У окна, за столиком сидел молодой человек. Он держал в руках какую-то газету и рассеянно смотрел через нее на двор, где веселились дети. На столе валялись окурки папирос и груда объявлений, порванных и засаленных. На камине лежала колода карт, коробка с домино, несколько помятых театральных афиш и пара когда-то белых лайковых перчаток. Молодой человек даже не пошевелился, увидев мистера Слогуда, и лишь в досадой произнес:
— Это вы? Вы сами пришли теперь сюда и, конечно, позволите мне выйти из этой клетки, где просто задыхаешься от пыли и жары!
Мистер Слогуд хотел сказать что-то в ответ, но майор опередил его.
— Милый мой молодой друг, — быстро сказал он, — здесь с вами обращаются чрезвычайно дурно.
Милый молодой друг проворно вскочил с места. Его бледное болезненное лицо оживилось.
— Наконец-то вы явились! — воскликнул он радостно. — Мне опротивело сидеть в этой тюрьме! Мне опостылели и эти уловки, и эта таинственность… Кто я или что я? Что за разница между мною и другими людьми?
Щеки его покрылись болезненным румянцем, зрачки расширились, а бледные тонкие губы нервно подергивались. Майор Варней смотрел на него улыбаясь и думал: «Соломон — человек глубоко проницательный… Альфред Соломон — великий человек!»
— Ну что? — продолжал юноша. — Не можете ли вы наконец объяснить, кто я такой и что скрывается за всей этой таинственностью?
— Садитесь, милый мой! — мягко сказал майор.
Молодой человек сел рядом с ним. Мистер Слогуд, неподвижно стоявший у двери, смотрел на них с полным недоумением.
— Вы спрашиваете меня, — начал майор Варней, дружелюбно взяв в свои ладони руки молодого затворника, — вы спрашиваете: кто вы, что вы и что все это значит? Милое дитя, эти вопросы чрезвычайно важны, и я еще не в состоянии ответить вам на них; но я всеми силами ищу возможность скорее удовлетворить ваше любопытство. Солнце блеснет не скоро, но заря уже занимается! Да, мой молодой друг, мне кажется, что она занимается!
— К черту зарю, — с досадой проговорил молодой человек. — Почему вы не даете мне прямых объяснений? Почему мне не хотят ответить ни на один мой вопрос? Этот, — он указал на Слогуда, — никогда ничего мне не говорит. К чему играть словами, к чему увертки и мистификация? Если мне иной раз вздумается спросить что-нибудь у того жида, что появляется у нас довольно часто (а я люблю его; это хороший малый), то и он отвечает так же уклончиво; вы все точно сговорились держать меня во мраке полнейшего неведения… Все! — повторил он в бешенстве.
Майор нежно поглаживал его бледную руку.
— Исключая меня, исключая меня, дорогое дитя, — успокоил он юношу, — я никогда не принимал участия ни в каком заговоре. Разве это возможно для меня? Но, я не ошибаюсь, мы напали на след одного заговорщика, и я употреблю все усилия, чтобы уличить его.
Слогуд сделал движение, будто хотел что-то сказать в ответ, но майор устремил на него свои блестящие глаза с таким выражением, что слова замерли у него на губах.
— Посмотрите на этого человека, мой друг! — продолжал майор, указав на Слогуда. — Вообразите себе: некогда он совершил преступление, которое не только отразилось губительно на вашей бедной молодости, но омрачило счастье еще одной особы, которой вы были чрезвычайно дороги; далее представьте себе, что я из сострадания к упомянутой особе решил раскрыть заговор, невинной жертвой которого вы стали.
В течение этого монолога майор не выпускал руки бледного юноши и не сводил с мистера Слогуда глубокого и пристального взгляда. Лицо бывшего сторожа могло бы послужить интересным примером для физиономиста: на нем отображались, сменяя друг друга, страх, злоба, изумление и бешенство. Когда же Гранвиль Варней закончил свою речь, он воскликнул запальчиво:
— Не говорите больше ничего! Это недоразумение, я должен объясниться!
Однако майор в ту же минуту охладил эту вспышку выразительным жестом, при этом его прекрасно очерченные губы чуть слышно прошептали имя Джозефа Бирда. Мистер Слогуд ушел в другой конец комнаты и, сев на кровать, принялся читать Библию. Молодой человек наблюдал за всем этим, дрожа от нетерпения. Схватив руку Варнея, он порывисто воскликнул:
— Что это за заговор? Расскажите! Да отвечайте же!
— Нет, дитя, вы должны вооружиться терпением, — сказал ему майор. — Доверьтесь мне! Я ваш друг и спаситель. От меня зависит, получите ли вы имя и большое богатство, больше того: я могу вернуть вам даже любовь и ласки матери… Я сделаю все, что только мне по силам, чтобы открыть эту тайну. Если окажется, что надо подкупить этого человека, я подкуплю его! Я не буду скупиться. Я далек от мысли укорять кого бы то ни было; я хочу исключительно знать голую правду. Но для этого нужно терпение… Верите ли вы мне, дорогое дитя?
— Да! — в волнении сказал молодой человек.
— Вы признаете во мне друга и благодетеля, без которого вы могли бы умереть в этой ужасной комнате и с помощью которого вы сможете вернуть себе свою семью, свои права и свое богатство?
— Какие права и богатство?
