Митя перестал петь и мечтательно произнес:
— Когда ж мне пенсию дадут!
— Так ты ж, мудила, сам документы порвал! И вот что теперь?
— Только песни петь!
И он таки поет:
— Russian girls and KGB
Russian girls and FBI
Russian girls and CIA
Russian girls and ДШБ…
Дальше — про другое, и получилось как бы некое попурри:
— Forever! Ростов — папа,
Одесса — мама, Макеевка — бабушка.
А в чистом поле
Система «Град».
За нами Путин.
И Кировоград.
— А что у тебя с пальцами?
Большой и указательный у него слегка обожжены ближе к подушечкам. И коричневые.
— А, это? У меня с Афгана привычка — докуривать до самого конца. До огня.
И снова песня:
— Лащате ми кантаре…
Соно итальяно…
… Феличита, Феличита
Усi газети i журнали
Перечитав, перечитав.
— Вот это неплохо, — порадовался я. — Но только что с этим делать? Уже ничего. Ни-че-го.
— … Напилася я пьяна, дочка капитана… Теперь поговорим о делах наших скорбных. «А теперь Горбатый, я сказал — Горбатый». Война войной, а обед по расписанию. В какой бригаде спецназа служили? — спрашивает он меня таким тоном, будто бы впервые меня видит.
— Абырвалг, — говорю я скучным голосом.
Он вздыхает, — помнит, значит, то старое кино. Про персонажа, который на время становится человеком и что-то соображает, и живет как все. И меняет тему: пытается прочесть надпись на майке с камуфляжем. Там по-испански.
— Как же, как же… Было у меня два дружка, кубинцы, учились в военно-политическом. На дискотеке я их приметил, смотрю, стоят — чернявые такие. Познакомились. Стали видеться иногда. По кабакам вместе ходили. Зубровка, драники… Потом как-то приходят ко мне смурные. Что такое? «Да вот, говорят, — в Афган нас посылают, а воевать неохота». А че же вы в военные тогда пошли? «Ну как? Паек, зарплата…» А потом контакты с ними оборвались.
— А щас там хлеб по карточкам. На Кубе. Или в Кубе?
— Как так — по карточкам?
— Да какие и у нас были до 1947-го. Кубинцы привыкли. Им нравится, наверно. Раз молчат.
Митя напевает:
— Мы бандитто, пистолетто и ножетто…
Спев, рассказывает истории:
— Кстати, у нас тут есть магазин «Дон». Не по названию реки, а — дон, главарь мафии. Так его хозяин служил в танковых войсках. А щас в бегах: завалил кого-то. В ходе конфликта у него с кем-то был спор хозяйственных субъектов. Понимаешь, да? А Дегтяревых помнишь? Ну, два брата? У них была бригада. Из спортсменов бывших, как мы любим. Покупают на Нахаловке стволы, «ТТ» стоит 1500 гривен, — копейки! Знаешь, чем они занимались? Трасса Одесса-Харьков. Люди везли шмотки. Так эти спортсмены бывшие останавливали автобусы, заходили, забирали кэш, кольца, шмотки. Лет пять их ловили, не могли поймать. Но, наконец, они попались. На Плехановском. Это — центр города, оттуда идут автобусы на все шахты. Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Командовать парадом буду я.
— Каким парадом?
— Пардон, это беседа — или ты меня будешь перебивать?
Я молчу, лень спорить. Да и чего тут выспоришь? Лучше послушаю… Не уходить же сразу, надо для приличия еще посидеть. При том, что все равно он не захочет меня отпускать…
— Чтоб попасть на хорошую шахту, на хороший участок — 1000 баксов надо дать.
И дальше снова песня, просто концерт получился. Видно, он решил меня порадовать, и у него нет ничего такого, что б он мог мне подарить. Я вспомнил, как навещал его в пионерском лагере под Мариуполем. Он был совсем маленький пацанчик, второй класс или вовсе первый. Вожатая с утра отпустила его со мной на пляж, но на тихий час забрала обратно в отряд (слово тюремное какое) и после снова дала увольнительную. Он пришел ко мне с полдника с двумя коржиками, облитыми, как сейчас помню, малиновой глазурью.
— Вот, поешь.
— Где ты их взял? Один, понятно, твой, — а второй?
— Мне мой друг отдал, как узнал, что брат приехал. И сидит голодный на песке.
Это самое пронзительное, что я запомнил про брата. Братика. Братишку. А меня он звал — «братка».
Хотя нет — вот еще было что. После, уже дома, Митя рассказал, что его там били ребята из старшего отряда.
— Ну почему ж ты мне не сказал?
— Не хотел тебя огорчать. Что б ты сделал? Ничего.
(Через много лет то же самое с ним было в армии, куда я к нему заезжал.)
Он был один в том холодном космосе. И знал, что это именно так: ледяная чужая вселенная. Рано он это понял, в мальчиковом возрасте. И потому, небось, жил недолго и непутево. Видать, он знал, что спасения нет, неоткуда его ждать.
Там, в пионерском лагере, он увидел нашего двоюродного брата, моего одногодка. Митя подошел к нему, затеял разговор — но тот не узнал кузена и холодно отвернулся. Это как из фильма ужасов. Спасение близко и неминуемо, оно неизбежно! Но спаситель отпихивает тебя, и твоя надежда вдруг превращается в говно, и оно наваливается на тебя. Конец. Страшный конец. Меня это сразило: мир развалился, лежит в руинах, и люди, которых ты считал близкими, родными, вдруг тебя бросают. И даже плюют на тебя, ледяной слюной. Какой не бывает в природе. Да и вообще так не бывает. Да, так того нашего кузена после застрелили бандиты, за бизнес, который вели вместе, — много людей тогда положили. А Митя надолго застрял в дурке. В ней и помер. То есть получилось — пожизненное. Перед самой войной — так что я слетал и похоронил его спокойно, без проблем на границе. Там чернозем, это не глина — всё получше на Юге лежать.
