— А потом этих же людей, которые не верили в лагеря, совецкая администрация и союзники тоже — стали в принудительном порядке водить на экскурсии в немецкие концлагеря, — рассказывает Райнер.
— И тебя?
— Нет, людей туда гоняли в 1945-м, а я тогда сидел в лагере в Бельгии. А когда вернулся, фаза насильственного ознакомления с ужасами уже закончилась. Я знаю, что в совецкой зоне граждан насильно водили в Бухенвальд, где еще лежали горы трупов. Всё население Веймара это должно было увидеть — и увидело. Конечно, при Гитлере было комфортней не верить в это и вообще тему не поднимать. Дело не только в тонкостях психологии… В войну было понятно, что, если станешь много болтать, сам поедешь в лагерь. Люди боялись это обсуждать. Так что было мало таких, кто знал и понимал, что происходит в стране. Я посетил Бухенвальд, но — добровольно. По профсоюзной линии. Мы с ребятами, с которыми работали на складе, иногда за счет предприятия ездили на экскурсии. Нам давали грузовик с деревянными лавками в кузове, и — вперед! Оказавшись в Веймаре, завернули в концлагерь. Я там видел абажуры из человеческой кожи, с татуировками. А самое страшное там было вот что: сувениры из засушенных человеческих голов, сделанных по рецепту заморских туземцев. Человеческая голова была не больше кулака. Чтоб такое вытворять, надо было иметь много криминальной энергии.
Потом эти ужасные головы перестали показывать туристам.
Тут надо пояснить. Этот дикий способ изобрели индейцы племени хиваро, живущие в Эквадоре и Перу. Они называют такие амулеты из вражеских голов «тсантса» или же «цанца». Считается, что эти поделки придают их владельцу силу и защищают его от напастей, да даже и от смерти. Эти цанца стали модными сувенирами — белые коллекционеры иногда берут эту расчлененку аж по 30 000 долларов за голову, точней, за головку.
Технологический процесс выглядит приблизительно так. Сперва труп вымачивают в секретном растворе, и только потом отрезают голову. Далее аккуратно отделяют кожу от костей черепа и варят ее с некими травами, сушат — и так много раз, чередуют варку и сушку, и в итоге поделка сжимается в разы. После заготовку быстро набивают раскаленным песком, стараясь вылепить что-то похожее на лицо — это целое искусство! И в итоге получается как бы реальная голова взрослого человека, но размером таки с кулак! Дальше чучелко коптят. Тянется процесс изготовления цанца неделями. Получается такая мини, даже нано, голова, а волосы-то на ней остаются какими были! И потому кажутся густыми и очень длинными. Их укладывают в затейливые прически. Технология долго была секретной (травы, растворы), но ее украли африканцы — и теперь делают сувениры на своем черном континенте. Поставляют в Лондон, а оттуда уже по всей Европе. Несколько лет назад в Африке разгромили подпольную фирму, она производила цанца. Какие были претензии к фирме — моральные? Нет. Контрафактные головы, обработанные с грубыми нарушениями технологии, быстро протухали. Клиенты были в бешенстве, еще бы — тридцатка грина потрачена зря! Ну, небось, обманутые покупатели и организовали наезд.
— В том концлагере, в Бухенвальде, впрочем, некоторые в нашей бригаде были недовольны, говорили, что они ехали отдыхать, развлекаться — а не портить себе настроение этими ужасами, — вспоминает Райнер.
А как-то мы с ним обсудили скандал с Грассом.
— Да эти люди просто не понимают, как тогда это всё было. Я же не добровольно пошел вступать в партию тогда. Просто так получилось. Что же касается СС (в котором я, слава богу, не состоял), то в теории туда брали только добровольцев. А на практике некоторых призывников туда просто зачисляли, и всё. После, когда находили у человека на руке эсэсовскую татуировку, с номером — так сразу кидались осуждать. А как он попал в СС — этим обвинителям все равно… В лагерях к таким людям у администрации было особое отношение. Их селили в отдельных бараках, где был строгий режим. И освобождали эсэсовцев из лагерей позже, чем других. Вот я честно писал в анкетах про партию и на этой почве имел неприятности. У меня в личном деле была отметка — «состоял в NSDAP», в национал-социалистической рабочей партии Германии. Пятно! Мне не давали какую-то работу — наверно, думали, что я буду передавать врагам секретную информацию.
— А знал ты настоящих военных преступников?
— Нет. Они почти все убежали на Запад заблаговременно. Там им было точно лучше, чем в восточной зоне. А у нас они не высовывались. В ГДР были, конечно, бывшие старшие офицеры вермахта — типа, перевоспитанные в лагерях, в так называемых антифашистских школах… Преступниками они не считались.
Райнер то и дело вспоминал старое время — 30-е и 40-е.
— В детстве и юности меня мучила тема социального неравенства. Вот в детстве моя семья все время переезжала, потому что мы не могли вовремя платить квартплату, ее же поднимали постоянно. И мы вынуждены были искать жилье похуже, подешевле. То, что это несправедливо, — я чувствовал еще ребенком. А вот почему именно так всё устроено — я раньше не понимал. Но после понял — в совецкой оккупационной зоне, куда вернулся после плена. Я увидел, что в Восточной Германии в центре политики — человек, а не прибыль. А теперь в новой жизни, в объединенной Германии, я вижу, что в центре — не человек. Не простой человек. А выгода и прибыль!
