– Авторучка у Вас под рукой? – прозвучал в динамике юный голос. Тогда будьте любезны, сударь, запишите мой французский номер.
– Да, да, – послышался мой собственный, столь непохожий и непривычный баритон, – готов записывать.
– ****-*-**-**-*, – промурлыкала она. Понадобится какая-нибудь консультация – звоните… И короткие гудки отбоя.
Я нажал на клавишу «стоп» и ещё некоторое время сидел в задумчивости.
– Если позвонить сейчас этой девчонке, – думал я, – то, что я ей скажу? Похвастаюсь тем, что отыскал вблизи безвестной речки Дрисвяты старую яму и выкопал из неё серебряную монетку? И дальше что? Она только надо мной посмеётся и вновь повесит трубку. Попаду в совершенно дурацкое положение. Впрочем, и поделом мне, нечего было жадничать с самого начала! Видимо в такого рода делах лучше честно уступить половину, но и самому что-то получить. А то и сам не ам, да и другим не дам!
Собрав всё своё мужество, я решительно протянул руку к телефону, но тот зазвонил сам, перепугав меня едва ли не до полусмерти. Но это был только Михаил.
– Ну, как дела, – осведомился он, вновь что-то пережевывая, – нашёл телефон этой девицы?
– Да, подтвердил я, – наконец отыскал. Вот только сейчас сидел и прослушивал ту запись.
– Что её слушать, – воскликнул мой собеседник, – звони срочно!
– И что сказать?
– Скажи, что разгадал тайну клада гренадера и теперь точно знаешь место, где он был зарыт.
– И что это нам даст?
– Может ничего и не даст, однако оповестить её нужно. Больше ничего ей не говори, только намекни, что само место отыскал. Посмотрим, что она на это скажет. Вдруг данная история вовсе не так проста, как мы с тобой думаем! Да, кстати, по ходу дела я кажется догадался, почему там оказалась монетка именно 1861 года выпуска, а не какая-то иная!
– И почему же? – равнодушно поинтересовался я.
– Да потому, – торжествующе повысил голос Михаил, – что как раз в 1861-м году было отменено крепостное право! Ты не смейся, не смейся. Лучше послушай, какой я откопал отрывочек, из реферата, который некогда сам и написал. Называлась моя работа: – Положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости от 19 февраля 1861 года. Вот кое-какие цитаты, как раз относящиеся к нашему случаю: – «Первое. Крепостное право на крестьян, водворенных в помещичьих имениях, и на дворовых людей отменяется навсегда в порядке, указанном в настоящем Положении и в других, вместе с оным изданных Положениях и Правилах.
Второе. На основании сего Положения и общих законов крестьянам и дворовым людям, вышедшим из крепостной зависимости, предоставляются права состояния свободных сельских обывателей, как личные, так и по имуществу. В пользование сими правами они вступают тем порядком и в те сроки, какие указаны в Правилах о приведении в действие Положений о крестьянах и в особом Положении о дворовых людях…»
– Постой, погоди, – перебил я его, – ну зачем мне какие-то дворовые люди?
– Да как же? – воскликнул Михаил, явно удивлённый моей несообразительностью. Ты пойми, что после того как Александр Второй выпустил свой манифест, всю огромную страну буквально затрясло, словно в лихорадке! Фактически была оглашена совершенно потрясающая по своей мощи революция, причём идущая сверху! Земельная, социальная, политическая! Разом! Все стояли на ушах, все боролись за обладание землёй, искали деньги для выкупа наделов, собирали всевозможные справки и отстаивали свои требования в судах. Дураку ясно, что вести поиски и раскопки в тех условиях, когда и крестьяне и помещики озабочены грандиозным переделом собственности, было наиболее удобно.
Отсюда мы можем сделать ещё два важных вывода. Первый, наш неизвестный кладоискатель действительно нашёл клад вовсе не случайно. Скорее всего, он знал о нём давно и ждал только подходящего момента для того, чтобы его откопать и вывезти. И второй вывод. Он, наш конкурент, по-видимому, работал на государственной службе. То есть он что-то слышал о приготовлениях к изданию манифеста, и понимал, какие события вслед за этим последуют. Готовился действовать в наиболее благоприятный момент, будто специально созданный для тайного изъятия ценностей.
– К тому же и найденная тобой монетка была слишком новенькая, – поддакнул я. Скорее всего, наш фигурант, получал жалование прямо из госбанка, куда монеты доставлялись прямо с монетного двора. Недаром на её аверсе выбито С.П.Б., что означает Санкт-Петербургский банк! Так что, пока для нас, несомненно, только одно обстоятельство. Сто пятьдесят килограммов французского золота этот тип выкопал в промежутке между маем и сентябрём 1861 года. Вот так! О царском манифесте к тому времени уже были оповещены все подданные империи, и в сельских районах начался форменный хаос.
– Так что звони скорее француженке! – завершил разговор Михаил. Покажи ей, что мы в России тоже не лыком шиты, да и вообще…
Повесив трубку, я некоторое время утрясал в голове свалившиеся на меня новости, после чего вновь взялся за телефон. Сделав несколько безуспешных попыток выйти на Париж через автоматическую станцию, я сдался и сделал заказ через оператора телефонного узла. Потянулись минуты ожидания. Чтобы не скучать без дела, я заварил себе чай с лимоном, изготовил пару бутербродов с сыром и едва начал уминать холостяцкий ужин, как раздался характерный звонок междугородки.
