Глава 19. (Немец перец) колбаса
С выпивкой всё более или менее ясно, чего про нее много говорить. А еще же еда, немецкая — она экзотична, особливо супротив Совка, в те бедные наши годы.
Сразу меня покорили сосиски. В смысле колбаски. То есть поначалу да, я увлекся Bockwurst, которая казалась мне чемпионкой мира. С чужой, нерусской, тупой, неострой горчицей. Потом ситуация изменилась. Однажды я шел по городу — и вдруг вздрогнул, встрепенулся. На мощеной немецкой узкой улице с пряничными домиками — я был настигнут неким чудесным запахом. И пошел на него. На перекрестке повернул — и через пять минут влился вместе с улицей в тесную площадь и на ней уткнулся в киоск. Сразу метнулся к прилавку, — откуда всё и шло! Так ловят тараканов — они идут к пахучей приманке, не в силах свернуть в сторону.
В киоске продавали некие жареные колбаски. Продавец укладывал их на картонную тарелку с неаппетитной, как будто несъедобной кучкой — горчицы. Назывались эти колбаски, как выяснилось, Bratwurst. Вкус их был специфический, как раньше говорили. Ходил слух, что туда закладывали и мясо дичи. Дичь! Это звучало.
Как сейчас помню, одна такая Bratwurst стоила 80 пфеннигов.
Я съел сперва одну, потом другую… Третью…
После, через много лет, уже в другой Германии, я искал эти вот колбаски. Искал, искал… Находил что-то похожее. С таким же названием. Пробовал. Но всё было не то. Я поехал на восток Германии, в бывшую ГДР, за Bratwurst — но тех, вот тех, с тем же чудесным вкусом — колбасок не было. Они исчезли вместе со Стеной.
Что-то похожее, и это — самые вкусные сосиски обеих Германий, я нашел случайно, не ожидая от жизни уж ничего, в этом смысле — на Мюнхенском вокзале, Hauptbahnhof. Я там купил с лотка разносчика три мини-сосиски — каждая размером со средний мизинец. Название — Nurnberger Wurst. И вкус, и запах — всё совпало! Щастье таки иногда выпадает тому, кто его ищет, кто гоняется за ним…
И в пандан. Как-то мы ужинали с товарищами в Киеве. Хозяин нашего маленького банкета, чтоб сделать нам приятное, на десерт вызвал стайку проституток.
— Куда нам столько?
— Так вы ж выберете, когда определитесь. А лишних прогоним.
Одна из, с позывным Снежана, была вылитая моя первая (из взрослых) любовь, которая мне же, дура, и не дала. Небось жалеет страшно. При виде этой бляди, как бы клона моей давнишней Джульетты, тоже, как после выяснилось, шлюхи, у меня участился пульс и одновременно захотелось ссать.
— Я на минутку! Щас, щас! Подождите!
Хотя — ребята и без подсказок лениво допивали водку и вроде никуда не торопились.
Я вернулся быстро, бегом, застегиваясь на ходу.
Девок за столом заметно поубавилось. «Моей» не было.
— Где Снежана?
— Какая Снежана? А, та? Мы ее выгнали.
— Почему? Именно ее?
— Она из них самая тупая.
— Да это ж не академия наук, вы че? На хера нам ее интеллект? Надо ее срочно вернуть!
Я выскочил из кабака.
Но на улице было пусто. Девки мамой клялись, что телефона Снежаны у них нету и не было. Ну да, зачем им конкурентка — бляди же, сэр. Всё пропало… А ведь я мог бы, наконец, вроде как надругаться над давнишней обидчицей. Так, символически. Но — не удалось. Фарш невозможно провернуть назад. И это не только про сосиски.
Так вот те старинные восхитительные Bratwurstbi приблизительно таким же манером пропали — и не вернулись. Нюрнбергские — слабое всё же подобие тех восточногерманских… Мизинцы левых рук.
После, через сколько-то лет после того, как я открыл Германию, переводчиком повез в Рейх совецких пролетариев, чтоб те выпивали на халяву с немецкими коллегами. Это называлось — «Поезд дружбы». Ну, для начала, по прибытии на место — построение на центральной площади под памятником Ленину, там таких полно, и они более чем уместны: всё ж таки не чужой им человек, немецкий шпион как-никак. Ну, речи с трибуны. После — затяжной банкет. К моему столику подходили с разных сторон пьяные наши и просили перевести незатейливые тосты. Ну, я, конечно, работу свою делал. В ночи разошлись по номерам… Ранним утром меня поднимают наши, ломятся в дверь:
— Слушай, брат, выручай! Трубы горят! Мы помрем, если ты нам не поможешь найти, чем опохмелиться.
— Так в чем проблема? Вон же через дорогу универсам, берите там что хотите и опохмеляйтесь себе, — отвечал я, вспоминая с улыбкой свой первый приезд в Рейх.
— Издеваешься? Так не бывает, сейчас же семь утра, еще не дают, надо грузчиков искать и с ними договариваться — а как мы без языка-то?
Ладно, встал я, оделся, повел их в магазин. Вот винный отдел, пожалте. Ребята застыли перед витриной… Как дети перед дедушкой Морозом у Христа на елке.
— И шо, можно брать?
— Берите!
— А закусить чем?
