«E.E. – маленькая речушка, пересекающая дорогу В.С. в трех местах образуя два неодинаковых изгиба, наименьший – имеет размеры от тридцати до сорока туазов. На меньшем изгибе стоит отметка Х, которая указывает на место захоронения (склад). Несколько деревянных частей от мельницы (брусьев или досок) использовались при разгрузке фургонов. Канава, которая предназначалась для бочонков, рылась недалеко, на расстоянии в несколько туазов, и параллельно большой дороге, так как она шла в 1812 г. Глубина залегания была около 3–4 футов, но она могла измениться со временем из-за тяжести объектов, и надо зондировать на большую глубину».
(Как вскоре удалось выяснить, слово «Туаз» происходило от старо-французского toise < toiser, что буквально переводилось как «измерять на глаз». Эта единица меры длины во Франции, была равна 1,949 м.).
Скорее всего, составителем описания имелась в виду некая канава, либо вырытая кем-то ранее, либо просто промытая водой и отстоящая от почтового тракта не далее чем на 10–15 метров. По здравому рассуждению нетрудно было догадаться, что речь идёт о том, что вышеупомянутые бочонки, а возможно и ещё какие-то ящики их охранники закопали на глубину чуть больше метра, использовав для этого удачно найденную канавку, то ли в качестве местного ориентира, то ли как некое естественное углубление в земле. Причём создавалось впечатление, что всё это действо происходило именно в центре рощи, вблизи лесной мельницы, а вовсе не у мельницы, стоящей на том же ручье, но на берегу Днепра, до которого, судя по плану, было не менее 3-х километров.
Затем человеку, читающему сопроводительное описание, давалось что-то вроде доброго, напутственного совета. Мол, не надо рассматривать данную карту как точный план с идеальными пропорциями, а просто следовало мысленно связывать все определяемые объекты воедино, как в точной позиции относительно их нахождения на местности. Приняв этот добросердечный совет к сведению, я продолжил читать перевод.
Литера «F» обозначала озеро или пруд, скорее всего образованный мельничной плотиной. Но это была уже другая, т. е. вторая мельница, расположенная далеко от рощи и вблизи самого Днепра. При этом уточнялось, что от лесной мельницы до Днепра было примерно 2,5–3 версты, а до придорожного кабачка (от места захоронения бочонков) было не более версты.
О небольшой роще (литера «G») было сказано следующее: «Густой кустарник, растущий на песчаной почве холма».
Деревушка, отмеченная прописной литерой «a» была упомянута, как лежащая на дороге, отходящей под углом от тракта «В. С.». Обе мельницы помечались малыми буквами «в» и «с». Причём для описания одной из них было применено словосочетание: «moulins avent», которое можно было перевести только как «ветряная мельница»!
– Следовательно, – обрадовано решил я, – вторая была наверняка водяной!
Под литерой «d» подразумевалась приходская церквушка, так же как и вторая мельница, вынесенная ближе к большой реке. А буковка «f» была присвоена кабачку, расположенному на большой дороге. Собственно на этом описание местности и присутствующих на ней объектов заканчивалось, давая поисковикам любого ранга широкий простор для воображения.
Что ж, сопроводительное описание было составлено вполне логично, правдоподобно и достаточно подробно. Ведь представить себе, что тяжело гружёные фургоны тащатся от мощёной дороги по полному бездорожью к реке Днепр, было просто невозможно. При всём желании преодолеть почти четыре километра снега и грязи даже на свежих лошадях было немыслимо. Другое дело – закопать бочонки в роще прямо у почтового тракта. Никуда и ехать не надо, откатил бочки от дорожного полотна метров на пять – десять и зарывай их себе на здоровье. Ориентиров для закладки клада до востребования в данной точке было полно. Тут тебе и недалёкая мельница с плотиной (а не та ли это самая плотина, о которой впоследствии писал Кочубей?), и само извилистое русло речки и корчма за вторым мостом, и само относительно небольшое расстояние между самими мостами, а так же некая очень кстати подвернувшаяся канава… То есть налицо имелся полный джентльменский набор памятных примет, а так же естественных и рукотворных ориентиров, по которым каждый из тех, кто закапывал бочонки (и что там ещё могло быть зарыто), мог их впоследствии легко отыскать. И изъять… Да, да, господа, к сожалению не без этого. В любом поисковом мероприятии нужно учитывать и такой поворот событий. Ведь с момента захоронения данных ценностей к 1840-у минуло уж 28 лет! За такой продолжительный срок чего только не могло случиться.
Иначе совершенно непонятно, отчего столь опытные и бывалые во всяких переделках офицеры, имеющие в своём подчинении и землекопов и взрывные устройства, не смогли обнаружить столь хорошо описанную, неглубоко зарытую и к тому же отлично привязанную к местности захоронку? Но если всё же допустить, что постигшая наших поисковиков неудача была обусловлена не происками конкурентов, а некоей технической трудностью. Ведь тот же Яковлев пишет, что проколы земли стальными щупами они делали через аршин друг от друга.
