Глава 31. Parteigenosse
Это было чудо — что я мог общаться с ветераном вермахта, с партийцем, это как машина времени, фантастика. Мы много говорили, под водку. Я спрашивал, а он легко отвечал. Старикам приятно, когда кому-то интересна их жизнь. На обочине которой они сидят без дела.
Вкратце жизнь «моего» немца, гражданского тестя, шла вот как.
Райнер родился в 1927 году, в маленьком городке в глубокой провинции. Жила семья крайне бедно. Это мы всё знаем из учебников: немцев загнали в угол после Первой мировой. Мы помним рассказы про тощих бледных детей, которые мечтали поесть досыта, — вот Райнер сам и был таким дитем. Эти послевоенные, после Первой мировой, мальцы, изнуренные голодом и беспросветной нищетой, после подросли — и легко пошли на войну. Ну а че, все равно подыхать, никаких же перспектив. В этом нет никакой интриги, мы все знаем, что было дальше со страной, с немцами, с евреями и прочими.
Мать его была надомницей, шила в их хибаре рубашки, напевая при этом песни и покуривая. Когда не на что было купить сигарет, настроение у нее портилось. Чуть заводилась копейка — сразу гнала пацана за табаком.
Как конкретно они жили? Райнер помнит те цены! Мешок картошки — 3 рейхсмарки. Кило мяса — 3,30. Апельсин — 10 пфеннигов. Квартплата за месяц — 25. При том что каменщик или маляр получал за 48-часовую рабочую неделю 20–25 марок. А пособие безработного, на семью из трех человек — 12–14 марок, в неделю.
Последнее касалось отчима, который большей частью сидел без работы.
Как-то Райнер поехал с ним к его родне на пару дней (так-то многие ездили семьями куда-то на отдых, а он вот прежде — никуда) и там впервые в жизни попробовал роскошное блюдо, которого дома никогда не готовили. И что же это был за деликатес? А томатный суп. Помидоры тогда были дико дороги, он даже не помнит сколько — это была лишняя информация.
Запомнились походы в магазин колониальных товаров. Мыло, табак, керосин, кислая капуста, шоколад, уксус, кофе, изюм и — вот что точно из дальних экзотических стран — перец.
Машин в городке было мало, товары развозили на лошадях. Или на тележке, запряженной парой догов. А то и вовсе на ручных тачках.
Однажды летом самых тощих и бледных детей — список составили врачи — местные власти отправили поездом в Вестафлию. Перед отъездом каждому повязали галстук, а на нем — фамилия и адрес ребенка, на всякий случай — малыши же. По прибытии тамошние муниципальные клерки раздали детей, чтоб немного подкормить, по крестьянским семьям. Доходяги в меру сил помогали и по хозяйству.
— В Германии была тогда депрессия, нищета, разруха. Каждый грош, прежде чем потратить, — мысленно перекладывали туда-сюда, из одной графы в другую. Раза три. Скандалы и драки, даже в семье, вспыхивали то и дело — все ж на нервах.
Местный пастор, старик, запомнился тем, что, идя по улице, давал встреченным детям каждому по леденцу, что было тогда роскошью — дешевые конфеты только по праздникам им доставались.
Как-то мать Райнера купила швейную машинку — «Зингер», да не простую, а с электроприводом! В рассрочку. Платила строго по графику. Настал момент, когда выплачена была уже половину стоимости — 160 рейхсмарок. Так продавец пришел и отобрал машинку, и из заплаченных уже денег не вернул ни пфеннига.
— Вот оно, хваленое капиталистическое рыночное хозяйство — бедных грабить! — так это комментирует сегодня дедушка Райнер, проживший большую часть жизни в сытой, она ж была витриной соцлагеря, ГДР. Таких историй немецкие старики и старухи немало рассказывали, и выходило вроде так, что за трудовой народ вступился тогда фюрер, а больше никто не помог работягам. Коммунисты только глотки драли типа.
Райнер помнит демонстрацию на главной улице их городка. Колонна шла медленно, молча, и только время от времени кто-то орал через рупор:
— Мы голодаем! Дайте нам работу, дайте хлеба!
Еще Райнер вот что помнит:
— 30 января 1933 года к власти пришел Гитлер. Он всем обещал работу, и некоторые ее таки получили. Что будет дальше, к чему приведет политика нацистов — одни не понимали, другим было все равно. Вот так и большинство граждан ГДР в 1989-1990-м хотело поскорей получить западные марки, не задумываясь о том, что будет дальше и чем за это придется платить! — так он это комментирует из сегодняшнего дня.
— На Пасху 1933-го я пошел в первый класс. В школе мальчикам выдали синие фуражки, с козырьком. А девчонкам — бескозырки. И коричневые (!) кожаные ранцы.
В 1934-м, как закончили первый класс, Райнеру в школе подарили поучительную книгу:
— Автором ее, как сейчас помню, был Вилли Фезе (Willi Fehse). Там рассказывалось про некоего коммуниста — его звали Карл Миллер. У того дома висел на стене портрет Ленина, про которого в книжке было сказано, что это — человек, охочий до чужого добра. И вот этого Карла, поскольку он злодей, посадили в концлагерь. А там коммунисты, они ж враги народа, подожгли барак охраны. Люди могли погибнуть! Один добрый вертухай, надо же, чуть не сгорел. Но тут вдруг наш Карл Миллер прозрел, перековался, в нем проснулось доброе начало, он наконец осознал себя настоящим немцем, то есть хорошим парнем — и спас охранника! Это что было такое — адаптированная для детей история с поджогом Рейхстага?
