Таня замерла на месте, прижав локтем заветный сверток. Потом, с большим усилием заставила себя двинуться к городу. Она старалась идти спокойно, не прибавляя шаг. Ее не оставляло тревожное чувство, что старик смотрит ей вслед.
Таня не выдержала, обернулась и... вскрикнула.
Это был дядя Боря!
Борис Захарович стоял на пригорке. Он выпрямился, держа шапку в руке. Волосы его поседели, лицо осунулось, но улыбка была совсем прежней.
Таня сама не помнила, как кинулась на шею моряку, что говорила ему. Он молча слушал бессвязный лепет, тихо поглаживал Таню по голове.
Потом, обняв девочку за плечи, сел вместе с ней на поваленное ветром дерево в стороне от дороги. Таня постепенно пришла в себя.
— Где вы живете, дядя Боря? Почему не пришли домой?
Спросила и сейчас же обругала себя за глупость. Разве мог открыто показаться капитан советского корабля Борис Кравцов в оккупированном городе?
— Живу хоть и не дома, но под крышей, Тань-цзу! Здоров, как видишь. Расскажи-ка подробней о своей жизни. Об отце... как его арестовали, — добавил с трудом Кравцов.
Рассказ Тани моряк слушал молча. Только скрипнул зубами, когда она сказала о том, что толстый ефрейтор ударил старика.
— Ничего, — произнес он тихо, когда Таня закончила. — Они ответят нам за все.
Таня подняла глаза и испугалась. Таким она еще не видела дядю Борю. Капитан взглянул на наручные часы и тяжело поднялся.
— Пора идти, меня ждут.
Таня не спросила, кто ждет. Она знала: дядя Боря, конечно, там же, где и Леня, в горах у партизан. Когда теперь увидишь его? Девочка стояла, вся сжавшись, опустив голову.
Борис Захарович понял ее состояние.
— Не горюй! Мы еще встретимся, Тань-цзу!
Она крепко прижалась к пахнущему дымком лесных костров полушубку моряка, отчаянно зашептала:
— Возьмите меня с собой, дядя Боря! Я не хочу возвращаться. Я все буду делать, что мне скажут, я могу воевать, вот увидите! Только возьмите меня.
Грустная улыбка осветила лицо моряка.
— Нельзя, родная! Не разрешит командование. Детям в лесу не место. Не унывай, ты тоже на переднем крае, как весь наш народ.
Он приподнял заплаканное лицо Тани, твердо сказал:
— Не плачь! Твой дедушка не любит, когда плачут. Сейчас у меня важное дело, но, как только освобожусь, обещаю — устроим тебя у наших людей в городе. Потерпеть осталось немного. Потерпишь?
Таня кивнула.
— Молодец! — Кравцов крепко сжал руку девочки. — Леня и Джо не знают, что я встретил тебя, а то прислали бы привет.
Лицо Тани просияло.
— Леня и Джо? Они с вами? Леня здоров?
— Вполне! Оба в хорошей форме, — моряк улыбнулся. — Ты знаешь, Джо сам пришел в наш лагерь. Ну, до свидания, Таня! Будет небо ясным... Помни! А обо мне ни гугу!..
Кравцов торопливо зашагал в горы. Таня чуть не бегом кинулась к городу. Ее ведь тоже ждали.
— Принесла? — нетерпеливо спросил Шурик, давно уже поджидавший Таню в условленном месте, за старой баней.
Когда сверток исчез в обширных карманах приятеля, Таня пытливо взглянула на мальчика.
— Шурик, там листовки, да? Можно мне помочь их расклеивать?
Шурик пожал плечами.
— Мне поручили, чтобы верный человек доставил пакет. Тебе я верю. А что в пакете, ни мне, ни тебе не нужно знать...
Таня умолкла. Ну ничего! Теперь и у нее, Тани, есть тайна, да еще какая!
— Ты продолжаешь видеться с Вилли? — спрашивал между тем мальчик. — Не сообщал он что-нибудь нового о встречах с тиграми?
— Нет, о тиграх ничего я не слышала. — Таня с радостью подумала, что Джо сейчас у партизан и, значит, в безопасности. — А Вилли скоро уезжает. Хеслен берет его с собой на аэродром.
— На аэродром? — Шурик насторожился. — Зачем туда едет Хеслен, не слышала?
— Туда, кажется, прилетают новые эскадрильи. Постой-ка... (Волнение мальчика передалось и Тане.) Их называют «голубые кресты». Вилли говорит, что летчиков, конечно, бросят на Севастополь. И знаешь, что он еще сказал: «Этот чертов город никакими крестами не сломить. Под крестами скоро будем лежать мы».
— Ты не перепутала название эскадрильи? Там все летчики — асы. Я слышал. Очень важные сведения. А когда уедет Хеслен?
— На днях. Потом он будет жить в другом доме. У нас поселится Краузе.
— Ого! Будь осторожна. Это опасный человек.
— Я знаю. — Таня сжала губы.
Еще бы ей не знать о человеке, который отнял у нее дедушку!
Девочка простилась с другом и поспешила домой.
...В этот день Краузе уже входил в новую квартиру. Отъезд Хеслена произошел быстрей, чем предполагала Таня. Распахнув дверь бывшего кабинета дедушки, офицер брезгливо поморщился. На полу сиротливо белел окурок. Один жест «шефа», и денщик быстро навел порядок. Вскоре комната засверкала чистотой. Краузе славился своей аккуратностью, и денщики у него были вымуштрованы.
