки маузера, ощупывая левой рукой стену, пошёл вперёд. Но идти ему пришлось недолго. Нога его наткнулась на что-то мягкое, он пощупал — внизу лежал человек. Тогда он зажёг фонарик, навел его на лицо лежащего и отступил в ужасе.
Перед ним лежал Штольц. Лицо его посинело, глаза выкатились, а на шее виднелись следы чьих-то сильных пальцев. Он был задушен.
Вернувшись, Баратов рассказал обо всём товарищам.
— Тут кто-то да есть. Теперь это ясно. Я и раньше подозревал. Помнишь, Виктор, когда мы с тобой слыхали кавалерийский сигнал. Скажи… Но я не понимаю, ты с кем передавал записку.
— Ни с кем, — упрямо повторил Реммер. — Я запечатал её в флягу и бросил в воду.
— Нет, — покачивая головой, вставя своё слово, сказал Иван. — Нет, эдакой записки мы не получали, а только иду это я, значит, ночью, вдруг слышу, за мной кто-то хрустит. Ясное дело, я испугался и припустил. А кто-то как сиганёт за мной. «Чего, — говорит, — дурак, бежишь, передавай вот эту записку, да пусть скорей приходят». Ну, я, конечно, и опомниться не успел, и человека мне из-за темноты не видно, а он шасть — и нет его. Гляжу, а у меня в руке записка лежит.
— Не знаю, — усталым голосом ответил Реммер, — не знаю, я и сам ничего не понимаю, откуда взялась верёвка, по которой я дополз, как я очутился в середине пещеры…
Он не договорил.
И все разом насторожились и подняли вверх головы. Вверху в стене опять мелькнул огонь, показалось пламя дымного факела, высунулась чья-то рука, и потом длинная верёвочная лестница спустилась вниз. Поражённые всем этим четверо друзей молчали.
Факел исчез; рука скрылась, и снова наступила тишина.
— Слушай, как бурлит вода. Что это с потоком делается?
Действительно, рядом происходило что-то странное, должно быть, обвалившийся от взрыва обломок скалы завалил наглухо выход подземной речки, и вода стихийно, с шумом начала заливать пещеру.
— Опять кто-то! — крикнул Реммер. — Надо скорей наверх, иначе мы утонем.
Баратов бросился к верёвочной лестнице и первым полез вверх, не задумываясь над тем, к кому и куда он попадёт. Добрался, потом за ним Вера; потом внизу дядя Иван обмотал верёвкой Реммера, его подняли, потом сбросили лестницу дяде Ивану, и он забрался тоже.
Батарейки электрического фонаря ослабли, но они зажгли пару просмоленных головёшек, валявшихся на полу, и осторожно пошли вперёд.
Прошли несколько саженей узким коридором, завернули и остановились.
Перед ними был высокий грот, посреди горел костёр, и, приткнувшись в каменные щели стен, дымно чадили два факела.
И при тусклом освещении друзья увидели стены, увешанные винтовками, шашками и пулемётными лентами, ветхое красное знамя с жёлтыми буквами и посреди грота старое ржавое орудие.
А слева на лежанке из сухих листьев лежал, откинув голову, заросший волосами седой старый человек.
Подошли к нему. Он посмотрел на них тусклым, умирающим взглядом, и только теперь они заметили, что кровь широко разлилась по его груди, по листве и по камням.
Вера отвернула рубашку и вскрикнула. Каким-то огромным осколком у лежащего был вырван кусок с правой стороны груди.
— Смотри, это вот чем, — проговорил Баратов, поднимая металлический осколок. — Это кусок от замка орудия, оно разорвалось при выстреле. Это он выстрелил из трёхдюймовки, но она уже старая и ржавая.
Кровавой пеной покрылись седые усы умирающего, он посмотрел на них безумными, ничего не воспринимающими глазами, потом как бы искорка просвета мелькнула по его зрачкам, и он произнёс тихо:
— Товарищи?
— Да, да, товарищи, — успокаивая его, ответила Вера.
Слабая счастливая улыбка показалась на его губах.
— Товарищи… — повторил он. — Я тоже… Тоже товарищ…
Он закинул голову назад, впал в полузабытье, потом рассмеялся, закашлялся и потянул руку влево, но обессиленная рука упала. И все увидели, что он тянулся к медному кавалерийскому сигнальному рожку.
Баратов поднял рожок, на нём был красный лоскут, на котором с трудом ещё можно было разобрать вышитые слова: «Смерть бандам генерала Гайды».
Под подушкой умирающего полусумасшедшего человека нашли толстую исписанную тетрадь. На первой странице её была нарисована кривобокая пятиконечная звезда [2], а дальше выведено: «Дневник славного партизана Семёна Егорова обо всём, что и как было».
Долго в эту ночь при тусклом свете факелов и костра разбирали товарищи корявые строчки, и в эту ночь тайна горы была разгадана.
В 1919 далёком году бродили по северу отряды генерала Гайды, того самого, над которым вечное проклятие всех трудящихся Урала. Хотя он и сдох давно, но чёрная память о нём у стариков и до сих пор жива. В 1919 огневом году оторвался от главных сил отряд под командой товарища Чугунова, и, очутившись в дебрях глухих лесов, поклялся Чугунов, а также и все революционные бойцы в ненависти к генералу Гайде и прочим контрреволюционерам и решили бить нещадно партизанским способом всех белогвардейцев и дожидаться, пока будет Советская власть либо самим конец не придёт. И