Видите, какой тонкий подход. Ничего, типа, плохого нет в концлагерях, это всего лишь учреждения, где помогают заблудшим, и те могут перековаться, полюбить палача и спасти его, и всем будет хорошо. Где-то мы это уже слышали…
— Тем же летом во дворе школы прошла так называемая Braune Messe, — говорит Райнер.
— Коричневая месса нацистов? Это как черная месса у сатанистов? — переспросил я.
— Да нет же, Messe — это же не только литургия, но и — ярмарка! Туда свезли товары, сделанные на местных предприятиях, — чтоб показать, как при нацистах поднимается экономика. Жить стало лучше, жить стало веселее!
Отчим Райнера, который часто сиживал без работы и перебивался случайной поденщиной, хотел сделать карьеру по партийной линии, в НСДАП. Он вступил в нацистскую группу, которая собирала пожертвования для ветеранов и жертв войны (Первой мировой). За это ему что-то платили. Какая-никакая работа, и к тому же постоянная! Но были и издержки. Приходилось драться, на улице — да хоть с теми же коммунистами, те тоже были боевые ребята и не давали себя в обиду. Как-то в такой вот драке отчиму как пособнику нацистов разбили голову. Но он ничего, оклемался. Потом вопрос с коммунистами решился — кого убили, кого посадили, а кто-то сбежал.
Отчим и пацана приобщал к «правильной» политике — водил в детскую национал-социалистическую группу. Там детишки играли, пели, ходили в походы с яркими вымпелами — легко догадаться какими. Райнер уверяет, что там было реально весело! А еще отчим брал пасынка кататься на авто, на нем его знакомый партиец развозил мороженое по округе. И пацан получал свою бесплатную порцию, а это была редкая роскошь. Иногда отчим брал его с собой, идя в гости к кому-то из друзей-нацистов, и Райнер на всю жизнь запомнил, как два раза ему удалось съесть настоящий обед, какой подают в приличных домах, — а то же в его нищей семье обычно ели просто картошку с хлебом.
Семья, кстати, то и дело переезжала, с одной съемной квартиры на другую — хозяева выселяли их за задержки с квартплатой. Переезжать было легко — вещей-то мало…
И вот что думал Райнер и дети его круга про устройство немецкой жизни? Мысль у них была простая и очень четкая: ребята, да кому вы нужны кроме нацистов? Только фюрер и его партия позаботятся о вас, а больше — никто в целом свете.
— 1 сентября 1939 года вермахт напал на Польшу, — рассказывает мне Райнер.
Мы-то и сами, и без него помним, когда что началось. Но для него это не просто строчки из учебника, а событие из его персональной жизни — он в тот день после каникул пошел в школу! И вермахт ему не чужой, он понимал, что сам будет там служить, когда вырастет, — да так и вышло.
— А 3 сентября Англия и Франция объявили Германии войну.
Ну да, да, объявили. Мы в курсе. Но вот вам личные немецкие впечатления из тех дней:
— Старики вспоминали, что в августе 1914-го военное воодушевление народа было посильней, чем в 1939-м. Ничего удивительного — в 1914-м люди вспоминали про выигранную войну с Францией (ту, что была в 1870-1871-м), которая принесла Германии 5 миллионов золотых марок контрибуций! Это вызвало небывалый рост экономики. А в 1939-м тоже вспоминали предыдущую войну — но это была как раз Первая мировая, проигранная. Голод, инфляция, безработица… Нехорошо.
Но это — старики. Некоторые. А так-то в первые годы Второй мировой большинство немцев патриотично и политически грамотно думало, что фюрер как величайший полководец всех времен и народов — непременно справится с врагом. И непременно обеспечит своему народу победу. Пропаганда исполняла про Первую мировую: эх если б не злые коммунисты и не твари-социалисты-сплошь-евреи, которые ударили в спину, — то немцы б тогда точно победили!
Гитлер был, никуда от этого не деться, любимым вождем немцев. Ну, большинства немцев. Ему были благодарны — люди действительно стали жить лучше. А вот когда Германию начали бомбить — началось отрезвление. Оказалось, что не только немцы причиняли зло русским, но и те могут кидать бомбы на немецкие города!
С началом войны многое изменилось в школе.
Молодых учителей позабирали в армию. На фронт то есть. А вместо них набрали пенсионеров. Новый классный руководитель, старичок, что преподавал немецкий, то и дело принимался рассказывать про Первую мировую, а каждый свой урок начинал со старого лозунга: «Боже, покарай Англию!»
К привычным уже свастикам и портретам вождя добавились плакаты, на которых некий ариец держал указательный палец поперек сжатых губ, но и без этого все знали: кто много болтает или хотя бы слушает «вражьи голоса» — тот поедет в концлагерь. А что там происходит — знали немцы или это стало для них сенсацией весной 1945-го? Получали они какую-то информацию? Конечно! Райнер помнит, как его сосед, многодетный отец по фамилии Штайнеке, был отправлен в Бухенвальд. Поговаривали, что закрыли его за тунеядство (ничего не напоминает?) и страсть к азартным играм. Но вскоре началась война, и зека освободили — с тем чтоб вручить ему повестку и отправить на Восточный фронт, всё польза от человека! И тунеядец, вернувшись с кичи, засобирался в другой казенный дом — в казарму. Пока он дома отдыхал в промежутке между этими двумя юдолями скорби, успел по пьянке рассказать кучу историй. Про то, что творится в концлагерях. Слушатели понимали, что если кто донесет, то рассказчику не поздоровится. Но, с другой стороны, а чего бояться человеку, который навещал семью проездом из концлагеря на Восточный фронт?