Обстоятельство первое всецело связано с недавно завершившейся Первой Отечественной войной. Все участники данного кладоискательского предприятия были прекрасно осведомлены об общем ходе боевых действий, поскольку были их современниками или даже участниками. Они, как никто другой прекрасно знали, по какому маршруту от Москвы отходило воинство Наполеона. Поэтому, памятуя о том, что поиски велись с целью отыскания «малой кассы Наполеона» они были невольно нацелены именно на поисковые действия вдоль трассы его отступления. При этом, совершенно упуская из виду тот тонкий момент, что подобного рода «малые кассы» имелись во всех без исключения белорусских городах, где стояли крупные гарнизоны оккупантов. И, кроме того, каждый оккупационный корпус так же имел в своём обозе подобное подвижное финансовое учреждение.
Второе обстоятельство, невольно введшее российских поисковиков в заблуждение, проистекало из крайне запутанных маршрутов передвижения основной группы французских кладоискателей. Вспомните, ведь гренадер (который единственный из всей команды знал точное место захоронения золота), отправился в Россию загодя, ещё зимой. И он приехал к родственнику Семашко по обычному для тех времён маршруту: Париж – Варшава – Белосток – Минск – Слуцк – Черебути. По весне наш хранитель тайны на пару с Антоном Ивицким двинулся в долгое путешествие по направлению к Дорогобужу.
Теперь-то нам понятно, что эта поездка была в большей степени устроена как часть подготовительной отвлекающей операции, надёжно маскирующей их истинные намерения, а вовсе не для того, чтобы повторно отыскать место захоронения. И двигались они теперь по следующему маршруту: Черебути – Слуцк – Борисов – Орша – Смоленск – Дорогобуж, то есть ровно по той же дороге, по которой всего пять лет назад устало тащились отступающие французы, но только в обратную сторону. При этом Ивицкий вполне мог подозревать гренадера в том, что тот именно на этом отрезке пути проверяет сохранность своего клада. И надо полагать, гренадер всячески старался подыграть своему соглядатаю, постоянно уверяя его, что их поиски идут вполне успешно.
Достигнув Дорогобужа и обзаведясь дополнительным гужевым транспортом, наши поисковики незамедлительно разворачиваются в обратную сторону, и гренадер вновь горячо уверяет своего спутника в том, что с кладом всё в порядке (хотя на самом деле до нужного места они ещё даже не добрались). На заключительном этапе похода маленькой группке русско-французского кладоискательского отряда осталось сделать совсем немногое – встретиться с организатором их предприятия, и совместными усилиями извлечь золото из земли. Но ещё раз обратите внимание на одну крайне важную подробность, в Смоленске их маршрут неожиданно и круто меняется. Вместо того чтобы возвращаться с телегами обратно к Борисову, гренадер решительно поворачивает в сторону далёкого Витебска.
Антон, понятное дело, слегка встревожен. Он совершенно не понимает, почему они повернули не туда, куда надо. Но ведь он не знает, куда собственно нужно ехать! Ему вполне обоснованно кажется, что они совсем недавно проезжали мимо места тайного захоронения. Гренадер же, по всей видимости, абсолютно спокойно отвечает на его вопрос. Мол, встреча с главным организатором экспедиции (т. е. Семашко) должна состояться в глухом месте (и предположительно несколько южнее Полоцка), поскольку так нужно из-за соображений конспирации. Ивицкий на время успокаивается. Они уже столь долго плутали по глухим окольным дорогам, из соображений всё той же конспирации, что очередной поворот не добавляет для него ничего нового. Надо, значит надо.
Итак, их длительное путешествие продолжается, и теперь уже для гренадёра наступает роковой момент. Нервы его напряжены до предела, а сердце стучит, словно паровой молот. Ещё бы! Ведь именно теперь он на самом деле приближается к действительному месту захоронения бочонков. Вероятно, он даже и посетил его, сославшись в какой-то момент на необходимость справить «малую нужду». Ведь, как мне представлялось, захоронение было устроено всего в нескольких шагах от дорожного полотна. В какой-то момент гренадер наверняка посетил уголочек глухого леса (или луга), и лично убедился в том, что всё в порядке, за прошедшие с окончания войны годы тайник с бочонками никто не тронул. Успокоенный увиденным, он возвращается на своё место в телеге, а ничего не заподозрившие спутники его и далее пребывают в неведенье! Маршрут их движения на данном отрезке пути, скорее всего, был таков: Витебск – Полоцк – потом может быть Миоры – а далее весьма вероятно они доехали именно до местечка Видзы!
Далее хотя и захолустных, но довольно многолюдных Видз гренадер ехать вовсе не собирался. Для промежуточной встречи с Семашко он наверняка назначил именно этот населённый пункт. Почему именно его? Да потому, что всё было изначально спланировано им удивительно просто, предусмотрительно и логично. Ведь это был ближайший к месту заложения клада населённый пункт в котором 3–4 человека с телегами не вызывали никаких подозрений. Здесь раньше наверняка стоял большой постоялый двор, в котором временно проживали десятки путешествующих по своим делам купцов, чиновников, богомольцев и среди них можно было какое-то время оставаться незамеченными. То есть лучшего места для конспиративной встречи всех заговорщиков было просто не найти. И денежки лежат совсем недалеко, а заодно есть возможность под благовидным предлогом дать отдохнуть людям и лошадям.
