Но Волощук же хотел как лучше! Порядок наводил. Такой пример. Один партизан зашел к моему дядьке, тот пасеку держал, и потребовал меду. Дядька пожаловался Волощуку. Тот вызвал виновника и выпорол — ну а какие он еще знал взыскания? Бил так, что наказанный лежал с месяц, не мог подняться. Но выжил. А из отряда его выгнали — за мародерство.
Ну а ревком тогда таки выбрали. Председателем поставили Ткаченко, за его братом тетка моя была. Он бедовый такой! Но и противный. После комиссаром был… Про выборы мы понимали, только у нас раньше был не предревкома, а — атаман. Как-то мы атаманом выбрали Никитина Андрея, он был боевой, знающий. Но недолго атаманствовал. Как-то по пьянке заспорил он с местным, который как раз вернулся с войны — и тот его застрелил из маузера. Бывает… Все ж нервные.
Когда был военный коммунизм, я служил в комсомоле — секретарем волостного комитета. Поручения были разные. Организации создавали в селах. Пудра для девок не разрешалась, нормальный вид чтоб имели. Мы за этим следили. К сбору оружия комсомол привлекали. Как-то послали нас с одним товарищем в глухое село. А как же оружие выявить? Обыски, что ли, проводить? Поехали мы после рождества, на Водосвятие. Был такой обычай в этот праздник: голубей пускать — и стрелять по ним. И как пошла пальба кругом! На другой день объявляем: в течение двух суток сдать все оружие и патроны. Утром слышу — стрельба? Я выскочил на улицу сразу. Смотрю — местный из австрийской винтовки палит не целясь никуда.
— Ты что делаешь?
— Да несу ж сдавать, так хоть постреляю.
— Ну, стреляй, черт с тобой!
Потом слышу — в других дворах стреляют. Бричку полную набрали мы оружия: и винтовки, и гранаты, и пистолеты, и штыки. Глухое село в лесу, а мы вдвоем, безо всяких! Почему они нас слушались? Зачем нас боялись? Непонятно…
Посылали комсомольцев и в разведку, выяснить, кто бандит, кто нет и какая обстановка. Раз отправили нас в село на сахарный завод, вроде работать поступать. Документов тогда не требовали, да их и не было ни у кого. А там — банда. Лошадям насылали не только овса, но и сахару. Я увидел тогда Марусю-атаманшу. Галифе на ней, синий френчик подпоясанный, кубанка с красным верхом. Шашка, пистолет. Мы посмотрели, узнали, в чем дело… Но Марусю тогда не взяли. После ее в Крыму белые взяли в плен и казнили — то ли повесили, то ли расстреляли. Это была серьезная дама, идейная анархистка. Сам Махно ее уважал. До войны жила во Франции, училась в Париже.
Хлеб мы ездили забирать по разверстке. Денег не платили ни за что, давали записку — расплачиваться будем потом. Крестьян тогда обижали здорово… Часто приходилось сопровождать обозы с хлебом на станцию. Комсомольцы — с винтовками, в лесах же — банды… Жестоко расправлялись бандиты с продотрядами, которые были посланы от рабочих заводов и шахт на хлебозаготовку. Разрезали животы продотрядовцам, насыпали ячменя или пшеницы и оставляли на мучительную смерть — или отрезывали пилой головы.
В селе Хухра вблизи Ахтырки бандиты отрубили головы семи продкомиссарам и насадили на колья для устрашения.
Тяжелая была жизнь. Соли не было нигде. В Крыму же белые. Пуд сахара за стакан соли отдавали! Кабаны ходили по селам здоровенные, их не резали: соли-то нет. Спичек не было: у каждого на загнетке тлеет уголь. Керосину тоже не было. В блюдце — масло, и фитилек лежит. Было такое положение, не знаю, как народ только выжил.
В августе, во время уборки хлебов, на рассвете в Котельву (это где мы оружие изымали) ворвалась крупная банда Коцюбы. Бандитами было убито и порублено 14 милиционеров, в том числе начальник милиции и комсомолец с отряда ЧОН — брат студента партшколы Нестеренко. Сразу же в Котельву были направлены кавалерийский отряд и работники ЧК. В течение нескольких дней было задержано больше 10 бандитов. Нам пришлось сопровождать из Ахтырки в Котельву коллегию ревтрибунала через лес, и два раза мы были обстреляны. Ревтрибунал судил бандитов. Открыто, при народе. Председатель трибунала Данилов приговорил бандитов к расстрелу за их злодеяния. Приговор там же приведен в исполнение.
В феврале 1921 года я добровольно ушел в Красную Армию. Служил в Харьковской губчека. Там же закончил пулеметные курсы. Мне выдали аттестат и премировали серебряным портсигаром, миллионом рублей — и новым комплектом обмундирования. Старую шинель я продал тогда на базаре.
Приказом по бригаде я был назначен командиром пулеметного взвода пулеметной команды 55-го полка особого назначения войск ВЧК на Украине.
Несли службу.
Банды уже сдавались некоторые. А какие-то по лесам прятались. В селе Колуны бандиты подскакали к нашим пулеметам и 10 человек порубили. Пулеметы мы отбили, а вот пулеметчиков не успели спасти. Банду мы разгромили. В бою я получил ранение — осколками, по ногам. Получил отпуск при части.