– Слушаю! – схватил я трубку.
– Париж заказывали? – сухо осведомился бесполый голос на другом конце провода.
– Да, да, конечно! – с готовностью подтвердил я.
– Соединяю…
Что-то звонко щёлкнуло, и послышавшиеся в динамике звуки музыки указали на то, что абонент снял трубку.
– Бонжур! – донеслось до меня из неведомых далей.
Далее последовала малопонятная тирада на французском, из которой я понял только то, что владелицы телефона на месте нет, и меня просят оставить сообщение автоответчику.
– Кх-м, кх-м, – солидно откашлялся я в микрофон, – здравствуйте сударыня! Вас беспокоит Александр, тот самый человек, с которым Вы беседовали весной и у которого случайным образом оказались бумаги, касаемые судеб некоего старинного клада. Хочу вам сообщить о том, что теперь знаю точное место, где он был спрятан. Если вас ещё интересует этот вопрос, то позвоните мне по следующему номеру в России 7 – 095-907-**-**.
Какое-то время я бродил по комнате, неизвестно почему ожидая мгновенного ответа, но вскоре сообразил, что парижское время отстаёт от московского на два часа и ответ может последовать совсем не скоро. Включил телевизор и, досмотрев какой-то боевик до самого конца, с чистой совестью завалился в кровать. Было предельно ясно, сегодня мой французский абонент точно не позвонит, даже если прослушает автоответчик. В этом я оказался, как никогда прав, ибо звонок поднял меня на ноги в начале первого ночи, то есть на следующий день.
– Кто это, – спросонок пробурчал я в микрофон, – какого дьявола надо?
– Это вы, Александр? – словно свежим весенним ветерком повеяло на меня из телефонной трубки. Добрый вечер, я не слишком поздно вас беспокою? Это вы мне звонили из Москвы? Я доступна для разговора…
– Ничего страшного, – затряс я головой, стараясь рассеять остатки сна, – ведь всего четверть второго.
– Ой-ля-ля, – прыснула она, – совсем забыла о разнице во времени!
– Бывает, – постарался придать я должную бодрость своему голосу, – один раз в году можно не доспать.
– Почему только один?
– Потому, что… думаю… да нет, просто уверен, вы мне больше никогда не позвоните.
– О-о-о! – удивление моей собеседницы, казалось, достигло наивысшей точки, – вы первый мужчина, который говорит мне такие слова. Остальные всё же сохраняли за собой подобную возможность. Меня, кстати, зовут Сандрин, Сандрин Андрогор. Так что будем знакомы, Александр!
– Я, ей Богу, не со зла, – принялся оправдываться я. Просто обстоятельства складываются таким образом, что вряд ли буду вам интересен в дальнейшем.
– Что так? Отчего такая непоколебимая уверенность?
– Считаю, что поиски по делу № 31 Императорской канцелярии завершены. Место захоронения мною обнаружено. Оно оказалось пустым. Таким образом, наша маленькая проблема исчерпана до конца. Собственно об этом я и хотел вас оповестить. Если назовёте почтовый адрес, то готов выслать на него несколько зависшие у меня бумаги. Вернуть, так сказать, старый должок.
– Но хоть пару вопросов я задать могу? – донёсся до меня её, совершенно не потерявший энтузиазма, голос.
– Пожалуйста!
– Можете вы хотя бы приблизительно сказать, когда это произошло? Я имею в виду момент выемки ценностей.
– Легко. Раскопки с 99 процентной вероятностью были произведены где-то с мая по сентябрь 1861 года.
– Потрясающе! – пробормотала моя собеседница, и я вдруг представил себе, как она присаживается на край кровати и одновременно поправляет волосы. А все ли приметы, указанные на вашей карте, совпали с приметами, имеющимися на реальной местности? – произнесла она уже как бы несколько надтреснутым голосом.
Теперь и мне пришлось искать точку опоры.
– Как, – сдавленно прохрипел я, подтягивая своё разом одеревеневшее тело к креслу, – неужели и у вас есть подобная карта?
– Разумеется, есть! – отвечала она, не запнувшись и на мгновение.
– Но та ли эта карта? – заторопился я, буквально захлёбываясь словами. На ней изображены две перекрещивающиеся дороги, и извилистая, «S – образная» речка, втекающая в более крупную реку?
– Да, именно так, – подтвердила она, – причём дороги обозначены как «В – D» и «С – D».
– И маленькая деревушка вверху, на правом берегу маленькой речки?
– Разумеется! И, кроме того, мельница вблизи своеобразного язычка с крестиком, и церковь внизу в виде небольшого корявого крестика на треугольнике. А в правом верхнем углу листа нарисована стрелка компаса, указывающая на север.
– Там есть какие-то надписи? Например, нанесённые вдоль русла большой реки, или под ней? – спросил я больше для очистки совести, нежели для окончательного удостоверения в и без того очевидном факте, что француженка обладала совершенно аналогичной картой.