Он считал себя великим знатоком детской психологии.
...Однажды вечером в квартиру модистки позвонили. Клавдия Матвеевна открыла дверь — и замерла на пороге. «Гостем» оказался Краузе.
— Пришел пробовать ваш пироги, — заявил он любезно. — Дочка говорил — ви есть искусный хозяйка.
— Пожалуйста! Битте! — бормотала, залившись краской хозяйка. — Извините, в комнатах не прибрано.
— Незваний человек есть татарин, — пошутил Краузе. — Так по-русски? Не извиняйте.
Клавдия Матвеевна волновалась напрасно. Она действительно была хорошая хозяйка. Заглянув в полуоткрытую дверь спальной с белоснежными кроватями и подушками горкой, Краузе прочитал вышитое на коврике изречение: «Аккуратность и уют счастье к нам в семью зовут».
— О, как это есть верно, — вздохнул немец. — Здесь отдыхает вы и две юных фрейлейн?
— Нет, — неожиданно вмешалась Маша. — Таня живет в другой комнате.
— Пожалуйте в столовую, закусить, — поспешно пригласила Клавдия Матвеевна.
Но офицер пожелал сначала осмотреть комнату Машиной подруги.
Таня в потертом коричневом платьице сидела и читала растрепанный томик Пушкина. Увидев Краузе, она встала и хмуро посмотрела на вошедшую следом Машу. Гестаповец внимательно оглядел помещение. Да, здесь не было уюта. Комната больше походила на склад старых вещей. В углах, над сваленной мебелью — пыль, паутина. Раскладушка покрыта стареньким одеялом...
Садясь за уставленный вкусной снедью стол, офицер поджал тонкие губы и бросил на Клавдию Матвеевну взгляд, от которого у подчиненных начинало сосать под ложечкой.
— Ви, простите, — как это по-русски? — мать и мачеха. Когда я говориль взять заброшенный ребенок из сарай, разве надо грязь, ди швейнери, — недовольно проговорил немец. — Таня подруга фрейлейн Мария. Почему она нет за ваш стол? Почему плохой удобства? Она должна быть полноправный член вашей семьи. Ферштеен?
После ухода Краузе комнату Тани освободили от хлама, вымыли и выскребли до блеска. Вместо раскладушки поставили кровать, тоже с горкой подушек. Стены украсили цветными олеографиями.
Тане было все равно. Она молча подчинилась переменам.
Клавдия Матвеевна заставила девочку надеть одно из нарядных платьев Маши.
На другой день Краузе снова появился у модистки. Увидев нарядную Таню, шеф одобрительно кивнул.
— Ваша история есть Сандрильона, мейн киндерхен! Ви увидит красивую жизнь. Прошу!
Он угостил Таню шоколадом, сухо сказал Клавдии Матвеевне:
— Подругам не мешайт! Дружба молодых — великий дело.
С этого дня Таня начала ощущать постоянную, даже навязчивую заботу о себе со стороны обитателей квартиры. То и дело Клавдия Матвеевна или ее дочь приглашали девочку в кино, на вечеринки, которые еженедельно устраивала у себя модистка, на прогулки. Маша часто рассказывала о своих успехах в школе.
— Ты бы хоть послушать пришла, хоть на один урок, — уговаривала она подругу. — Не понравится, никто не заставит учиться. У нас в классе, знаешь, сколько учениц? День занимаемся мы, день — мальчики. Удобно, правда? Не то что раньше — только по воскресеньям свободны.
Но Таня решительно отказывалась.
Как-то Краузе принес подругам контрамарки в кино. Маша при этом сделала глубокий книксен. Таня же стояла молча.
— Этот фильм есть приключения, — сказал, улыбаясь, Краузе. — Зер гут! Пойдете вместе.
— Таня не захочет, — огорченно заметила Маша. — Она не любит кино.
Краузе улыбнулся.
— Две баришня не могут иметь — как это? — одна мечта. Фрейлейн Таня любит другое: цветы, птичка... Не так ли?
— Я говорю по-немецки, — неожиданно сказала Таня.
— Великолепно! — обрадовался гитлеровец. — Нам будет удобней беседовать.
И он начал длинную речь о том, как хотел бы быть полезен молодежи, как понимает ее стремления. Машу позвала мать, и девочка, плохо понимавшая немецкий, торопливо убежала. Таня с тоской слушала.
— Мне жаль, — закончил Краузе, — что вы, фрейлейн Таня, чувствуете себя, как птица в клетке. — Офицер вкрадчиво улыбнулся. — Никто не стесняет вашей свободы. Я слышал, вы любите цветы, любите гулять. Когда произошел, э-э, несчастный случай, вы ведь ходили за цветами, правда?
Таня исподлобья посмотрела на собеседника.
— Цветы ночью не рвут. Я с вечера пошла в лес и заблудилась. Пришлось там ночевать.
— О-о! Получилась неудача, — посочувствовал Краузе. — Вы — смелая фрейлейн! Вы хорошо знаете лесные тропинки и другой раз будете осторожней, не так ли? Можете снова гулять, где хотите. Красиво, когда молодая девочка любит цветы. Сейчас весна. Я бы сам смотрел на чудесную природу, — Краузе вздохнул, — если б не задерживали дела. Я не такой сухарь, как иногда кажется. Хотите, могу дать пропуск, чтобы вас не задержали часовые?
Он встал, осторожно коснулся руки Тани и продолжал по-немецки: .
— Мы еще поймем друг друга, я верю. Вы считаете меня повинным в ваших несчастьях. Увы, повинна война! Я только слепой исполнитель и очень люблю детей. Ауфвидерзейн! — И Краузе вышел.
