Но пришел час, и у ворот Абаргара появились воины ал-Мусейяба.
— Впустите гонцов! — кричали они, швыряя камни в ворота и лязгая щитами.
— Мы привезли послание афшину, — сообщил охранникам один из гонцов.
— Обстреляйте их, пусть забудут дорогу в Абаргар, — велел Диваштич, приказывая чакирам взяться за луки.
Поток стрел был ответом непрошеным гостям. Вскоре прибыл другой отряд. На этот раз его возглавил согдиец Сулейман Абу-с-Сари.
— Пусти его, — посоветовал афшину горбун. — Он знаменит своей жестокостью. Я знаю, как он преследовал согдийцев. С ним не сравнится и самый лютый враг. С ним надо договориться, иначе он сожжет крепость.
Диваштич долго не соглашался открыть ворота Абаргара. Он изменил своему решению лишь тогда, когда воины Сулеймана начали осаду крепости.
— Ты плохо ценишь благосклонность ал-Хараши, — заметил Сулейман, скрывая за вежливой улыбкой свою ярость, — Ты обстреливаешь гонцов ал-Мусейяба, а между тем он оставил тебе эту крепость нетронутой. Он выполнил волю ал-Хараши.
У нас одна забота — сохранить жизнь афшина и дать ему понять, как велико благородство наместника халифа.
— Теперь я знаю, кто убил моего писца Махоя! — воскликнул в негодовании афшин. — Его убили воины ал-Мусейяба. Признайся! Есть ли предел вашим злодеяниям?
— Мне известно другое, — ответил Сулейман: — старый араб своими руками спасал летопись твоего писца. Твой Махой сам бросился в костер. Его никто не тронул и пальцем.
Афшин не стал спорить с ненавистным ему предателем. Выхода не было — Диваштич принял все условия, предложенные ему военачальником. Он вынужден был согласиться открыть ворота крепости и пустить туда воинов Сулеймана. Диваштичу была обещана свобода. Крепость была открыта.
— Пусть тебя не тревожат мелкие заботы, — льстиво предупредил афшина Сулейман. — Я позабочусь о том, чтобы твой караван со всеми богатствами был доставлен в Мерв. Если ты доверил мне свою жизнь, то стоит ли думать о нескольких сундуках!
Не успел скрыться из виду последний всадник отряда Диваштича, как воины Сулеймана Абу-с-Сари, подобно коршунам, набросились на добычу. Они делили богатство афшина Панча. Однако Сулейман не мог потерпеть этого. Он вернулся и отобрал для себя все наиболее ценное, что составляло пятую часть добычи. Много соблазнительных подарков получил и наместник в Мерве Саид ал-Хараши. Все остальное поделили между собой воины.
Серебряное блюдо.
Наутро, когда из ворот крепости Абаргар вышел последний верблюд, груженный награбленным добром, когда вывели всех пленников из знатных согдийских семей, которых ал-Хараши велел вести в Мерв, крепость Диваштича подожгли.
Весь день и всю ночь пылало зарево на горе Магов. Люди, убежавшие в горы, решили, что пожарище — возмездие богов за совершенные чужеземцами злодеяния. Они не знали, что горит крепость афшина.
Долгим и утомительным был путь Диваштича в Мерв. Медленно продвигался караван по пыльным и знойным дорогам. И хотя воины Сулеймана, сопровождавшие афшина к наместнику, были учтивы, не притесняли его, — он был пленником. Он был во власти Саида ал-Хараши, и никто не мог предсказать, что ждет его в Мерве.
Дни и ночи афшин непрестанно думал. Он должен был решить — на что соглашаться и что можно просить. Одно ему было ясно — ни за какие блага мира он не откажется от веры своих предков и от обычаев своей страны. Пусть Диваштич предстанет перед наместником в Мерве благочестивым мусульманином, но это будут только пустые слова. Все его мысли, все его деяния принадлежат Согду.
В Мерве афшина приняли с почестями. Саид ал-Хараши обращался с ним как с равным, ни в чем не отказывая. Ал-Хараши предложил Диваштичу вернуться к своей семье в горы, он возвращал афшину все горные селения согдийцев.
После долгих размышлении афшин решился принять предложение Саида ал-Хараши.
Он отправился в обратный путь.
Его проводили с почестями.
Когда отряд Диваштича вышел за ворота Мерва, афшин вдруг снова почувствовал себя свободным и независимым. Он стал думать о том, как, вернувшись в родные горные селения, он поднимет против воинов Саида ал-Хараши всех горных согдийцев, выгонит иноземцев из Панча, истребит их отряды. Мысленно он уже видел освобожденный Панч. На привале ночью афшин уснул спокойно, в добром настроении, какого у него давно уже не было.
Диваштич проснулся от сильных толчков. Что случилось? Люди Саида ал-Хараши были непочтительны и вели себя очень странно. Один из них, с наглым лицом, подняв светильник над головой афшина, произнес:
— Почтенный господин, тебе осталось жить не более нескольких минут, можешь сказать свою последнюю волю. — Он протянул руку в темноту и зловеще добавил: — Ты будешь распят вот на той гробнице. Так приказал Саид ал-Хараши.
…Голова Диваштича была отослана в Ирак, правая рука — в Мавераннахр[28].
Одинокой и мрачной громадой высится над бурными водами реки совсем черпая, лишенная растительности гора Магов. Безмолвно стоят руины сожженной крепости. Ничто не нарушает мертвой тишины. Только порывы осеннего ветра изредка обрушиваются на пепелище. Они хватают горсти золы и кружат их в воздухе. И, как символ ушедшей жизни, стоит, протянув свои обугленные ветви, старый карагач.
