Управляющий сэра Руперта вытребовал телеграммой из Лондона и Брайтона известных докторов. Доктор Дэвсон совсем стушевался перед этими знаменитостями, которые угрюмо посматривали на него сквозь очки и недоверчиво покашливали, когда он рассказал, какого рода помощь была им оказана баронету. Леди Лисль, бледная и спокойная, с развевающимися черными волосами, появилась перед светилами науки.
— Я слышала, что сэр Руперт подвергся опасности, — произнесла она спокойно. — Не потрудитесь ли вы, господа, объяснить мне, что, собственно, с ним случилось?
— Мадам, — торжественно ответил один из докторов, — будьте уверены, что наука употребит все силы, чтобы спасти сэра Руперта. Если только можно спасти его, то мы сделаем это.
— Но вы предполагаете, что это будет трудно сделать?
Доктора ожидали слез и криков, и хладнокровие леди Лисль поставило их в тупик.
— Да, миледи, это довольно трудно, — ответили они.
При этих словах, произнесенных таким тоном, что их можно было принять за смертный приговор, Оливия побледнела еще сильнее и поднесла руку ко лбу, как будто желая привести в порядок мысли.
Мистер Дэвсон, вообразивший, что ответ знаменитостей расшевелил бесчувственную леди Оливию, пододвинул к ней кресло.
— Она, однако, не упадет в обморок, — шепнул брайтонский доктор, невольно покраснев за свою недогадливость.
— Господа, я уверена, что вы внимательно отнесетесь к больному, — сказала леди Лисль. — Испробуйте все средства для спасения! Если вам угодно созвать консилиум, то умоляю вас пригласить самых опытных докторов. Следует принять быстро все возможные меры, а затем предоставить решение провидению и ждать его с покорностью.
Леди Лисль вела себя так не похоже на всех жен и всех женщин, что доктора переглянулись с глубоким изумлением.
Оливия опустилась в кресло, стоявшее у стола, и закрыла лицо руками.
Она молила Бога не дать радоваться несчастью владельца Лисльвуд-Парка.
XXXVIВОЗВРАЩЕНИЕ СЫНА
Жители Лисльвуда повторяли один и тот же вопрос: куда делся майор Гранвиль Варней?
Баронет и майор вместе покинули бега, а между тем на дороге, ведущей из Чильтона в Лисльвуд, нашли только одного Лисля. Если леди Лисль в эту тяжелую минуту оставалась спокойной, то с мисс Варней было совсем по-другому. Она бегала как безумная по большому замку и вопила, что муж ее наверняка убит, иначе он, конечно, был бы при баронете. Слугам, ходившим с испуганными лицами, с трудом удавалось ее успокоить, говоря, что майор мог остаться в Чильтоне или уехать в Брайтон, между тем как сэр Руперт отправился домой… да мало ли что могло заставить его отложить возвращение?
— Отстаньте, Бога ради! — отвечала она. — Он убит, это точно, иначе бы он вернулся с баронетом… Заклинаю вас именем Бога, осмотреть всю дорогу от Лисльвуда до Чильтона!
В сумерки грумы и конюхи отправились на поиски майора — точно так, как когда-то другие слуги замка отправлялись на поиски исчезнувшего Руперта!
Майора нашли около полуночи. Осматривая дорогу, люди дошли до ямы, находившейся немного в стороне, и глазам их представилось страшное зрелище: в наполнявшей ее мутной, затхлой воде, покрасневшей от крови, лежал Гранвиль Варней, посиневший и мертвый, с открытыми глазами. Его перевезли в замок и положили на роскошную постель, в которой, бывало, в течение стольких лет он засыпал сладким и благотворным сном.
Пораженная ужасом и убитая горем, миссис Ада Варней просидела всю ночь и весь следующий день подле останков мужа, неутешно рыдая и не спуская глаз с неподвижного трупа. Известие об этой странной катастрофе облетело все графство и везде вызвало оживленные толки; объявления, прибитые на фонарных столбах, возвестили о награде в двести фунтов стерлингов тому, кому удастся направить правосудие на след злоумышленников, совершивших убийство.
Члены местной администрации энергично принялись за розыск преступников, являясь в Лисльвуд по нескольку раз в день, а сыщики вступали в разговоры с прислугою, которая была не прочь рассказать все, что знала об этом интересном для нее событии.
При осмотре убитого на нем нашли кушак с маленьким порт-папье, который и раскрыли в присутствии властей.
Он содержал в себе пол-листка бумаги; это было какое-то странное послание, написанное рукой майора и подписанное Джеймсом Арнольдом и Рупертом Лислем и засвидетельствованное Альфредом Соломоном.
Вот оно.
«Я, Джеймс Арнольд, иначе — сэр Руперт, признаюсь, что я согласился по подстрекательству моего отца Жильберта Арнольда, находящегося теперь в Америке (насколько мне известно), играть роль сэра Руперта Лисля из Лисльвуда, что в Суссекском графстве, и что посредством этого обмана я вступил во владение всем имуществом означенного сэра Руперта Лисля, хотя знал, что он жив и живет до сих пор в Йоркском графстве.
Написано 10-го октября 18…
Джеймс Арнольд, назвавшийся Рупертом Лислем.
Засвидетельствовал: Альфред Соломон».
