Заметив мой взгляд, поспешно спрятала ноги глубже под стул, на котором устроилась сама и любезно обратилась к Сандрин: – Как же зовут вас, милочка?
– Сандрин Андрогор! – чинно кивнула моя спутница. А это мой сопровождающий во время поездок, коллега из Москвы. Его зовут Александр. Мы вместе работаем над одним…, э-э…, русско-французским историческим проектом!
– И что же привело вас ко мне? – нетерпеливо заёрзала на сиденье Дворцова. Неужели и наша семья каким-то образом поучаствовала в этой истории?
– Да, представьте себе! – принялась оживлёно жестикулировать Сандрин. История эта настолько давняя, что истоки её теряются в начале девятнадцатого века. И как выяснилось совсем недавно, – кивнула она в мою сторону, – в ней был задействован один из наших общих предков, которого звали Антон Ивицкий. Случилось так, что, взявшись за реферат о начале культурной и политической экспансии Франции на Восток, я неожиданно для самой себя выяснила, что к тем событиям непосредственно причастны мои собственные родственники. И знаете что, они ведь тоже проживали на территории современной Беларуси, в районе городка Слуцка.
– Не может быть, – заинтересованно подалась вперёд Елизавета Анджеевна, – как интересно…
Пока они разговаривали, я откинулся на спинку дивана и от нечего делать принялся рассматривать лепнину, которой был украшен потолок.
– Что такого особенного рассчитывает отыскать здесь Сандрин? – размышлял я, рассеяно водя взглядом по рядам частично разрушенных гипсовых завитушек. Да разве мыслимое дело, чтобы на этой территории частные лица могли сохранить что-то с военных времён! Да после всех тех ужасов, которые творили здесь с выходцами из Польши наши чекисты, а потом и гестаповцы, разве могло уцелеть хоть что-то?
И надо же было случиться так, что благостный ход моих мыслей было нарушен самым неподобающим образом. Мой давно не кормленый желудок вдруг болезненно сжался, а затем выдал такую заунывную и протяжную руладу, что мои уши моментально загорелись от стыда.
– Вы что-то сказали? – участливо повернулась ко мне хозяйка квартиры.
– Нет, нет, – торопливо переменил я позу, – это что-то в моём организме запищало…
– Мы сегодня не успели позавтракать, – пришла мне на помощь Сандрин, – а желудок у мужчин всегда болезненно реагирует на подобные неприятности!
– О, да, – улыбка на секунду озарила лицо Дворцовой, – мой муж тоже ужасно переживал, если не успевал перекусить перед уходом на работу. И поспать любил и поесть, – задумчиво произнесла она, – вечно страдал от этого… Да, может быть я угощу вас чаем? Как раз вчера пекла пирог со смородиной к приходу племянницы. Смородина, правда, мороженая, из магазина, но если не возражаете, то можете попробовать мою стряпню.
Мы, естественно, не возражали и через минуту переместились из гостиной на кухню. И пока грелся чайник и доставался обещанный пирог, я успел краем глаза заметить, что холодильник в этом доме практически пуст. Заметив моё внимание к его содержимому, Елизавета Анджеевна сожалеющее развела руками.
– Рада бы вас накормить более сытно, но, увы, возможностей для этого нет совершенно. Можете себе представить, – повернулась она к Сандрин, – наше правительство определило мне пенсию по старости в сумму эквивалентную двадцати долларам!
В день, или в неделю? – поинтересовалась та, деловито помогая расставлять на столе чашки и блюдца.
– Что вы, в неделю, – отрицательно замотала старушка головой, – в месяц!
– Не может этого быть! – не поверила ей Сандрин. Этих денег мне, например не хватает и на один день. А я всё же считаю, что очень экономно живу. Но, наверняка, власти не требуют с вас платы за жильё и выдают талоны на бесплатное питание.
– Эх, если бы так, – грустно сморщилась хозяйка квартиры. Нет, милая девушка, такое милосердие нашим властям в голову даже не приходит!
– Так это же просто людоедство какое-то! – возмущённо взглянула на меня француженка.
– Ты что на меня так смотришь, – едва не поперхнулся я куском пирога, – я что ли белорусских старушек голодом морю? И, кстати сказать, в нашей России положение тоже не многим лучше. Хоть в абсолютном выражении денег нашим пенсионерам дают чуть побольше, но и обязательные платежи выдирают куда как в большем размере. Мой сосед сколько раз жаловался. Мол, при Ельцине у него хотя бы половина пенсии на жизнь оставалась. А пришёл Путин, так от так называемой пенсии не стало оставаться вообще ни копейки!
– Почему эти бывшие коммунисты так безжалостно себя ведут, – мелко затрясла головой Сандрин, – мне это совсем не понятно?
– Как раз всё понятно, – заботливо пододвинул я к ней кусок кушанья. Ведь что значит не давать пожилому человеку нормально питаться и покупать нужные лекарства? Ответ один – такая якобы социальная политика поможет ему поскорее отправиться на «тот свет». Человека нет, следовательно, государство мигом снимает себя все обязательства по его содержанию и лечению. Возьмём для примера Россию. Каждый год население нашей страны сокращается на миллион. Допустим, каждому из них в качестве пенсии власти выплачивали бы одну тысячу долларов в год. Нетрудно подсчитать, что самая малая экономия от такой скоропостижно общегосударственной смерти только за один год составит сумму в миллиард баксов! Представляешь сколько на этот миллиард можно построить особняков для российских чиновников в Майами и на курортах Коста-Браво? Кучу! Целый город!
