— В этом я положительно не сомневаюсь. Мне сдается, что я стал женихом исключительно потому, что я сэр Руперт Лисль, владелец Лисльвуд-Парка.
— Я тоже так считаю! Но не будем касаться этого обстоятельства. Не думайте, пожалуйста, чтобы в душе моей было намерение обмануть вас! Вы совершенно правы: я выхожу за вас, потому что вы — баронет, и вдобавок богаты! Не будь этого я, конечно, и не подумала бы выйти за вас замуж… Меня, кажется, нельзя упрекнуть в скрытности? А если вам не нравится такая откровенность, пожмем друг другу руки и простимся навеки. Большего я не желаю.
И она протянула ему нежную руку, на которой сверкали его бриллианты. Вероятно, это бросилось ей в глаза, потому что она миролюбиво заметила:
— Я, конечно, верну вам все ваши подарки, когда мы расстанемся; пусть вас не удерживают потраченные на меня деньги.
— Я готов вам отдать все свое состояние до последнего пенни, — сказал он пылко. — Мне больно видеть, что вы ничем не отвечаете на мою беспредельную, искреннюю любовь; но я женюсь на вас, хотя и знаю, что вам нужно только мое богатство. Я не могу жить без вас!
Позднее, когда Оливия и баронет играли за маленьким столом в триктрак, старшая из сестер, которая была где-то в гостях, вошла в комнату. Полковник дремал в кресле, Люси и Дженни, вторая и третья сестры, сидели за работой.
— Хорошо ли ты провела вечер, Лаура? — спросила ее Дженни.
— Нет, напротив… Но у ректора я узнала новость, которую хочу сообщить вам и всем остальным!
Она насмешливо взглянула на Оливию.
— Если у вас есть новости, говорите скорее, — сказала Оливия, притворно зевая и заканчивая игру. — Сэр Руперт, я выиграла у вас ровно пять партий. Ну, Лаура, мы ждем, — добавила она, обращаясь к сестре.
Она была замечательно хороша собой при свете камина: шея и руки ее были покрыты драгоценными подарками баронета, и старшая сестра смотрела на нее с завистью и с ненавистью, готовая убить ее на месте. Полковник проснулся от шума голосов и, быстро оглядевшись, остановил свой взгляд на младшей дочери.
— Папа, вы помните Вальтера Ремордена, последнего викария мистера Мильварда? — спросила Лаура.
— Разумеется, помню. Он уехал отсюда три года тому назад, получив пасторат в окрестностях Чичестера. Вальтер Реморден был истинным другом бедных… Он славный человек, и мы были с ним дружны. Мне бы очень хотелось увидеть его снова!
Лаура пристально следила за выражением лица своей младшей сестры, которое сделалось вдруг чрезвычайно серьезным.
— Ну, папа, — продолжала она, — бедный Вальтер Реморден должен был против воли покинуть свою паству по слабости здоровья, как это объяснила мне нынче миссис Мильвард. Он ведь родился в Лисльвуде и считает воздух родных полей целительным для себя, потому-то и приехал опять к миссис Мильвард, которая была настолько снисходительна, что предложила ему погостить у нее.
— Что?! — воскликнул полковник. — Вальтер Реморден здесь?
— Да, со вчерашнего дня. Говорят, что он очень и очень изменился. Однако я боюсь наскучить сэру Руперту своей болтовней о несчастном викарии. Оливия, все толкуют о будущей леди Лисль и засыпали меня поздравлениями по поводу блистательной будущности, ожидающей тебя!
С той минуты как старшая мисс Мармэдюк произнесла имя Вальтера Ремордена, Оливия не шелохнулась и не сказала ни слова; но вдруг она встала и со странным нервным смехом быстро вышла из комнаты.
Полковник поспешил вслед за ней.
— Оливия, что с тобой, моя милая дочь? — громко спросил он. — Что случилось?
— А я знаю, что с ней, — сказал баронет. — Ее смутило имя человека, о котором тут шла речь. Я видел, как она изменилась в лице, когда вы упомянули о нем, — обратился он к Лауре. — Советую ему поостеречься! Я убью его, кто бы он ни был, если он вздумает стать между нею и мной!
Полковник и Оливия вернулись через несколько минут. Старик вел свою дочь, глаза которой горели лихорадочным блеском. Жених не осмеливался заговорить с ней, но не сводил с нее глаз.
— Прощайте, Оливия, — сказал он после того, как встал и раскланялся со всеми присутствующими. — Сегодня вы сказали мне, что не любите меня; сказали и кое-что другое: я вам очень этим обязан.
Она кинула на него взгляд, полный презрения.
— Вспомните, что я предоставила вам право решать, — ответила она. — Завтра я готова узнать ваше решение.
На другой день сэр Руперт, приехав в Бокаж, попросил позволения поговорить с невестой. Он умолял ее назначить как можно скорее день венчания.
— Если вы все еще намерены жениться на мне, то свадьба может состояться, когда вы этого захотите, — ответила невеста.
— Намерен ли я?! Оливия!.. — воскликнул он с жаром.
— Вы слышали и видели столько, что могли легко переменить свое мнение, и, если это так, будьте откровенны и не скрывайте этого… Но помните, что вы должны пенять на одного себя, если союз наш будет не из числа счастливых!