– Аршин, – тут же подумалось мне, – ведь это по сути дела обычный шаг! Шагнул – кольнул, шагнул – кольнул. Длина шага человека среднего роста это минимум 70 сантиметров. А диаметр бочонков был не более 25 сантиметров, а то и меньше! И не надо удивляться столь скромным размерам! Такой, полностью наполненный монетами бочонок один человек поднимал с большим трудом. Малая площадь донышка – вот вам и прекрасная возможность легко промахнуться по столь малоразмерной и к тому же совершенно невидимой мишени!
Вторая трудность для первых российских поисковиков могла заключаться в том, что, скорее всего, к тому времени была смыта и та плотина, возле которой (или, во всяком случае, в пределах видимости) был закопан данный клад. Иными словами к приезду наших сановных поисковиков исчез один из важнейших местных ориентиров. Значит, шансов попасть штырём точно в стоящий торчком бочонок в общей сумме вероятностей я оцениваю не более чем в 1 из 5. Так что мне представляется, что Яковлев с Кочубеем зря понадеялись на точность такого способа обнаружения относительно малоразмерных предметов.
Итак, в преддверии выезда на место действия этой исторической драмы у меня была только одна гипотеза, довольно внятно объясняющая причину, по которой полковник Яковлев не отыскал французское золото. В двух словах она заключалась в том, что хотя место поисков он выбрал правильно, но несовершенство поисковой техники (щупы и лопаты) не позволило ему нащупать малоразмерные бочонки. Вот и всё и никаких иных загадок. Эх, если бы приехать сейчас на берега Днепра, да с современной техникой, то разгадать загадку можно будет буквально за полчаса…
В моей голове мигом возник план всей нашей дальнейшей деятельности. Первым делом мне следовало лично съездить на место предстоящих поисковых работ. Посетить впадающую в Днепр речку Копыщенку, осмотреть пространство между её рукавами, прогуляться по возможным остаткам той дороги, по которой некогда двигался фургон с «малой кассой» и вообще присмотреться к обстановке. С этими мыслями я в следующую же субботу пожаловал к Михаилу. Натальи дома не было, она уехала к сестре в Пушкино, и мы довольно вольготно расположились на его широком зелёном диване, стоявшем в маленькой комнате. Изложив свои доводы, я в качестве иллюстрации показал ему свежеприобретённую карту, присовокупив к ней и французский план.
Михаил некоторое время рассматривал бумаги, поочерёдно поворачивая к льющемуся из окна световому потоку. Затем протяжно вздохнул и небрежно перебросил мои «доказательства» на стоящий напротив письменный стол.
– Торопливость нужна при ловле блох, – буркнул он. Я теперь не удивляюсь, почему у тебя по физкультуре всегда была пятёрка, а по математике едва тройка.
– Ну-у, – воинственно выпрямился я, – и почему же?
– Да ты всегда сначала действовал, а уж потом думал! – движением подбородка указал Михаил на стол. Схватил первую же попавшуюся гипотезу и решил, что это и есть абсолютная истина. Боюсь, ты здесь крупно промахнулся с самого начала. Даже на столь несовершенной карте, которую ты с такой помпой здесь демонстрировал, чётко видно, что твоя Копыщенка ну никак не похожа на ту речку, что обозначена на французском плане.
– Это почему же? – заступился я за гипотезу полковника. Смотри и длина речки более или менее совпадает с французской… и втекает она в Днепр практически под прямым углом…
– Ага, – саркастически поджал губы Воркунов, – вот только та река, что в втекает в Днепр на рукописном плане, течёт с севера на юг, а вовсе не с запада на восток, как на нынешней карте!
– Да может тот, кто её рисовал, просто ошибся в направлении частей света, – запротестовал я. Может, он ту схему рисовал в темноте, на ночном биваке! К тому же корчма вблизи Александрии точно была, в документах дела об этом прямо говорится.
– А о другом там почему-то вовсе не упоминается, – не менее жарко возразил он. Например, совершенно неясно, обнаружил ли Яковлев озеро и мельницу, что лежали ближе к Днепру, а так же ту церковь, которая располагалась неподалёку от них! Вряд ли они могли за столь небольшое время исчезнуть бесследно! И потом, – отмахнулся он, – видя моё желание тут же возразить ему, – есть ещё одна причина, по которой мы должны более вдумчиво относиться к задаче.
– Какая же? – уже менее агрессивно пискнул я в ответ.
– Подумай сам, – устремил указательный палец в потолок Михаил, – над этой ситуацией вообще, как бы со стратегической точки зрения. Вот везли французы своё золото, везли, и вдруг ни с того ни с сего решили его закопать? С чего бы им такая мысль в головы пришла? Что же такое им помешало везти его дальше?
– Стало быть, была какая-то причина…, – неуверенно пробормотал я.
– Это какая же? – вопросительно вздёрнул он брови. Ты бы, например, с бухты-барахты такое количество денег свалил бы в ближайшую канавку?