– Так как же вы здесь существуете? – участливо повернулась Сандрин к старушке.
– Пристроились с подругами носовые платки шить! – понизив голос, отвечала та, явно стесняясь своей невесёлой участи. Раскраиваем ткань, подрубаем края, вышивку на уголках делаем, номограммы именные, всё чин по чину. Заработок хотя и небольшой, но всё же ощутимый. Пока глаза глядят – буду трудиться. Да и веселее вместе время проводить. А то, как сын со снохой уехали, так невмоготу одной сидеть в четырёх стенах.
Пока пожилая дама жаловались моей спутнице на жизнь, я быстренько смолотил два куска действительно вкусного пирога и почувствовал себя значительно лучше. Украдкой взглянув на часы, я решил, что нам следует закругляться. Ведь ещё предстояло как-то вернуться в Полоцк, причём до семи вечера, чтобы успеть на обратный поезд. Улучив момент, я выставил руку перед Сандрин и выразительно постучал ногтем по циферблату. Намек был вполне прозрачен, и она лёгким движением подбородка дала мне понять, что понимает его. Но прерывать свою собеседницу не стала, поскольку та в своих воспоминаниях переместилась в своё далёкое детство.
– Себя я помню с той поры, как приехал отец, говорила она, – задумчиво глядя в опустевшую чашку. Мне тогда было лет семь. Как раз пошла в первый класс. И тут отец приехал… неожиданно. Бледный, заросший, страшно вонючий. Я ведь на тот момент его практически не знала, видела только по фотографиям. За какую-то провинность или неосторожное слово его в 48-м бросили в лагерь, и он там сидел до тех пор, пока не умер Сталин. После этого мы недолго прожили в Барановичах. Папа подал прошение о возможности выехать обратно в Польшу, но хлопоты его прервала болезнь. А в 55-м он умер. И вновь настало время переездов. Мама была ещё молодой женщиной и решила начать жизнь как бы заново. Списалась с подругой из Браслава и приехала сюда. Она была женщиной видной, и образованной, так что не долго оставалась в одиночестве. Познакомилась с директором городской автоколонны и вскоре вышла за него замуж. Если хотите, я вам сейчас покажу. У нас с давних пор хранится альбом, в котором собраны те немногие фотографии, что уцелели после всех наших бесконечных переездов.
Елизавета Анджеевна поднялась из-за стола и, чуть прихрамывая, вышла в коридор. Сандрин, мгновенно заметив мои красноречивые жесты, призывающие её поскорее завершать визит, успокаивающе выставила в мою сторону обе ладони.
– Спокойствие, мой друг! – чуть слышно прошептала она. Будет совершенно невежливо для нас умять весь пирог и тут же откланяться. К тому же следует выслушать эту замечательную женщину до конца. А времени у нас ещё много, – возразила она, видя, что я вновь замолотил ногтем по своим часам.
– Здесь тебе не Европа, – зашипел я в ответ, – междугородние автобусы ходят по белорусским дорогам не каждый час, а только каждый день! Если опоздаем к его отходу, вновь придётся искать попутную машину…
В коридоре послышались шаги и я умолк.
– Вот, взгляните, – осторожно опустила Дворцова на обеденный стол увесистый прямоугольный предмет, аккуратно обмотанный куском пожелтевшей бязи. Храню его как зеницу ока. Что ещё остаётся на старости лет? Только вспоминать былое и годы!
Она развернула ткань и перед нашими взорами предстала тёмно-зелёная обложка действительно очень старого альбома. Но на его кожаной тиснёной обложке ещё вполне можно было различить вставшего на задние лапы геральдического льва и витиеватый растительный узор по периметру. Впрочем, всё это меня не особо заинтересовало. Вот только четыре королевские лилии, украшавшие углы альбома, заставили несколько насторожиться.
– Лилии, – подумалось мне, – это ведь что-то чисто французское. Герб каких-то их королей. Вспомнить бы только каких…
– Это мой муж, – тем временем принялась рассказывать Елизавета Анджеевна, оглаживая пальцами каждую фотографию, – Аристарх Дворцов! При этом она раскрыла альбом не как обычно, т. е. на первой страница, а почему-то на последней. Я его звала Арик, и он как раз приходился племянником моему отчиму. Вот так судьба распорядилась. Вот мы все вместе на море, в Геленджике. А тут в Суздале гуляем по главной улице…
– Это Владимир, – поправил её я. Золотые ворота стоят во Владимире, а вовсе не в Суздале.
– Правда? – непритворно удивилась Дворцова. А мне всегда казалось, что это Суздаль.
– Просто данный город стоит неподалёку от Владимира, и вы их просто перепутали, – поспешил я исправить свою бестактность, – поскольку Сандрин взглянула на меня крайне неодобрительно.
Хозяйка рассказывала о чём-то ещё, но теперь я решил не вмешиваться в разговор и потянулся за остывшим чайником, чтобы утолить жажду, мучавшую меня после несколько переслащённого пирога. Попивая чуть тёплый чай, я рассеянно взглянул на Сандрин и вдруг заметил, что она вся подобралась, словно кошка перед броском.