— Да вон в том отделе затаривайтесь. Видите, где колбаса?
— Шо, так прям спокойно продается, и без очереди? А мы думали, это на банкет нам дефицит из уважения выкинули… Эх что ж мы, дураки, все женатые! А могли бы потерпеть и теперь на немках жениться, и жить тут! Водка — дешевая, пива — навалом, девки — сразу дают. Чего ж еще?
Люди родину готовы были продать за кусок салями, вот до чего их партия довела. Они там пили, переживали, плакали, блевали — непросто им было смотреть на жизнь бедной Восточной Германии…
Глава 20. Как Ломоносов
Кроме всего прочего, кроме баб и водки, у нас там была и учеба, всё ж таки. В универе задавали читать старинные газеты и переводить тексты оттуда. Подшивки желтели в библиотеке при музее Георгия Димитрова, вдали от людей. Я листал ломкие, переспелые газетные страницы — и иногда натыкался на смешные заметки. Значит, после войны немцы в свободное от работы время в добровольно-принудительном порядке вкалывали на разборке руин, из которых в основном и состояли тогда немецкие города. Просовецкая пресса обличала пороки — к примеру, девиц, которые, вместо того чтоб толкать тачки с битым кирпичом, гуляли, эх, с американскими солдатами. Те же, как злорадно сообщали газеты, были жлобами: за сеанс дружбы народов девка получала один чулок А второй приносил на следующий вечер дружок давешнего ходока, которого тоже надо было обслужить. (Кстати, и у нас при Советах чулки и позже колготки тоже были дефицитом.) Где веселые забавы с девками, там и триппер. Его англоязычные солдатики называли Veronika Dankeschon — по военно-медицинской аббревиатуре VD, то бишь venerial desease.
Ну и далее в том же духе. Изучение языка, ну а как иначе — для того нас и засылали за линию фронта!
И точно, живая языковая практика — она весомей книжек. Глупо было не использовать шанс, да…
Соседи мои по комнате в общаге тоже были немцы. С ними хошь не хошь что-то мы обсуждали…
Сейчас, задним числом, я могу отметить и такую забавную деталь: немки, с которыми я там знакомился, все были сплошь учительницами русского или переводчицами! Что заметно поднимало КПД моей работы с языком. Помню, однажды ночью в ответственный момент, когда кульминация стремительно приближалась, переводчица вдруг дернулась и с чувством воскликнула:
— Pass mal'uf!
И больше ничего не сказала.
Интересно, что бы это могло значить? Я на всякий случай остановился, слез, поднялся с кровати, закурил, задумался. Но угадать правильный ответ не смог. Подруга тоже вылезла из койки и любезно дала мне урок языка. Оказалось, что pass mal'uf, точнее, pass mal auf — это императив глагола aufpassen, одно из значений которого — быть внимательным.
— Не кончай в меня! — вот что она имела в виду.
У подружки как раз настал технологический перерыв в употреблении гормональных пилюль, а день по ее календарю был опасный. Ну вот кто б это угадал, окажись на моем месте?
В общем, выходило так, что ни днем, ни ночью я не прекращал работы над великим и могучим немецким языком. Может, есть какой способ освоения иностранного языка поэффективней, но я его не знаю.
Мой подход, правда, вложений требовал немалых, все мои доходы — стипендию и две зарплаты — я инвестировал в свое образование — о чем стоит ли теперь жалеть?
Долго жил я среди немцев, видел их в разных ситуациях. И вот что я вам скажу: в массе своей они очень совестливые люди. Просто на удивление! Кто бы мог подумать, после всего, а? Сколько раз они мне рассказывали, что им стыдно за былой фашизм, за Гитлера. Не раз я удивлялся пьяным слезам моих немецких собутыльников, когда они били себя в грудь и восклицали: «Нас никто не любит! И поделом… Заслужили…» Бывало, я даже их утешал, бедных своих однокурсников-собутыльников. Хотя — нельзя исключать, что это были стукачи Stasi, которые через такие откровения втирались в доверие к лохам и ждали ответных признаний.
Это молодежь; что же касается стариков-ветеранов, то они, если не молчали как партизаны, все как один утверждали, что воевали в безобидной пехоте, то есть были чуть ли не либералами-пацифистами; видите, все-таки совесть есть у людей. А в Израиле я встречал молодых немцев и немок, которые в каникулы бесплатно работали в кибуцах — замаливая дедовские грехи. (А после ныряли в Красное море и там любовались кораллами.) Да и среди ваших знакомых есть евреи, которых Германия взяла к себе жить, пытаясь искупить часть вины. Чудны дела твои, Господи!
А вот еще такое у меня было озарение: немцы избегают стран, где их особенно не любят. Предпочитают отдыхать у своих бывших союзников по Второй мировой — а это Турция, Греция, Испания, Италия, Болгария, Франция. А поди найди немецких туристов в, к примеру, Югославии или Белоруссии. Слабо?
Весело было в Рейхе в 70-е… Однако ж весной 1980-го настал конец красивой жизни. Я вернулся в Союз. Серый, не очень чистый, бедный, неприветливый, в котором мне негде было приткнуться. Тяжело там было дышать — после вольной-то легкомысленной Европы, пусть даже и Восточной. Так, думалось, и подохнем среди этой унылой совковости, не увидев большого свободного мира.