На приеме у замминистра я получил назначение в «Макеевуголь» на руководящую работу. Мне выдали единовременное пособие 500 руб. и железнодорожный билет до станции Харцызск. Для выезда из Москвы очень трудно было получить билет, т. к. много ехало людей с восточных районов в Донбасс, и по нескольку дней сидели на Павелецком вокзале.
На Павелецком вокзале я встретил инженера, получившего направление в Сталино. Он беспокоился, что за два дня не смог получить билет. Вид у него измученный, две ночи пришлось проспать, сидя в очереди за билетом у кассы. Мне стало жаль его, и я отдал ему свой билет — я-то мог ехать по военному литеру в вагоне ранбольных. Он очень меня благодарил и предлагал деньги, но я категорически отказался, сказав, что деньги у меня есть, а билет получил бесплатно, и пожелал ему счастливого пути. В 1952 году мы встретились с ним на областном партактиве, встретились как старые друзья и отметили нашу встречу.
Прибыли мы в Харьков ночью. Я зашел в этот «вокзал» на второй этаж. Народу полно. Нашел свободное место возле военного, который спал на раскинутой шинели. Я лег с ним на шинель, а рядом лежал еще инвалид без ноги.
Утром проснулись, и военный — это был офицер — говорит: «Что за квартирант на моей шинели? Ну, это хорошо. В тесноте, да было теплее». Завтракали втроем, выложили из вещмешков всё, что у кого было. Закусывали медом, который был в большом бидоне у раненого, фамилия его Степанов. Он рассказал, что из госпиталя его взяла колхозница из села, он с ней жил как «хозяин», а теперь решил поехать в Макеевку узнать о своей семье, так как на его письма никто не ответил. Эта женщина снабдила его продуктами, даже дала бидон с медом. А на прощанье сказала, что если семья погибла или жена откажется от инвалида с одной ногой, пусть возвращается обратно, она примет.
Прибыл в Макеевку в конце февраля 1944 года…
Первый макеевский житель, которого я увидел, была девушка-парикмахер. Я зашел побриться и привести себя в порядок. Посмотрев в зеркало, не узнал себя, я имел дикий вид, в дороге сильно зарос, лицо грязное. В таком виде неудобно было явиться домой и вообще показаться на люди…
Сразу же зашел в горком партии. Меня встретил заворготделом товарищ Парфилов Н. И. В настоящее время он живет по соседству. И тут же я увидел свою свояченицу Татьяну Елисеевну, она работала в горкоме машинисткой. С ней пошли домой на 24-ю линию, где жила вся родня.
По пути не встретили ни одного человека, город как мертвый. Много людей поехало на менку, разъехались по селам, эвакуировались в восточные районы.
Заводы и шахты были взорваны, шахты затоплены водой.
Немцы пытались восстановить шахты и добывать уголь. Но рабочие, которые не смогли выехать в глубокий тыл, не особенно охотно работали в оккупации. Но были и такие люди, которые работали на немцев и проявляли к ним услужливость вплоть до предательства. Например, Шпурик — кандидат партии, награждена медалью за доблестный труд, пошла в гестапо и сдала немцам медаль и партдокумент. Бывший начальник вентиляции Деревянко остался в Макеевке и служил начальником полиции. А еще он отбирал у населения теплую одежду для немецкой армии и угонял молодежь в Германию.
Замуправляющего трестом тов. Рубинский выписал мне 20 кг картошки и дал свою лошадь, чтоб привезти продукты с базы. Дал он распоряжение и начальнику АХО, чтоб мне привезли угля и дров, получил я также кое-что из одежды для детей, из американских подарков.
Первая моя жена умерла в 1928 году после родов. Новорожденная девочка тоже умерла через несколько дней. В то время в городе не было ни роддома, ни детских кухонь, и роды принимали в большинстве случаев безграмотные темные бабки без соблюдения гигиенических правил. Мне пришлось жениться во второй раз, Володе было в то время два года.
Марию, вторую жену, я знал с 1924 года, когда она была еще девушкой и работала на шахте «Амур» откатчицей на поверхности, потом в киоске по выписке газет для рабочих, а в последнее время — телефонисткой в конторе шахты. Вышла она замуж, но муж оказался пьяница, обижал ее, что и привело к разводу, хотя на вид он был интересный мужчина.
Она, Мария, была статная и смелая женщина. Ее родные и вся семья — три сестры и брат Денис — хорошие люди, как труженики и по отношению к людям. Отец жены Елисей Евстафьевич и брат Денис работали со мной десятниками на одном участке шахты «Амур». Сошлись мы с ней по любви и с согласия родных в 1928 году и живем по настоящее время.
Скоро я начал ходить с палочкой, оставив костыли, но нога при ходьбе отекала и сильно болела. Последствия ранения остались на всю жизнь. Хотя и прошло уже столько времени после войны, палочку не бросаю и хожу в ортопедической обуви, которую изготовляет протезный завод гор. Донецка.
… Приказом по тресту «Макеевуголь» меня назначили заместителем начальника шахты им. Кагановича («Октябрьская» теперь).