Вот уже много дней свирепствуют в горах ветры. Холодные осенние дожди размыли тропы. В такую погоду трудно пробраться к вершине горы. Однако кто-то взобрался сюда. Кто-то бродит среди развалин крепости Абаргар.
Худой, изможденный юноша в рваной одежде мечется среди обугленных стен, заглядывает в щели, что-то ищет у сломанных ворот. Он двигается словно в забытьи, бессмысленно глядя вокруг. Но вдруг он останавливается и, вспомнив о чем-то, бросается на землю, содрогаясь от рыданий. Это Аспанзат. Он старается представить, что же случилось в тот страшный день, когда он потерял Кушанчу. Он вспоминает о том, как они плыли к берегу, как медленно, часто останавливаясь, плыла вслед за ними Чатиса. Потом, кажется, просвистела стрела… Он отчетливо помнит, как она впилась в спину Кушанчи. Но ведь он подхватил Кушанчу и поплыл с ней. Они были уже у самого берега. Куда же девалась Кушанча?.. Зачем же он пришел сюда? Разве она могла подняться сюда оттуда, с берега реки? Ведь стрела… Зачем он здесь? Надо искать Кушанчу на берегу реки, там, где он очнулся, весь избитый и израненный камнями. А плечо и сейчас болит невыносимо. Он не может шевельнуть правой рукой. Рука висит, как плеть. Надо спуститься к реке. Там остались самые близкие и дорогие ему люди — Кушанча и Чатиса. Он должен их найти. И Навимаха надо найти там, в ущелье Кум.
В то страшное утро погибли лучшие люди Панча Он видел, как падали его соотечественники, пронзенные стрелами врагов, как отважно сражались согдийские воины. Теперь все тихо. Никого нет. Нет больше мудрого Махоя. Нет Кушанчи!.. Зачем тогда жить? Река бурлит, она зовет его — там осталась его Кушанча. Не об этом ли говорят ее холодные, потемневшие волны? Аспанзат поднимается, хочет идти, но ноги не слушаются его… Нет сил. Ведь он давно ничего не ел. Уже много дней только одни фисташки попадались ему на пути.
Аспанзат ищет среди развалин остатки какой-либо еды… Нашел! Вот целая корзинка с лепешками. Кто-то заботливо напек их в дорогу. Аспанзат стал жадно грызть сухие лепешки. Он ел и думал о том, как бесполезно все, что он делает. Никогда ему уже не увидеть тех, кто был ему дорог! Он даже не знает, куда девались люди Панча, которые уцелели в то утро. Они ушли в горы, но куда? Где их искать? И зачем ему нужны чужие люди?
— Река зовет меня, — шепчет Аспанзат. — Я иду…
Вдруг где-то рядом послышался хохот. Аспанзат в ужасе оглянулся: навстречу ему шел старик в рубище, с непокрытой головой. Он шатался и бормотал непонятные слова. Юноша подошел к старику и протянул ему лепешку. Старик схватил лепешку, стал отрывать куски и мять их беззубым ртом.
«Старик обезумел от горя», — решил Аспанзат. Он бережно усадил его. Чужое горе на время затмило страдания.
— Кто ты? — спросил старик, уставившись на Аспанзата.
— Если ты из Панча, то знаешь Навимаха. Я сын его.
— Я медник. Ты не узнал меня. Я ищу моих детей. Я ищу их повсюду… Ха-ха-ха!.. — Старик бросился бежать.
И долго еще Аспанзату слышался хохот обезумевшего.
Вот и река. Аспанзат останавливается:
«Куда ты торопишься? Ты дал слово Махою. Ведь ты должен найти Навимаха! Ты хотел найти Кушанчу и Чатису! И бедный медник ждет твоего участия… Ты хочешь броситься в реку?
Ведь ты дал слово своему учителю! Ты обещал составить летопись, которую не смог завершить мудрый учитель… Ты бросишься в реку, но кто тогда расскажет скорбную историю твоего народа! Кто расскажет людям о Панче, о твоей семье, о добром Навимахе и нежной Чатисе!.. Остановись, подумай! Если ты уйдешь, не выполнив своего долга, кто расскажет людям о твоей прекрасной Кушанче! Она так мало прожила на свете, и никто не узнает, какое у нее было доброе сердце и как прекрасна она была!..
Остановись, Аспанзат, подумай, кто расскажет людям о твоей жизни, о твоей скорби! Кто сохранит для потомков песни и сказания твоего народа! Разве ты забыл слова Махоя? Разве ты забыл странника Варзака? Нет, ты не забыл! Ты не бросишься в реку! Ты сохранишь для потомков память о родном Согде. Боги отобрали у тебя счастье, но жизнь они тебе оставили. Так потрать же ее на благородное дело! Составь летопись жизни и счастья, страдании и скорби твоего народа».
Потомки узнают истину
ОЧЬ опустилась на землю. Темнота скрыла развалины крепости. Лишь колеблющееся пламя освещает часть крепостной степы и юношу, сидящего у костра с охапкой хвороста в руках. Он подбрасывает хворост в огонь и протягивает к нему руки. Мысли уносят его к дням далекого детства. Вот он сидит у черного котла, подбрасывает хворост и ждет, когда закипит вода. Сейчас он позовет отца, и они вместе начнут запарку коконов. Тогда так же пахло дымом, трещали сучья, но на душе было легко и беззаботно, а сейчас камень лежит на сердце. Аспанзат, не думай об этом! Ночь темная и холодная, вокруг ни души. Пусть тебя согреет огонек, пусть он напомнит тебе дни светлого детства. Забудь о темной холодной ночи, забудь о смерти…