Он пел и пел:
— Кавалергарда век недолог…
Крест деревянный иль железный.
Не обещайте деве юной
Вы ни Париж, ни Кандагар…
А как напелся, мы поговорили еще:
— У меня ни семьи, ни друзей.
— Это жизнь.
— Я хочу найти женщину непьющую, красивую, и родить детей.
— Да у тебя и так же где-то дети. Или думаешь, что это — перевернутая страница? И тебе проще новых наделать?
— Я перестал звонить бывшей жене. Она ж мне сказала: «У ребенка будет нормальный отец, а ты можешь не писать и не звонить».
Тема скользкая. Суровая. Но он первый начал! Ну а что, с другой стороны — найдет себе дуру, и что ей помешает с ним связаться? Бабы любят красавцев, а он как раз. Станет звонить ей, может, даже по межгороду, или вовсе по международному, как бывало — он умеет убалтывать людей, даже если те тертые калачи при исполнении, санитары там или вахтеры (вот только с ментами у него тогда не получилось). Стихи будет шпарить наизусть. Она и сомлеет: ах-ах.
— Если бегут на тебя кавказцы, надо кричать: «Аллах акбар!» А если свои — то падать и говорить: «Ради Христа, не трогайте». Ну, Шаолинь — это отдельная тема.
Выходило во всему так, что он торопливо передавал мне всю жизненную мудрость, какую успел накопить за свою сорокету с хвостом: человек живет для того, чтоб быть битым — своими, чужими, да в итоге, все равно кем. За что ж тогда цепляться в жизни? Вот он и не очень цеплялся. Помню, в одном из дурдомов, где он чалился, врачиха излагала мне ситуацию:
— Такое не лечится, но можно поддерживать его на каком-то приемлемом уровне. Для этого надо находиться рядом с ним днем и ночью. Следить, чтоб он принимал все лекарства, причем вовремя. Разговаривать с ним. Утешать, успокаивать. И все будет хорошо. Ну, почти хорошо.
— Днем и ночью?
— Да.
— Для этого придется бросить работу.
— Ну, значит, бросить.
— Но на что тогда жить? У меня жена, дети…
— Вам что важней — деньги или родной брат? — спросила докторша холодно и недовольно. — Всё, я больше не могу с вами говорить, у меня куча дел.
Да… Может, это заразное? И врачи не застрахованы от?
Митя меж тем рассказывал мне анекдоты. В том числе и захщенський: «А ти, москалику, вже приУхав».
— Какой я тебе, нах, москалик.
— Так говорили бандеровцы. А что сделал Янук? Отменил указ Ющенко, что Шухевич — герой Украины. Значит, так, о чем мы?
— Да хер его знает. Так сразу и не поймешь, о чем.
— А, вспомнил! Перша бригада протиповiтряноТ оборони, радiотехнiчнi вiйська. Третя лiнiя захисту… 26 километрiв вiд польского кордону. Языки изучаем! Я в классе восьмом кинулся украинский учить.
— Не учил отродясь — и вдруг. Интересно — что тебя к этому подтолкнуло? Ты предвидел, что будет незалежнiсть?
— Ты не понимаешь! Наш язык — самый мелодичный в мире! Ну, после итальянского, конечно. Мы не материмся, водку не жрем.
— Гм…
— Киев — матерь городов русских. У меня была мечта объехать все славянские страны и на всех славянских языках прочесть Библию. Не всё из задуманного удалось, но что-то получилось. Ты ж помнишь — Белоруссия, Украина, Польша. Вот писали, что за годы незалежност! Украина заняла первое место в мире по коррупции.
— Да ладно!
— По детскому алкоголизму — тоже первое. И пятое — по распространению туберкулеза. А силовики? Каждый десятый — под ружьем, опа! Когда я про это начинаю говорить в компании, меня перебивают — стоп, не грузи. Захiденц! — у них там свое, а Донбасс к России тяготеет. Вот у меня есть знакомая, так у нее мать 28 лет учителем проработала, а пенсия — 800 гривен. Как жить?
— У меня нет сокровенного знания. Я не могу читать лекции о том, как жить.
— Нас просто поставили раком! Взрывы мне какие-то слышны. Этот мир устроен несправедливо. Наш родной язык — русский! Не перебивай меня, я минуту просил! Вижу — менты заходят и несут коробку марихуаны… Я читаю статьи и смотрю новости! Понимаешь, все всё видят. Мир сошел с ума. Короче! Я просил минуту! У меня есть подруга, ее зовут Марфа, она росла с нами. Она успела отсидеть. Потом стала наркоманкой и ушла в монастырь. Босиком. А потом — в Барселону. После вернулась в Донбасс и устроилась санитаркой в дурку… В России воруют — а уж тут! А почему до сих пор не уничтожены баллистические ракеты? Да, так о чем мы беседовали? Ты знаешь, что пенсии задерживают? Каждую неделю чернобыльцы и афганцы штурмуют областную администрацию. 400 000 под ружьем! У всех синдром, кто воевал. Вот мой дружок десантник, афганец, — так он после войны попал в Донецке в дурдом. Не поверишь!