— О, не все ли равно! Верите ли вы мне?
— Верю, верю, конечно!
— Хорошо. А теперь до скорого свидания! Ждите меня на днях. Ну-с, мистер Слогуд, проводите меня!
Молодой человек схватил руку майора и почтительно поднес ее к губам. Мистер Слогуд последовал за посетителем, но, спустившись по лестнице, грубо спросил его:
— Что это означает? Я вовсе не желаю, чтобы мною манипулировали таким нахальным образом. Что это за странные шутки?
— Это шутки, которые способны окончиться для вас чрезвычайно плачевно, если вы будете вмешиваться в чужие дела; если же вы будете следовать советам господина Соломона и помнить его уроки, они послужат исключительно для вашей выгоды… Вами никто не манипулирует, — продолжал майор с величайшим презрением, — хотя вы, разумеется, не более чем орудие. Вы с самого начала были только орудием — жалким, слепым орудием, тупоумным, невежественным, не способным помочь даже самому себе, не то что другим. Делайте, что вам велено, без всяких рассуждений; попробуйте вмешаться в дела умных людей, и вы тотчас услышите кое-что о Джозефе Бирде. Прощайте, мистер Слогуд!
Майор исчез в переулке. Соседи кинулись было к окнам, чтобы взглянуть на него, а дети проводили его до самого Ольд-Кент-Рида и видели, как он укатил в своем кабриолете.
XIIIОБЪЯВЛЕНИЕ
На четвертый день после этих событий майор сидел с женой за завтраком в столовой дома в Кенсингтон-Горе. Щеки миссис Варней заметно поблекли со времени ее отъезда из Лисльвуда, после которого прошло уже четырнадцать лет, но прекрасные волосы лежали на плечах все теми же роскошными волнами. Она была чем-то расстроена и ничего не ела, довольствуясь тем, что быстро крушила блюдо превосходного паштета. На лице ее в эту минуту отражалась почти дикая радость, а стальной ножик в нервно дрожащей ручке, сильно смахивал на кинжал. Должно быть, миссис Варней тоже пришло в голову это сравнение: она начала с особым вниманием следить за сверкающей сталью и вдруг сказала:
— Как досадно, что я не могу убить кого-нибудь перед началом завтрака! Это бы возбудило аппетит сильнее рейнвейна и сельтерской воды… Гранвиль Варней, мне страшно опротивел подобный образ жизни… Мне бы хотелось снова превратиться в актрису и жить опять в Саутгэмптоне, вызывая восторг тупоумной, полупьяной толпы, хотелось бы вернуть свою молодость и…
— Невинность! — закончил майор, подкрутил свои усы и положил сахар в стакан.
— Повторяю, мне опротивела жизнь, которую я веду; мне надоела эта вечная борьба, это стремление слыть богатыми людьми, эти постоянные уловки!.. Мы начинаем стареть, пора остепениться и довольствоваться тем, что у нас есть.
— Это разумно, Ада. Вы выражаетесь, как мудрец и философ, и скоро мы в самом деле начнем другую жизнь.
— Гранвиль, вы забыли, что у вас нет ничего, кроме жалованья?
— Да, в данную минуту нет, но через месяц будет все. Мне надоела служба, я больше не вернусь в Индию, Ада! Я хотел бы удалиться куда-нибудь в деревню, чтобы провести там с вами, кумир моей души, остаток своих дней… Да, великое счастье, не признавать себя виновным в низких делах! Спокойно живет только тот, кто не замешан ни в каких злых делах!.. Знаешь ли, что мы можем рассчитывать на гостеприимство сэра Руперта Лисля?
В черных глазах миссис Варней отразилось глубочайшее изумление.
— Сэра… Руперта?.. — произнесла она.
— Лисля, — добавил майор. — Этот молодой человек, так много страдавший, должен благодарить меня за то, что я верну ему имя и богатство… Несчастный милый мальчик! Он стал жертвой самой недостойной интриги.
— Но не хотите же вы…
— Позволить ему оставаться вдали от нежной матери, без имени и звания? Нет, Ада, не хочу! — произнес майор, крутя свои усы с видом негодования и благородной гордости.
— Варней, перестаньте разыгрывать комедию, — сказала она с заметным нетерпением.
— Разыгрывать комедию? Разве я это делаю? Ведь у меня на совести нет преступления, которое я должен бы скрывать перед вами, моя милая… Я узнал, что один молодой человек с самого детства был жертвой чужой подлости, — и что же я предпринимаю? Я немедленно стараюсь разузнать все подробности этого преступления. Когда я решу эту задачу, то выведу всех на чистую воду. Нечего и говорить: этот милый мальчик должен будет питать ко мне вечную благодарность; ну а я, разумеется, постараюсь извлечь из подобного чувства всю возможную выгоду.
— Люди не всегда бывают благодарны! — сказала миссис Варней.
— Это правда, не все помнят чужую преданность; вообще неблагодарность очень развита в людях; но от Руперта Лис ля я жду только хорошего.
— Вы воображаете, что он лучше других? — спросила миссис Варней с презрительной улыбкой.
— Повторяю вам, Ада, что не жду от него ничего, кроме добра, и не скажу вам более ни единого слова… Он может быть и лучшим и худшим из людей, я не боюсь ни того, ни другого. А если он окажется настоящим чудовищем, то я буду бояться его еще меньше!