Вообще, вы будете смеяться, но немки — очень душевные. Не все это понимают, но немцы и немки — два разных народа. Немецких самцов с трудом можно терпеть. А вот их женщины — разительно отличались от наших тогдашних и, вот только что пришла в голову мысль, по легкости были похожи на наших сегодняшних. Прямые и открытые, не скрывают своих даже и неприличных желаний и не прикидываются, что им это всё не интересно. Они сразу кидались заботиться о мужике, который им в жизни выпадал, не показывая, что якобы делают ему одолжение. Им было все равно, как они выглядят голыми, смотри не хочу. Не изображали из себя трезвенниц и девственниц: чуть что — и сразу понеслась. Во все тяжкие.
Короче, они были такие же чистые и доверчивые романтики, как мы тогда. Сексуальная революция — я именно там понял, что это такое, мы диалектику учили не по Гегелю. Новая жизнь, чужая цивилизация, в которой самки — не холодные куклы, а живые и теплые, как мы! Ну, у нас тоже были «плохие» девчонки, легкомысленные и веселые. Но это было как бы на грани или даже за гранью, считалось, что приличные барышни должны кобениться, кривить физии и морщить жопы, и представлять дело таким образом, будто они не какают и питаются цветочным нектаром.
Немки были — казались, тогда — беззаботными экзотическими птицами. Игра, полусон, самодеятельное театральное представление. А не унылая охота, когда поди еще заполучи добычу! Весь измученный, ты получишь приз, который после всех стараний уже не кажется тебе прям таким уж сладким и желанным. Победа будет чисто символической, формальной, по очкам. С немками же человек сам чувствовал себя добычей, а не суровым охотником, готовым к тяготам и лишениям, которых никто от тебя не требует и не ждет…
Эта пропасть между немками и немцами… Две разные нации, друг с другом как будто несовместимые! Одни — легкие, веселые, юморные, другие — тяжеловесные, угрюмые, занудные. Я думаю, на немецких мужиков так повлияла их привычка к войнам. Знаете, если люди тысячелетия напролет пропадают в армии, это не может пройти без последствий. Даже за два года армейской службы нежного ботана можно конвертировать в тупого гопника!
Германцев как солдат высоко ценили еще древние римляне, к которым предки теперешних немцев охотно шли в наемники. Бывало, рекрутеры напоят варваров, подсунут пьяным контракт, те сдуру подпишут — но, проспавшись, идут и честно служат. Серьезные люди!
Какие там были дискотеки, в немецких общагах! На первый взгляд всё как у всех, ну, пляшут люди, ну, знакомятся. Но как же это возможно — с дикой, психически нездоровой совецкой точки зрения: чтоб прям тут же торговали бухлом в розлив? А так возможно, что это члены студсовета и даже более того — комитета немецкого комсомола так отбывали общественную повинность. Они по очереди дежурили так: перед каждой дискотекой закупали в универсаме через дорогу водку, красное и пиво, чтоб после наливать товарищам — вы будете смеяться, по себестоимости.
Ну, вот так выпьешь… Музыка бабахает в темноте, девицы улыбаются. Знакомишься с какой-то, пьешь дальше — уже только с ней, пляшешь и ведешь сперва беседы, а после, в ночи, уже и ее саму наверх в комнату — якобы пить кофе. Она с готовностью идет… Так Чернышевский описывал прекрасную Россию будущего, в которой люди будут свободно общаться, он просто не подозревал, что описывает бордель, в котором ни он сам никогда не был, ни мы школьниками, когда проходили литературу к экзамену… Да, значит, поднимается девица к тебе, выпивает чашку кофе, как договаривались, но — решительно отвергает твои объятия. И, видя твое огорчение, спешит объяснить: голова раскалывается, спать хочется — ну какой смысл в таком состоянии кидаться в койку пусть даже и с приятным собеседником? Вот прям сейчас — зачем? Когда можно то же самое с большим удовольствием устроить завтра на свежую голову? А сейчас она пришла буквально выпить кофе!
Назавтра она таки приходит, вот ведь немецкая обязательность и аккуратность! В 22.00 вдруг начинает пищать будильник в ее часах, она достает противозачаточную пилюлю и проглатывает у тебя на глазах — святая простота; это после совецкого-то лицемерия, а?
Простодушные немецкие блондинки были просто замечательны при совецкой власти. Они озаряли всю свою страну своими ясными безгрешными глазами, открытостью и прямотой. Так называемая Германская Демократическая Республика, этот крайне западный барак социалистического лагеря, благодаря охочим немкам казался страной бескрайней свободы, вечной молодости и кукольной красоты.
… Немки — часто как раз вот пушкинские не слишком страстные смиренницы-прелестницы; Север, что вы хотите! Они были скроены прям как по моему заказу. Вообще же сексуальные повадки девиц разных народов можно легко отследить по порнофильмам их стран. Одни там поглощены и увлечены страстями, другие — техникой, у кого-то — духовность и дружба между полами, последнее — это про Скандинавию. Немецкое же порно показывает нам спокойных дам, которые стараются, хотят отличиться, имитируют интерес к этому делу. Они готовы на всё, но не понимают, зачем людям это всё нужно. Просто делают, что им скажут, выполняют приказ и не халтурят. Старательно сделанная работа. Основательность и дотошность! Да, порно отражает душу народа, ну, женской половины всякого народа, какой ни возьми. Наука еще опишет связь между этим низким искусством и характером этноса.
Подружки немки были как подарки судьбы — еще и в том смысле, что не выносили мозг.