Однажды банды захватили сразу несколько городов уездного значения — Зельков, Миргород, Гадяч и села — Котельву, Опошню, Пархомовку, Лютню и др. Их цель была захватить город Ахтырку, где находились склады боеприпасов, оружия, обмундирования и других ценностей. Но они получили должный отпор со стороны воинских частей и отряда ЧОН. Из Харькова прибыла пулеметная команда. На окраине города в направлении Котельвы было выставлено несколько орудий, которые вели огонь по приблизившимся бандитским группам.
На помощь Ахтырскому гарнизону прибыл с Харькова бронепоезд и вел артиллерийский огонь через город. А также прибыл мощный кавалерийский отряд под командованием т. Фролова. Бои с теми бандами шли несколько дней, пока не подошли части особого назначения ВЧК и не решили вопрос.
Много было банд: Коцуры, численностью до 1500 человек, атамана Куровского — 500 человек, банды Зеленого, Христового, Ангела, моей «знакомой» Маруси, Штепы и др.
Самая крупная, до 2000 человек, под командованием украинского националиста Тютюнника была переброшена с Польши. Банду разгромили, главарь взят в плен и отправлен под ревтрибунал. Мне пришлось участвовать в ликвидации банды и видеть Тютюнника в тюрьме во время следствия. Это был твердый и бесстрашный человек.
27 апреля 1924 года была проведена демобилизация военнослужащих 1901 года рождения. Очень тяжело было мне расставаться с родной частью, с друзьями-солдатами, с которыми вместе не щадя жизни вступали и вели тайную и открытую борьбу с врагами революции, за нашу любимую родину. Многие отдали жизни в борьбе с коварным врагом, и их безвестные могилы разбросаны по нашей родной священной земле.
По призыву ЦК комсомола я выехал в Донбасс на восстановление разрушенных и затопленных шахт. В начале мая 1924 года я прибыл в Макеевку и оформился на шахту «Амур». Работал вагонщиком, крепильщиком, забойщиком, проходчиком. После окончил курсы горных мастеров без отрыва от производства. Мне было присвоено звание «Аттестованный горный мастер» с повышением месячного оклада с 81 рубля до 110 рублей. Потом на разных шахтах работал десятником, начальником участка, замнач шахты…
В феврале 1938 года меня вызвали в обком партии и предложили идти работать в органы ГПУ. Я отказался. По семейным обстоятельствам — с квартирой еще не устроился… В период культа личности проводилась перестановка (как это мягко сформулировано! — ИС) руководящих работников. Некоторые из них были репрессированы. Бывший управляющий трестом «Макеевуголь» Ревин был назначен начальником ОКРа комбината, а вместо него назначен Полстяной. Впоследствии они были арестованы и судимы как враги народа. Ревин умер в заключении, а Полстяной расстрелян. Главный инженер треста Бирман и его жена осуждены на 19 лет. Бирман умер в заключении, но был реабилитирован посмертно. Жена его также реабилитирована, она приезжала оформить документы и получила квартиру, в настоящее время живет на шахте № 1. Начальник ОКРа Анищенко осужден на 20 лет, реабилитирован и явился в трест, получил трехмесячный оклад по прежней должности и уехал к семье.
В то время имелись случаи вредительства. На Первомайские праздники на шахте Капитальная производили капремонт трансформатора подъемной машины. Утром 3 мая все ремонты закончены. При включении напряжения загорелся трансформатор. Почему? Обнаружилось, что ломом были замкнуты фазы. Впоследствии механик Осипов был осужден — как враг народа.
В 1937 году я был на приеме у наркома тяжелой промышленности, и он меня рекомендовал на должность завшахтой «Капитальная». Я сказал, что не справлюсь — образования не хватает.
Нарком велел своему референту направить меня на учебу. И вот в 1938 году я прибыл в Харьков для прохождения учебы в Промакадемии. Общежития там были хорошо оборудованы, в большинстве комнат имелись радиоприемники, в то время это была новость. А также две ванны и два циркуляционных душа. Питались мы в столовой закрытого типа, там кормили хорошо и не дорого.
Стипендия на первых курсах 650 рублей, на последних двух — 750. Мне как многосемейному с самого начала занятий ежемесячно доплачивали с предприятия 200 рублей.
В нашей группе учился передовик Стаханов. Его уважали и любили за его простоту, доброту и чуткое отношение к товарищам. Но он неоднократно нарушал порядок и иногда по два дня не являлся на занятия. Причина такая. С Донбасса приезжали руководящие товарищи по производственным делам, и тов. Стаханов оказывал им помощь, ведь он пользовался большим авторитетом. Ну и эти дела не обходились без могорыча. За это неоднократно обсуждался тов. Стаханов в группе и на бюро горного факультета. Но он признавал свои ошибки. Чтобы он мог наверстать упущенное, с ним индивидуально занимался преподаватель — на дому!
А дальше — война…
Ровно через месяц после ее начала начались налеты.
Возле нашего общежития взорвалась авиабомба, воздушной волной в здании повыбивало стекла. Никого не убило, только ранило двоих. Днем мы занимались в своей школе, а по вечерам, как только по радио объявляли воздушную тревогу, шли на свои посты. Я дежурил обычно на крыше 7-этажного дома. Наверху мне нравилось больше, чем в бомбоубежище — по крайней мере видно, что делается кругом. Высоты я не боялся.