Бывший ассистент Отто Бергена остановился возле окна и принялся обозревать свои владения. Взгляд его упал на Машу, которая сидела на садовой скамейке и с увлечением читала Конан Дойля. Мать, хлопотавшая в кухне, несколько раз окликала Машу, но та и ухом не вела.
— Гутен таг! Должно быть, фрейлейн читает интересный книга? — Краузе вежливо приподнял фуражку над лысеющим лбом, глядя на рыжеволосую женщину, — модистка в этот момент показалась на дворе.
Клавдия Матвеевна вспыхнула от удовольствия. В последнее время ателье приносило одни убытки. А гестаповец был неограниченным властелином города. Даже Хеслен дрожал перед ним. Стоит Краузе приказать, и клиентов будет хоть отбавляй!
Сейчас «властелин» находился в прекрасном настроении. Он спустился во двор, погладил затянутой в перчатку рукой Никандрыча. Кот фыркнул и стремительно отскочил в сторону. Улыбка на лице эсэсовца стала еще лучезарней.
— О мейн катце, мой котик! Он есть худой. Кормите его, фрейлейн!
Маша встала и сделала, как учила мать, книксен. Она почему-то очень боялась этого немца с бесцветными глазами.
— Это не мой, Танин, — тихо сказала Маша.
— Таня — ваш подруга? Девочка из сарая? Надо помогать ей. Дети должны дружить. Не так ли, фрейлейн?
Маша, ничего не поняв, стояла и смотрела круглыми глазами. Клавдия Матвеевна поспешила вмешаться:
— Машенька ко всем ребятам ласкова, но эта девочка — настоящий волчонок.
— Волчонок можно дрессировать, — засмеялся Краузе и вдруг вздохнул. — Война — большой несчасти, гнедиге фрау! Мы с вами это понимаем, дети — нет. Они не виновны, о, нейн! Девочка из сарай озлоблен. Возьмите ее, приласкайте! Ребенок нехорошо сарай.
Краузе взял в руки книгу, взглянул на раскрытую страницу.
— О-о! Ви читайт великий сыщик? Умел раскрыть любую тайн!
Немец подумал и решительно сказал:
— В жизни много тайн, фрейлейн. Ви тоже любит их разгадывать?
Маша радостно кивнула. Клавдия Матвеевна насторожилась.
— Нужно наблюдать... Анализ, как у мистер Холмс. — Краузе прищелкнул пальцами. — Ви меня понимайт? Сделаем опыт. Почему вон тот... маленький кнабе лезет на криша?
Он указал на улицу, где чумазый мальчишка лет четырех-пяти с трудом влезал по приставленной к стене стремянке.
— Это Сеня Ковров, — без запинки ответила Маша. — У них на чердаке белье развешано. Мать послала проверить.
— Гут! Но, может быть, чердак есть что-нибудь спрятан? Почтовый голубь?
— Что вы! — Клавдия Матвеевна расхохоталась. — Они бы всех голубей поели. Голодные сидят! Мать при советской власти работала кассиршей кино, а теперь, видите ли, не желает. Считает себя умней всех!
Краузе холодно взглянул на модистку, и та сразу умолкла.
— А куда идет девочка, фрейлейн?
«Девочкой» оказался Шурик, закутанный в женскую шубу. Он собирался помочь малышу вскарабкаться на лестницу, но, услышав окрик Маши, остановился. Пожав плечами, мальчик продолжал путь.
— Видите? — Маша горестно вздохнула. — Даже не поздоровался. А раньше был соседом, дружил...
По своему обыкновению девочка затараторила, торопясь разъяснить, как дружно все они жили раньше.
— Теперь Шурик не стал к нам ходить и Таню научил не разговаривать. А я все равно про них знаю. Сами-то небось встречаются! Однажды Шурик удрал, а я догнала и вижу — они за старой баней шепчутся. Таня чего-то сказала: «Ладно, я согласна». Потом увидела меня и громко так: «Шляются всякие Пинкертоны». А я вовсе Пинкертона не люблю. Конан Дойль интересней, правда?
Краузе довольно улыбнулся.
— Ви есть талант, фрейлейн! Глупий ребята хотел вас обмануть, но это не есть возможно.
Он протянул Маше шоколадку, и та, краснея, снова присела. Краузе любезно склонился перед Клавдией Матвеевной, потрепал девочку по щеке.
— Продолжайте опыт, мейн киндерхен! За каждый — как это? — рейс будет иметь вкусный блюдо.
Немец шагнул к дому и вдруг резко бросил:
— Мы вместе открывать тайна. За это имеете много шоколат. Но болтать никому нельзя. Ферштеен?
Он пристально посмотрел на смутившуюся Клавдию Матвеевну.
...Шли дни. И хотя солнце пригревало сильней, а море сияло почти летней голубизной, настроение Маши падало.
И это несмотря на то, что новый квартирант приносил книжки, от которых просто дух захватывало. В них действовали бесстрашные герои, сыщики, разоблачавшие преступников, благородные разбойники.
Необыкновенные переплетения событий, причуды добрых миллионеров, проницательность героев поражали Машу. Мир иностранных лубочных детективов, переведенных на русский язык, был совсем не похож на тот простой и ясный мир, который окружал ее до войны. Все в нем было, как в царстве кривых зеркал, наоборот.
Живет, например, человек в безвестности — вдруг на него сваливается огромное богатство и с ним почти царственная власть. Вовсе для этого не надо работать, завоевывать уважение окружающих. Деньги приходят к тому, кто ловок и находчив, даже если он овладел богатством не очень красивыми путями. А деньги и удача — главное в жизни.
Машу захватывали эти увлекательные истории, но... рядом в жизни она видела совсем другое. Возникали десятки вопросов.