Я на это деликатно заметил Райнеру:
— Политика тут, может быть, вовсе ни при чем. Просто люди созданы не равными, они разные. Одни — алчные, другие — бессребреники. Такова человеческая натура, люди такие, как есть. Коммунисты не давали этой натуре проявиться, а как настала свобода, так каждый показал, кто он такой и на что способен, все проявили свою сущность. А коммунисты — против свободы, и они пытались переделать людей.
Конечно же, Райнер со мной не согласился:
— Свобода! Да что это вообще такое? Свободен ли сегодня человек? Безработный, к примеру? А как люди становятся миллиардерами и не знают, что им с этой кучей денег делать? Но все равно заняты приумножением капитала? Вот раньше нам запрещали ездить на Запад, ну, мы и ездили только на Восток. Теперь же всё разрешено, а денег-то нету на поездки. Эта свобода — не лучше той жизни, какой мы жили тогда. Такая свобода — не то, чего я хотел! Лучшая разновидность свободы — это получить работу, если есть такое желание, и потом совершенствоваться в выбранной профессии. В ФРГ хорошо принимали людей, сбежавших или переехавших из ГДР. Потому что это были квалифицированные работники, Запад получал их даром, он же не тратился на их обучение. А платили восточным немцам меньше, чем западным, да и своим стали снижать ставки, под воздействием этого демпинга. Что такое угнетение, мы все прекрасно понимаем! Я, старик, на Запад не собирался. Хотя бы потому, что считал: человек должен не только брать, но и давать что-то обществу. И ГДР бы сама не развалилась, она не показала бы худших по сравнению с Западом результатов — если бы Западной Германии не помогли извне. Но, конечно, дело не только во внешнем воздействии. Были, само собой, и внутренние причины. Понятно, что огромный капиталистический мир — экономически намного сильнее немногочисленных стран соцлагеря. У соцстран к тому же не было единства… И потом, не надо забывать, что ГДР отдала по репарации намного больше, чем западные немцы! Так вышло потому, что СССР сильно пострадал от войны и там надо было много чего восстанавливать, — в отличие от Штатов, которые в войну не то что не пострадали, но еще и обогатились!
— А вот война. Я иногда думаю, что причина поражения Германии в том, что ваш фюрер начал убивать евреев. Но зачем он на такое пошел?
— Ну, тоталитарная система нуждается во враге. Это традиция, причем не только немецкая — вспомни про еврейские погромы в России! Евреи в Германии были еще до Гитлера… их притесняли… Им не разрешалось изучать ремесла… Фюрер пришел к власти в то время, когда миллионы немцев были безработными. А он обещал дать людям работу и таки дал! Он строил те же дороги. Так что не удивительно, что люди были ему реально благодарны.
Я с грустью подумал о том, что бесноватый фюрер в 30-е годы прошлого века построил такие дороги, каких нету у нас щас…
— А зачем Гитлер стал наступать по трем направлениям? Раздробил силы. И их не хватило. А надо было идти к нефти!
Райнер на это смог ответить только:
— Так Сталинград — это и было направление к нефти! Но — там Гитлера остановили.
И еще вопрос — важный, из тех, какие меня давно мучили:
— Каково это вообще — быть немцем? Как с этим жить?
— Вопрос непростой… Но вообще человек — существо очень выносливое, его ничем не перешибешь.
— А вот это пресловутое немецкое чувство вины — что с ним? Есть оно?
— Не у всех. Полно людей, которые ни в каких преступлениях не участвовали, — и они успешно это чувство вины преодолели. Подавили его в себе.
— И таки Бог не наказал Англию. Не услышал молитвы немцев.
— Нет, не наказал. Ни в первую войну, ни во вторую.
Райнер… Возможно, это была самая важная встреча в моей жизни! Что это было — дружба, не дружба? Школа жизни? Я был как бы заброшен в немецкое прошлое, в другую жизнь, которой, по идее, не должен был видеть, знать, чувствовать и понимать. И вдруг! Петля времени или его машина, сбой в программе — ну в таком роде. Что это, как не щастье? Для германиста?
Я много думал про «своего» немца. Не каждому такой в жизни попался! Я пытался вникнуть в странную мутную мысль — что вот-де это мой дед оставил мне наследство. С какой формулировкой? Может, он хотел, чтоб я убил своего фашиста? И тем продолжил бы семейное дело? Отец мой по малолетству не воевал, а вот старший дядя — успел на войну и вернулся с нее, с орденами. Моя же медаль казалась мне незаслуженной, как купленный в подземном переходе диплом. Как-то же надо ее отрабатывать. Медаль — она хоть и школьная, но тем не менее.
Или — отрабатывать не надо? Я думал, думал про это, но ни до чего не мог додуматься и никому не рассказывал про свои мысли. Поди тут сам еще разберись. Небось многие про такое думают, но стесняются признаться. Боятся, что над ними будут смеяться. Или отправят в дурдом…