– А если не найдём ни одного? – попробовал отбиться я.
– Вставай, нечего отлынивать! – уже сильнее дёрнул меня за рукав Михаил. Зря что ли мы лопаты сюда тащили! Ведь кроме как в той канаве захоронить денежки было просто некуда! Смотри, – указующе выбросил он руку вперёд. Там, на бугре противоположного берега стояла мельница, а дорога к ней вела вон оттуда. Всадники наверняка ехали мимо той канавы. Наверняка в тот день на мельнице не было ни души, иначе они ни за что бы не закопали золото на таком открытом месте. И вряд ли они глубоко копали, на метр не более. Поскольку бочонки здесь лежали довольно долго, то обручи на них наверняка сгнили, а монеты рассыпались. Я уверен в тот, что те, кто нас опередил, не мог все собрать. Сколько говоришь, тут было монеток?
– Несколько тысяч, – вяло отозвался я.
– Вот видишь, видишь! Наверняка в земле остался не менее десятка золотых! Просто так, случайным образом, вывалившихся. Хотя бы по двести долларов за штучку получить, уже пара тысяч набегает! Разом окупим все свои расходы!
Аргумент, что и говорить, был достаточно весомый, и я с протяжным вздохом поднялся с земли. Натянув строительные перчатки, мы взялись за лопаты. Михаил действовал большой лопатой, а я маленькой, раскладной. Вначале дело шло быстро, поскольку грунт был торфяно-песчаным, но после того как мы углубились сантиметров на шестьдесят, начали попадаться и небольшие, хорошо окатанные камни.
– Раньше здесь была отмель, – поднял я один из них.
– Думаешь, скоро начнётся сплошная галька?
– Больше чем уверен. Иначе трудно понять, как такая узкая полоска земли удержалась на довольно-таки шустрой речке.
Долго ждать доказательства подобной гипотезы не пришлось. Ещё несколько взмахов лопаты и пронзительный скрежет железа показал нам, что характер грунта сильно поменялся. Теперь он состоял из плотно спрессованного песка, сильно разбавленного гранитными голышами.
– Вот именно до какого уровня и докопались французские гренадеры, – ткнул я носком сапога в большой камень. То есть они зарылись в землю только сантиметров на семьдесят или восемьдесят. Дальше рыть наверняка не стали, поскольку нужно иметь как минимум кирку, чтобы разбивать такую твердь. Всё, давай сворачиваться, а то время уже к пяти.
– Ну, ещё немножечко, – ответствовал Михаил, без устали расширяя раскопа. Вдруг нам ещё что-то попадётся!
Возражать я не стал. Зачем? Если хочет человек покопаться в земле, то пусть покопается, большой беды от этого не будет. Но лично для себя я все выводы уже сделал. Наверняка мы точно отыскали нужное место. В этом вопросе сомнений не оставалось совершенно. Вот только золотые монеты, заботливо сложенные здесь некогда охраной кассового фургона, были давным-давно изъяты более удачливыми соперниками. Кем именно и когда это произошло, размышлять не хотелось совершенно. Поезд удачи ушёл безвозвратно, с ним растаяла и надежда на лучшую жизнь. Усталость от слишком бурного дня столь сильно навалилась на мои плечи, что думать о чём-либо ещё, было просто противно. Ведь ещё нужно было разобрать и сложить прибор, чем-то подкрепиться и вернуться в Козяны, хотя бы до восьми вечера.
Тяжело вздохнув, (но надо Федя) я полез в карман за отвёрткой и плоскогубцами. Пока занимался разборкой силового каркаса, а заодно и самого прибора, мой напарник трудился столь активно, что было слышно его надсадное и хриплое дыхание.
– Вот она, жажда золота, – усмехнулся я про себя, – как заставляет людей напрягаться и потеть. Очень сомневаюсь, что Михайло так же самоотверженно упирается на основной работе.
Занятый своими мыслями, я испуганно вздрогнул от его резкого выкрика, раздавшегося со стороны ямы.
– Сюда, скорей сюда, – призывно замахал мне Воркунов лопатой, – я кое-что нашёл!
Глава пятнадцатая: Последняя монетка и новая надежда
Всё что в тот момент было у меня в руках, моментально упало на землю и, не чуя под собой ног, я помчался к раскопу. Ведь крик был такой силы, что можно было подумать всё, что угодно.
– Смотри, – торжествующе раскрыл до той минуты сжатую ладонь Михаил, – что мне попалось!
Я подался к нему, и через секунду маленькая, тускло посверкивающая монетка, очутилась в моей руке. Ни по размеру, ни по цвету, она никак не тянула на полновесный золотой наполеондор, но данные мелочи в ту секунду меня вовсе не занимали. Находка, вот что мигом поглотило всё моё сознание. Удача! Хоть какая-то!
Сняв с пояса флягу с водой, я ополоснул металлический кругляш и, выщелкнув из швейцарского ножа маленькую лупу, впился глазами в найденную монету. Вскоре всё стало понятным. Из ямы, где мы рассчитывали отыскать как минимум полтораста килограммов золота, удалось достать только 15 копеек … серебром, датированных 1861 годом.