С одной из них — это была Марлис — веселая забава пробудила мощную эмоцию, с уклоном в психиатрию. Часто такую картину описывают расплывчатым, невнятным термином «любовь», который каждый понимает по-своему. Я попался. Меня накрыло. Ее тоже. Короткое замыкание.
И вот!
Жизнь бросила мне наперерез немку с ооочень длинными ногами, тонкую, как велосипед (я ее после так и звал, вообще это мой стандартный комплимент, который, впрочем, я чаще держу при себе, а то некоторые обижаются) — и с парой тяжелых сисек. Тонкая ветвь со спелыми плодами. В глаза я ей тоже посмотрел. В них я усмотрел некоторую богобоязненность и чувство вины, которое много обещает и обнадеживает.
Это случилось в универской столовой, в Mensa. В час позднего обеда. Я тогда махнул 200 — и огляделся. Зал был полон студенток, как будто примчавшихся ко мне на кастинг. Разброс параметров был страшный, запредельный. Но я сразу увидел и понял всё. Солнечный типа удар.
Слово за слово — скоро сказка сказывается, но и дело тоже быстро делается — мы стали, грубо говоря, друзьями. Ближе к ночи.
Но для начала… я позвал ее в театр. Почему именно туда? Ну, это было первое, что пришло мне в голову. На том немецком спектакле я не понимал больше половины того, что вещалось со сцены. Давали — внезапно всплыло в памяти — Buridan's Esel, «Буриданов осел». Esel — это было любимое ругательство моего деда. И вот в антракте, в бедном театральном буфете, где кроме пива и бутербродов не было ничего, эта длинноногая сисястая немка, ее, кстати, и звали Марлис — спросила меня:
— Ты театрал? Это так трогательно… На спектакль меня повел, надо же.
— Не могу сказать, что люблю я театр.
— А зачем ты меня сюда позвал?
— Ну надо же было как-то углубить знакомство. С чего-то начать.
— Гм, а ты мог сразу так и сказать, что я тебе понравилась? Странные вы, русские…
Получилось, что мы как два дурака мучились целый акт. Акт — в плохом смысле, в театральном. Но я и правда был уверен, что надо строить из себя что-то этакое, тянуть время, с тем чтоб после скуки и иных мучений получить свой приз.
— А чего ты сейчас хочешь?
— Ну, как минимум… Для начала… Выпить и закусить.
— Так поехали ко мне! Ты получишь как минимум этот свой минимум.
Через полчаса мы были у нее. Быстрый ужин — и как-то само собой так получилось, что — в койку. Я думал, что у нас всё уже в порядке, но она меня остановила:
— Но я должна тебя предупредить: я лесбиянка.
— Эээ… То есть прям совсем?
– Да.
— А что же тогда со мной? Как, зачем? Ты разделась… Что же это значит?
— Ты мой друг, и я по-дружески, ладно, могу с тобой. Что мне, жалко, что ли? Но и ты тогда должен справедливости ради познакомиться с моими друзьями — они голубые.
— Познакомиться-то я могу… Но как честный человек предупреждаю: секса с твоими гомиками обещать не могу. (При этом я думал про огнемет, про Содом и Гоморру и прочее в таком духе — впрочем, совершенно беззлобно, чисто ритуально, по пролетарской привычке, на уровне оценочного суждения, не более.)
— Какой ты смешной! Ты увидишь их — и поменяешь мнение. Они такие милые… Но спасибо, что сказал. Откровенность — это ценная вещь!
Далее было симпатичное немецкое хоть и спокойное и бесстрастное, но — добросовестное старание. Холодный разврат, я снова вспомнил Пушкина (его же вроде термин?). Ну или в данном случае дружеский, теплый. Во всяком случае, не пламенный. Лексан-Сергеич в этом деле знал толк и накидал нам немало тонких замечаний, которые мы после всю жизнь обсасываем и в задумчивости чешем репу.
И тем не менее — финал в нашей койке был бурный, как будто на простыни плеснули стакан теплой воды. К моему удивлению, красавицу это испугало. Видать, такое ей выпало в первый раз. Бедная девочка… Она встревоженно спросила — меня, а то кого ж еще:
— Это что? Это ты или я?
Я что-то пробормотал в ответ. Ну что я должен был ей сказать? Смеяться над несчастной дурочкой? Вот, мнила себя лесбиянкой, а на самом деле ей просто не везло с мужиками, попадались одни только бестолковые мудаки, и вот она из-за этого напридумывала себе незнамо чего. Хотела найти щастье в стороне от проторенных дорог, типа «мы пойдем другим путем», что твой Ленин. Как много кругом таких девок! Прям жалко их… Говорю это как феминист.
Но, как бы то ни было, лесбийские журналы, полученные с Запада контрабандой, она мне в рамках своего культуртрегерства и миссионерства показала в тот же вечер. Я от тех СМИ ожидал большего — ну вот приблизительно того, что мы позже увидели в порнофильмах, хотя и там, в общем-то, скука и уныние, и усталые глаза побитых жизнью актрис; мне кажется, в этом жанре выступают в основном наркоманки, загнанные в угол. Да и, если честно, нету на свете никакого такого невиданного разврата, люди просто елозят, вот и всё. Ну ладно — еще пыхтят и стонут. Но те контрабандные журналы были про другое, про для меня неожиданное: черно-белые рисунки с поцелуями, невинными детскими поцелуями, и сладкие истории про поцелуи же и платоническую негу, про сиськи и девственность. Скучища, пустота, ложь.