При отступлении в 1941-м, когда немецкие войска входили в Донбасс, шахта была выведена из строя с таким расчетом, чтобы немцы не могли восстановить ее за два года. Шахта была затоплена водой, шейка ствола взорвана, и железобетонный копер взорваны, подъемная машина выведена из строя. А восстанавливали шахту по проекту, разработанному в министерстве еще в годы войны нашими специалистами.
Первыми на работу пришли бывшие кадровые рабочие, остававшиеся на оккупированной территории. Прибыли и вербованные, в основном женщины из сел Черниговской, Одесской, Сумской и других областей Украины, из Молдавии. Этот народ был не обучен горным специальностям и ехал в Донбасс с неохотой, по мобилизации. На шахту прибыла и группа рабочих «спец-контингента», состав которой проходил госпроверку и работал под охраной, и группа репатриированных немцев — мужчин и женщин. Они жили в шахтерских общежитиях, огражденных проволочными заграждениями, и находились под охраной. За сверхурочную работу им давали дополнительное питание, так что приходили они охотно. Работа эта проводилась в ночное время по производственной необходимости.
Помогали восстанавливать шахту и женщины-домохозяйки. Они работали на выгрузке строительных материалов из вагонов, на очистке шахтерского двора, в подшефном совхозе на прополке и уборке овощей, приводили в порядок общежития. Большие трудности были с продуктами питания. Выдавали их по карточкам. Некоторые рабочие были истощены за период оккупации. Были случаи заболевания дистрофией.
Поверхностный комплекс был полностью закончен в 1946 году, и шахта вступила в эксплуатацию. С волнением и душевной радостью работники шахты и домохозяйки поселка встречали первую вагонетку с углем, которую выкатила к опрокиду откатчица тов. Приходько Антонина — одна из лучших работниц шахты. Первое время добыча угля производилась вручную в лаве центрального уклона, но с нарезкой новых горизонтов и вступлением в работу нового уклона была внедрена механизированная выемка угля. В 1948 году шахта достигла проектной мощности — через 7 лет после того, как ее взорвали при отступлении, через три года после окончания войны.
Четвертого декабря 1952 года приказом по тресту МУ я был назначен начальником отдела руководящих кадров. Ранее на этой должности работал Беззубиков Иван, который систематически злоупотреблял спиртными напитками, выпить он любил за чужой счет. Мало уделял внимания работе с кадрами. На шахтах у него были собутыльники, в основном нормировщики, начучастков и другие работники. Они использовали свое служебное положение и допускали приписки объемов работ, содержали в штате вымышленных лиц, допускали хищение угля, лесоматериалов, за все эти проделки получали деньги и организовывали пьянки при участии Беззубикова. Спаивали нужных им работников аппарата треста, которые помогали в проведении всевозможных махинаций. Беззубиков за неоднократное появление на работу в нетрезвом виде и нетактичное поведение от занимаемой должности освобожден и назначен на центральный лесной склад заведующим. Проработав около года, допустил разбазаривание материальных ценностей и большую недостачу леса, систематически пьянствовал. Был снят с работы и осужден народным судом на 2 года тюремного заключения и исключен из членов КПСС.
В январе 1968 года на работе у меня получился сердечный приступ, вызванная скорая помощь доставила в больницу, где я находился на лечении около месяца. По выходе из больницы я подал заявление управляющему трестом тов. Колесову с просьбой освободить меня от занимаемой должности по возрасту и состоянию здоровья. 15 февраля 1968 приказ был подписан. И так я стал настоящим пенсионером.
При выходе на заслуженный отдых меня провожали с большим почетом. Мне были вручены ценные подарки от руководства, работников аппарата треста, шахт, а женщины вручили прекрасные букеты живых цветов. Проводы и уход на пенсию — это было самое тяжелое переживание в моей жизни.
Глава 27. Дурдом
Кроме разговоров с дедом и походов на кладбища, к друзьям, с которыми в прошлой их жизни на поверхности я пил водку, у меня была еще одна «забава» в нашем бывшем городке.
Я непременно посещал дурдом. (Это я вспомнил после мысли о штампе — что-де война есть не что иное, как безумие.)
К щастью, в психушке я бывал не как их профильный пациент — так, экскурсант. Там жил много лет мой братец.
Приехал я как-то в дурку… Пустили меня не сразу. Наверно, брата готовили к свиданию. Может, отвязывали от кровати и кололи какой-то дурман, чтоб он не начал крушить эту ненавистную ему халабуду, ну и чтоб он меня не пришиб попутно. Хотя, думаю, ему там было всё ж лучше, чем в тюрьме, из которой мне посчастливилось его вытащить, спасибо коррупции за это! Хотя — в тюрьме, небось, веселей, там всё ж люди вместо овощей, которыми набиты дурдома. Гуманизм, политкорректность и прочее, всё понимаю, но — тем не менее. Безумцы в палате при всех пердят, дрочат, едят сопли и говно и говорят отвратные вещи, от всего этого поди попробуй не сблюй. Да, может, в тюрьме веселей, но брата моего там точно бы убили, причем очень быстро. Он был такой необузданный, то есть наглый, и базар не фильтровал. Договориться с ним было — никак не. С д