Вскоре наступил час решающего рандеву с Семашко, но, как мы знаем, тот не явился. Прошёл день, затем ещё один. И гренадер и его спутник были, естественно, крайне озабочены данным обстоятельством, если не сказать, что напуганы до смерти. И тот и другой понимали, что их блестящий план неожиданно сорвался, либо близок к этому. Теперь требовалось совершать нечто такое, что не было согласовано заранее. Поскольку ожидать пропавшего компаньона и далее смысла не было, они после короткого совещания решили расстаться…, так сказать, до лучших времён. Антуан со своими людьми направился к себе домой, т. е. в сторону Минска. Гренадер же, наверняка проклиная в душе неверного соратника, покатил на запад в сторону Франции. Разумеется, без специальных инструментов, которые должен был доставить Семашко, он, конечно же, не мог добраться до лежащего совсем недалеко клада. Кроме того, без обещанной руководителем экспедиции помощи при переходе границы, гренадер и помыслить не мог о том, что можно попытаться вытащить и довезти тяжеленные бочонки до Франции в одиночку. Дело (в случае провала) явственно пахло всемирно известной русской каторгой, и ему, прежде чем что-либо делать, нужно было срочно выяснить, что случилось с его старшим компаньоном, из-за которого, собственно говоря, вся эта поисковая «каша» и заварилась.
Коварный Семашко, найденный гренадёром уже в Париже, на все упрёки отвечал в том духе, что он де не виноват, поскольку его попросту не пропустили в Россию, отказав на границе в визе. Альянс насмерть разругавшихся кладоискателей на том и распался, но неугомонный Семашко не оставил попыток отыскать клад иным путём. Каким-то образом он заполучил листок со слепым планом местности (пресловутый План № 2), и очень рассчитывал на помощь проживающего в России свояка, который, как он резонно полагал, должен был обязательно проезжать по той дороге, возле которой в 1812 году зарыли кассу. Казалось бы, чего проще? Прокатись ещё раз по дороге Борисов-Дорогобуж (или по какой-нибудь иной трассе), время от времени поглядывая на листок с планом, вот тебе и золотце, как с куста! Но поскольку частным образом повторить такую попытку было уже невозможно, он, несмотря на серьёзную болезнь, успешно навязал свою идею Евстахию Сапеге, который тоже не устоял перед пронырливым, настойчивым пройдохой и поддался на заманчивые уговоры последнего. А далее уже сам Сапега постарался «подвязать» к этому делу графа Палена, и история «о семи бочонках французского гренадера» начала стремительно раскручиваться во времени и пространстве.
В душной атмосфере моих пока что совершенно безуспешных поисков, будто повеяло свежим ветерком. Предчувствие того, что я и в самом деле выхожу на «финишную прямую», заставило меня удвоить усилия. Я думал о поисках и на работе, и за едой и даже во время сна. И такое напряжение даром не прошло. Вскоре мне и в самом деле начали сниться очень странные сны, если не сказать кошмары. Странные люди в странной, чуть ли не карнавальной форме водили меня по каким-то просёлочным дорогам и пригоршнями сыпали мне под ноги золотые кружочки. Но как только я пытался их схватить, как тут же проваливался в какие-то жуткие ямы без дна и стенок.
Впрочем, такая неестественная одержимость приносила не только неприятности, но и приятные моменты. В какой-то момент я вдруг связал происшествие вблизи озера Рака и эпизод с захоронением семи бочонков.
– А вдруг всё это звенья одной цепи? – неожиданно подумалось мне. Ведь если посмотреть на запад от Полоцка, то вырисовывается крайне любопытная картина. Потрёпанный Витгенштейном полоцкий гарнизон под покровом темноты и дыма от пожаров спешно отступает за Западную Двину. Наступает момент истины. Очевидно, что боеспособные войска и имевшиеся у корпуса ценности нужно срочно разделить. Ценности требовалось срочно спасать, а войскам надо было воевать, организовывать полевую оборону. И одно другому уже стало мешать!
По всей видимости, именно тогда и было принято решение о выделении одного гренадерского батальона, которому поручалось сопровождать не только обоз с награбленным, но и кассовый фургон. Ведь ценности мало могли помочь боевым частям в той катастрофической обстановке, а возможность их утери в результате повторной атаки возросла многократно. В результате этих поспешных переформирований, бывший корпус Удино, под командованием Сен-Сира начал отходить на юг, имея конечной целью движения соединение с основной армией где-то в районе Борисова. В это же самое время обоз и касса втихомолку двинулись строго на запад, имея конечной целью воссоединиться с корпусом Макдональда, который в тот момент базировался в окрестностях Риги.