Баронет повторил, что намерение его непоколебимо, и Оливия заявила, что не считает нужным откладывать день свадьбы. Одна из ее теток, старая и богатая, прислала ей сто фунтов, узнав, что ее внучку ждет блистательная партия. В Бокаже то и дело стали появляться модистки и белошвейки, но Оливия не хотела примерять свадебные наряды.
— Ах, как вы мне надоели со всеми этими уборами и лентами! — говорила она раздраженно. — Вы знаете, что я и прежде не обращала внимания на наряды, а теперь и вовсе не забочусь о них! Нельзя ли избавить меня от всей этой дребедени?..
— Нечего сказать, прелестный характер у будущей леди Лисль, — заметила Лаура. — Я всей душой жалею бедного баронета!
— Жалейте его, Лаура! — ответила Оливия, устремив свои черные глаза на свою сестру. — Жалейте сэра Руперта: он нуждается в сожалении!
XXIIГОСТЬ МИССИС МИЛЬВАРД
Баронет подарил своей невесте великолепную чистокровную лошадь, которая специально для нее была выдрессирована знаменитым берейтором. Однако было заметно, что молодая девушка, прежде ежедневно скакавшая по холмам и лугам на простой крестьянской лошадке, почти вовсе не пользовалась этим прекрасным подарком сэра Руперта. Она вдруг почувствовала отвращение к прогулкам, и, когда сэр Руперт предлагал ей проехаться верхом, отговаривалась то головной болью, то опасением простудиться на ноябрьском воздухе. Сестер она по возможности избегала и односложно отвечала на их вопросы; с отцом была серьезна и тиха, а с баронетом — сдержанна, равнодушна и грустна. Все эти подробности не ускользнули от внимания молодого человека.
— Вы бледная, точно мертвец, — как-то раз сказал он невесте. — Ваши глаза ввалились, и я опасаюсь, что вы больны! А болезнь ведет к смерти!..
О Оливия, вы должны быть моей женой, и вы будете ею!
Он страстно сжал ее руки; казалось, что он боится потерять свою прелестную невесту.
— Оливия, — продолжал он, — почему вы больше никуда не выходите? Лаура говорит, что вы теперь целые дни проводите в своей комнате. Что я могу сделать, чтобы доставить вам хотя бы минуту удовольствия?.. Я готов отдать половину моего богатства, если вы этого захотите… Что мне делать? Скажите!
— Ничего, — ответила она, — оставьте меня одну хоть на время. Сознаю, что я весьма нелюбезна, быть может, даже зла… Но сейчас я веду борьбу сама с собою. Оставьте меня, и я снова стану такой, как прежде!
— Я не понимаю вас, однако даю слово исполнить даже это ваше желание, если вы обещаете быть моей женой!
Сэр Руперт уехал домой. Оливия села у ног отца, дремавшего перед камином, а ее сестры сидели у окна, глядя на последние лучи зимнего солнца. Через несколько минут Оливия встала и ушла, но почти тотчас вернулась, надев шляпку и шаль.
— Куда вы идете? — спросила ее Лаура с изумлением.
— В Лисльвудский пасторат, к миссис Мильвард, — спокойно ответила Оливия.
— Довольно странное время для визита; вы придете туда к ночи. Не лучше ли вам будет пойти к миссис Мильвард уже в качестве леди Лисль? Вальтер Реморден уедет только после праздников.
— Вы, Лаура, злая и желчная, как все старые девы! — воскликнула Оливия. — Моя собака вдвое добрее вас… Я пойду в пасторат именно теперь, когда весь Лисльвуд-Парк следит зорко за мною! Можете говорить и думать обо мне, что вам только угодно. Прощайте!
Молодая девушка нетвердым шагом вышла из гостиной и с силой хлопнула дверью.
Что я могу сказать о своей героине? Признаюсь, что она далеко не совершенна и полна недостатков. Она не отличается хорошим характером; она вспыльчива и своевольна — но, с другой стороны, в ней много искренности и великодушия. Не проходит и получаса после какой-нибудь стычки с сестрами, из которой она обыкновенно выходит победительницей, как она находит побежденных и умоляет их о прощении с такой покорностью, с таким раскаянием, что они невольно перестают на нее сердиться. Отца она любит до такой степени, что часто ревнует его к сестрам; и хотя эта привязанность радует его, но она отдаляет от него остальных дочерей, тем более что Оливия страшно сердилась на сестер, когда они ухаживали за угрюмым полковником.
Когда девушка, покинув дом, пошла по направлению к деревне, ее всю вдруг словно пронизало холодом и туманом. Бокс, последовавший за нею, начал прыгать вокруг хозяйки, пачкая ее платье грязными лапами. Оливия нагнулась и обвила его шею руками.
— Бокс!.. Верный славный Бокс! Я вспоминаю день, когда он наклонился, чтобы приласкать тебя и поцеловать твою умную морду.
Она прижалась губами к косматой голове пса, как будто мелькнувшее в ее памяти воспоминание сделало его еще дороже.
— Какая же я глупая! — сказала она, продолжая путь. — Какая я безумная и слабохарактерная! Что подумают обо мне после этого визита? Сколько печальных последствий он будет иметь для меня и для других!.. Как будто обстоятельства и так недостаточно печальны!.. Но иначе я не могу… Пусть будет что будет!
Пройдя Лисльвуд и кладбище, Оливия очутилась у дома пастора; тут она остановилась и прислонилась к невысокой стене, отделявшей кладбище от огорода мистера Мильварда.