Девочка вытерла платком руку, которую трогал гестаповец, и, задыхаясь от слез, прошептала:
— Дедушка, милый дедушка, я больше не буду плакать, честное пионерское! Им ничего не узнать от меня никогда!
...Шли дни. Таня по-прежнему держалась с обитателями квартиры вежливо, но замкнуто. О многом она передумала за это время. Ей стала ясна собственная ошибка. Нельзя было на свой риск предпринимать поход в пещеру. Партизаны обошлись без нее, а она чуть было не погубила себя и теперь попала под пристальное наблюдение Краузе.
Но Таня верила, что скоро уйдет из ненавистной квартиры. Друзья не забудут о ней. Надо только набраться терпения. И девочка терпеливо ждала.
— Эта девчонка действует мне на нервы, — жаловалась знакомой мастерице-надомнице Клавдия Матвеевна. — Сидит, как барыня, с книжкой в руках. В школу не идет, дома не помогает. А вы знаете, лишний рот сейчас какая обуза?
Мастерица сочувственно вздыхала.
— Вы бы, Клавдия Матвеевна, приохотили девочку к рукоделию.
— Приохотишь ее, волчонка! — ворчала модистка.
А Мария Яковлевна, незаметная, худенькая швея-надомница, в это время разворачивала очередную партию «пошива».
Таня встречала Марию Яковлевну еще до войны. Она была хромая и потому работала дома — выполняла заказы для мастерских горпромкомбината.
Несмотря на слабое здоровье, никто не шил быстрей и лучше, чем она. Несколько любимых Таниных сарафанов были сшиты Марией Яковлевной.
К другим посетителям модистки Таня относилась равнодушно или неприязненно. Но Мария Яковлевна вызывала в ней чувство, похожее на симпатию. То ли потому, что не докучала девочке расспросами, то ли из-за ласкового, немного насмешливого взгляда узеньких глаз.
...Краузе не оставлял попыток выпытать у Тани нужные сведения. Он только избрал другой метод. Он попробовал действовать через Яна.
— Надо узнать, встречается ли Таня с братом или с Кравцовым. Ты ведь раньше был ее другом, — усмехнулся он. — Можешь намекнуть девочке, что мы насильно заставили тебя служить нам и ты жалеешь об этом. Я не против.
Ян пожал плечами.
Однажды, когда в доме стояла тишина, Таня раскрыла старые учебники и погрузилась в чтение. Вдруг в дверь ее комнаты слегка постучали. Девочка открыла дверь и отпрянула назад. За порогом стояли Ян и Каро. Не успела Таня опомниться, как пес радостно взвизгнул и бросился к ней Он прыгнул к ней на грудь, облизал нос, губы...
Таня гневно выпрямилась. Нет уж, с предателем она церемониться не станет! Она отогнала Каро, заперла дверь. Слышала, как заскулила обиженная собака, как позвал пуделя Ян. По лестнице зазвучали шаги, и все стихло. Очевидно, Ян пошел к «хозяину».
В другой раз Тане пришлось труднее. Клавдия Матвеевна передала девочке просьбу Краузе подняться к нему наверх.
Отказаться было нельзя. Таня шла, не оглядываясь, стараясь не видеть комнат, в которых прошло ее детство. Впрочем, все здесь стало непохожим, чужим.
Отворив дверь в бывшую столовую, теперь кабинет Краузе, Таня увидела Яна. Она догадалась, что Краузе умышленно устроил встречу, и это заставило ее сдержаться.
Ян вежливо поклонился. Девочка кивнула в ответ. Гестаповец зорко наблюдал за обоими. Он приказал Яну принести папку с бумагами, попросил Таню сесть.
— Прошу вас помочь Яну, фрейлейн! Совсем немного, — засмеялся он, видя недоумение девочки. — Я поручил ему разобрать кое-какие бумаги по алфавиту адресатов, а он запутался. Разберите вместе. Вы оба хорошо знаете немецкий. Но, я вижу, вы недовольны. Разве вы в ссоре с Яном Славичем?
— Я его давно не встречала, — спокойно ответила Таня. — И вообще не люблю поляков.
— О-о! — Краузе усмехнулся. — Вы рассуждаете, как истая немка. Но, как видите, национальность не помешала Яну стать нам полезным. — Гестаповец спохватился, что сказал лишнее, и сухо добавил уже по-русски: — Дети — как это? — не должны заносить себя вверх. Помните об этом, фрейлейн!
Краузе подождал, пока вернулся Ян, потом сказал, улыбнувшись: «Работайте», — и вышел.
Настала неловкая пауза. Таня придвинула к себе папку и молча начала сортировать бумаги. Ян, составлявший список, вдруг положил ручку.
— Не можете ли вы сказать, где сейчас Леня? У меня есть для него интересные новости.
Таня прикусила губу и произнесла ледяным тоном:
— Вам, по-моему, сообщили, что брат пошел менять вещи. С тех пор мы потеряли его из виду.
Больше их беседа не возобновлялась. Лишь тихо шелестели бумаги.
Краузе, как только вошел в комнату, сразу увидел, что «дружба» не получилась. Выполнив порученное, Таня поднялась.
— Можно идти?
— О, разумеется! Данке зер, фрейлейн!
Он молча указал Яну глазами на уходившую девочку. Тот поспешно подошел к Тане.
— Одну минуту! Покажите руки.
Таня, ничего не поняв, повиновалась.
— Так полагается, — вежливо сказал Ян. — Иногда посетители могут унести нужную бумагу.
У Тани потемнело в глазах. Она не помнила, как очутилась в своей комнате. Душу ее терзали противоречивые чувства, но самым сильным была ненависть к Яну.