– Вылезай уж, Михайло, хватит, – помахал я монетой перед его глазами, – рыть дальше нет ни какого смысла. Французское золотишко наверняка вытащил именно тот, кто потерял эту денежку. И произошло это событие почти 150 лет назад, и уж точно после 1860-го! Так что заканчивай свою бодягу, шансов нам не оставили совершенно. Вот только эту памятную метку и презентовал, – вернул я ему монету. Может, её даже специально здесь бросили, как своеобразный намёк следующим поколениям.
Сокрушённо вздохнув, мой друг опёрся на мою руку и с явной неохотой выбрался из вырытого им окопа наружу.
– Обидно…, – только и произнёс он, отбрасывая лопату в сторону, – обидно… просто… до соплей!
Было и без лишних слов понятно, что именно он хотел сказать. Так что вещички мы собирали молча, натужно сопя, будто пара сорванцов, у которых за шалости родители отобрали любимые игрушки. Разговор наш продолжился только тогда, когда мы миновали проржавевшую будочку пастухов и вновь оказались на дороге, ведущей в Козяны.
– Я всё понимаю, вот только одного никак не просеку, – недоумённо пожал плечами Михаил. Как могла попасть сюда монета чеканки 1861 года, если поиски свои Яковлев с Бенкендорфом проводили гораздо раньше, в 1840-м?
– Ну, разумеется, – несколько невпопад отозвался я, – события здесь разворачивались через двадцать лет после тех событий. Теперь можно с уверенностью говорить о том, что пропавшие во время Отечественной войны бочонки были найдены гораздо позже. И конечно, отыскали их совсем иные лица…
– Кто же тогда их нашёл? У кого ещё могли быть сведения об этом кладе? Ведь к тому времени «Дело № 31» было надёжно похоронено в архивах охранки под грифом «Секретно»! И вряд ли кто-то взялся его пересматривать.
– Пока непонятно, – отрицательно мотнул я головой. Ясно только то, что клад не отыскали ни сам гренадер, ни его партнёр Семашко, ни старина Ивицкий. К тому времени все они либо уже умерли, либо были глубокими старцами. Разумеется, отпадают и участники поисковой экспедиции 1840 года, по тем же самым причинам. Вот может быть их дети… или внуки?
– Так что же, наши монеты кто-то нашёл совершенно случайно? – всё никак не мог успокоиться Воркунов.
– Это вряд ли. Ты бы, например, поехал бы когда-нибудь сюда что-либо разыскивать?
– Да ни в жизнь! – возмущённо воскликнул мой друг, поддёргивая сползающие лямки рюкзака. Тащиться в такую глушь с целью покопаться на досуге около какой-то там речки – нелепее занятия не придумаешь. Нет, нет, дружище. Я имел в виду, что на захоронку случайным образом наткнулся кто-то из местных жителей. Либо…
– Что замолк? – поинтересовался я, не слыша от приятеля никакой новой мысли.
– Сбивает с толку меня эта монета, – неохотно выговорил он, – что-то в ней не так.
– В самой монете?
– Да нет, в дате её выпуска. И к тому же очень она новенькая на вид. Такое впечатление, что она даже не была в обороте. То есть её как бы получили в банке, привезли сюда и бросили в вырытую яму.
– Давай рассуждать логически, – предложил я. Мне почему-то представляется, что французский клад вытащили всё же не местные обитатели. Они бы всё раскопали сразу после войны 1812-го, когда визуально было хорошо видно то место, где те французы копались. И монета здесь могла лежать какого-нибудь 1810 года выпуска. Но через пятьдесят лет, когда всё здесь замыли дожди и паводки, когда трава здесь пятьдесят раз вырастала и сгнивала…, нет брат, наткнуться на золото случайно не было возможности ни у кого.
– Но кто-то же его разыскал! – загорячился Михаил. Хотелось бы понять, как они это сделали? В середине 19-го века такого рода приборов, – демонстративно дёрнул он лямки рюкзака, – ни у кого не было во всём мире.
– Скорее всего, это был потомок, или потомки одного из тех, кто принимал участие в более ранних поисках, – высказал я единственную пришедшую на ум догадку. Кто ещё? Больше просто некому. И если их перечислить одного за другим, то получится не так и много претендентов на сокровища.
– Начинай, – мигом согласился Михаил, – попробуй перечислить всех тех, кто мог принять в этом участие.
– Пожалуйста! Совершенно очевидно, что потомки первой тройки кладоискателей имеют наибольшие шансы. А в первой тройке, как понимаешь всего-то трое: сам гренадер, Семашко, и Антон Ивицкий, – принялся загибать я пальцы на правой руке. Вот собственно и всё. Все остальные отпадают по определению. Ведь ни Яковлев, ни Кочубей, ни граф Бенкендорф не знали самого главного – того района, где происходило захоронение монет. Они, как со всей очевидностью следовало из материалов «Дела», искали золото в совершенно другом уголке страны! И, естественно, все они остались с носом!
– Как и мы с тобой! – недовольно фыркнул Воркунов.
– Теперь рассмотрим всех участников, – не обратил я внимания на его реплику, – более подробно. Сам Семашко отпадает сразу, поскольку уже к сороковому году он был очень болен и немощен. Хотя картой гренадера, вернее, её копией, он владел, это очевидно. Однако нам так же известно, что там, где только что мы с тобой копались, он не появлялся никогда. Это также не подлежит сомнению. Так что направить своего, допустим, сына или зятя именно в эту точку он никак не мог. К тому же и жила семья Семашко во Франции, а не в какой-нибудь Новгородской губернии!