Альфред Соломон признал свою подпись, и удивленные представители правосудия предложили ему сказать все, что он знает об этом документе.
— Мне известно лишь следующее, — ответил слуга, глаза которого опухли от непритворных слез, так как он был сердечно привязан к своему господину. — Мой хозяин совершенно случайно узнал, что этот молодой человек — самозванец, и хотел заявить об этом правосудию, чтобы восстановить права законного наследника, но потом он подумал, что еще не известно, как суд взглянет на дело и как трудно представить для этого доказательства! Да к тому же законный наследник не показывался, и хозяин решил оставить все как есть — из чувства сожаления к бедной молодой женщине, на которой женился этот подложный лорд.
— Майор стал, таким образом, соучастником преступления, — сказал один из судей. — Он скрывал то, что знал о преступном подлоге, и равнодушно смотрел, как чужой человек пользовался правами настоящего лорда Лисля. Это было нечестно, даже очень нечестно!
— Он умер, — произнес угрюмо Соломон, — и если вы хотите судить его поступки и обвинять его, говорите при мне: я служил ему около девятнадцати лет, и он был для меня хорошим господином.
После этого замечания мистер Соломон повернулся на каблуках и вышел, предоставив представителям правосудия поступать как им вздумается.
Между тем Джеймс Арнольд — подложный Руперт Лисль, все еще оставался в бессознательном состоянии, хотя светила науки прилагали все силы к тому, чтобы добиться желаемых результатов, а мистер Дэвсон почтительно наблюдал издали за их манипуляциями: сельский доктор не мог уехать от больного, которого судьба привела к нему в дом в поддержку его скромной, малодоходной практике.
Ни в комнате больного, ни в других частях замка ничего не знали об открытии, сделанном судьями, затевавшимися в спальне майора Варнея.
В это же время серьезные открытия были сделаны на другом конце графства. Какой-то человек сомнительной наружности пытался разменять билет в сто фунтов стерлингов в трактире одного из сел, расположенных вблизи морского берега. Хозяину трактира, который находился под свежим впечатлением насильственной кончины несчастного Варнея, взволновавшей все графство, удалось задержать этого человека и уведомить об этом лисльвудскую полицию. Телеграмма его полетала со станции на станцию, и через три часа в трактир вошел какой-то пожилой джентльмен и прошел прямо в зал, где Жильберт Арнольд коротал день за трубкой и бутылкой пива. Пожилой джентльмен уже арестовал шестерых подозрительных субъектов — отчего же не сделать того же и с седьмым в надежде выйти на след настоящих преступников? Так Жильберт Арнольд снова очутился в Ливисской тюрьме. При обыске у него нашли золотые часы Варнея и несколько ассигнаций; он, по-видимому, с глубокими равнодушием относился к ожидавшей его участи. Тюремщики делали с ним, что хотели, не встречая никакого протеста; он молча смотрел на них своими желтоватыми кошачьими глазами, горевшими каким-то ненормальным огнем.
Узник соседней камеры слышал ночью, как Арнольд разговаривает сам с собою.
— Я только для этого вернулся из Америки, — говорил арестант, — я обещал отомстить, и я сдержал слово… Пусть меня повесят, если это доставит им удовольствие, я готов на все: я сдержал слово.
Он повторял эти слова с какой-то дикой радостью, потирая свои мозолистые руки. Однажды на утренней заре ему вдруг привиделось бледное, искаженное лицо Гранвиля Варнея, с угрозой смотревшее на своего убийцу, но браконьер не отступил перед грозным видением, как сделал бы кто-нибудь другой.
— Я вижу вас, — сказал он, — вижу ваши лукавые голубые глаза, вашу коварную улыбку, ваш хитрый, лживый рот и лисьи бакенбарды. Я сдержал свое слово, а вы поплатились за ваши злодеяния. Мы в расчете, майор!
Через три дня после ареста Жильберта Арнольда подложный Руперт Лисль скончался, признав подлинность документа, найденного при убитом Варнее.
— Да, — произнес он слабым, прерывающимся голосом, — эта моя подпись, но подлог был придуман не мною. Один майор Варней управлял этим делом с начала до конца.
Старший из докторов взял на себя труд сообщить леди Оливии Лисль о смерти ее мужа.
Она спокойно выслушала весть о его кончине, но минуту спустя, в первый раз в жизни, упала без чувств. Послали за полковником, который поспешил прибыть в Лисльвудский замок.
— Я жестоко наказана за свое честолюбие! — говорила Оливия. — Этот роковой брак принес мне только позор и унижение. Забери меня домой, папа, в мирный Бокаж, если я еще вправе вернуться к прежней жизни.
Пока одно за другим следовали все эти происшествия, Клэрибелль Вальдзингам находилась в Гастингсе. Один из представителей правосудия в Лисльвуде, старый друг ее дома приехал, чтобы рассказать ей обо всем, и начал обсуждать, как вернуть настоящего наследника Лисльвуда, если он еще жив.
Первым делом их было поместить в «Таймс» такое объявление:
«Сэр Руперт Лисль. — Просят всех, кто в состоянии дать какие-либо сведения относительно этого джентльмена, пожаловать к мистеру Вильмору, нотариусу в Лисльвуде, в Суссексе».