«начали рубку евреев» (Красноармейцы. С. 573). Тумаркин спасся тем, что выдал себя за русского Семёнова.
В августе 1920 г. близ станции Михановичи штаб-ротмистр Домбровский устроил экзекуцию над пленными красноармейцами. От смерти их спас привод:
«…хорошо одетого еврея по фамилии Хургин из местечка Самохваловичи, и хотя несчастный уверял, что он не комиссар… его раздели догола, тут же расстреляли и бросили, сказав, что жид недостоин погребения на польской земле».
Я. Подольский, культработник РККА, попавший в плен весной 1919 г. и прошедший все круги ада польского плена, в своих воспоминаниях «В польском плену. Записки», опубликованных под псевдонимом Н. Вальден в 1931 г. в № 5 и 6 журнала «Новый мир», пишет, что его несколько раз пытались расстрелять как еврея. Спасло Подольского то, что он сумел выдать себя за татарина.
Бывший узник польских лагерей Лазарь Борисович Гиндин, служивший до пленения старшим врачом в 160-м полку 18-й дивизии 6-й армии советского Западного фронта в 1972 г. в своих воспоминаниях рассказывал, что поляки прежде всего «выискивали среди пленных жидов и комиссаров. За выданных обещали хлеб и консервы. Но красноармейцы не выдавали». Гиндин также спасся лишь потому, что ночью осколком стекла успел сбрить бороду, а «врача Каца избили до полусмерти за еврейскую внешность» (http://www.krotov. info/library/k/krotov/lb).
О том, что бессудные расстрелы пленных в польской армии не считались чем-то экстраординарным и предосудительным, свидетельствует то, что их исполнители свои «подвиги» не скрывали. О массовости применения практики «пулеметного возмездия» свидетельствует июньская 1920 г. запись дневнике личного секретаря начальника Польского государства и Верховного главнокомандующего Ю. Пилсудского Казимежа Свитальского. Он писал, что деморализации Красной армии и добровольной сдаче в плен ее военнослужащих мешают «ожесточенное и беспощадное уничтожение нашими солдатами пленных», особенно в Белоруссии. Какие-либо свидетельства о том, что по фактам бессудных расстрелов в действующей польской армии проводилось служебное или уголовное расследование, отсутствуют.
После заключения Рижского договора поляки продолжали активно искать красноармейцев, участников наиболее кровопролитных боев. В подтверждение этого приведем следующий пример. Научный работник из Минска Михаил Антонович Батурицкий рассказывает о событиях, о которых он слышал от деда, Корсака Константина Адамовича:
«В 1920 г. дед участвовал в походе на Варшаву. Во всяком случае, он рассказывал об отступлении по 60 км в сутки, когда он и еще 11 человек были оставлены в засаде с 6 пулеметами под г. Игуменом (ныне райцентр — г. Червень Минской обл.), где они уничтожили полк преследовавших их белополяков.
После окончания войны Несвижский район Минской области, где дед жил с семьей в д. Саская Липка, отошел к Польше. Властями было объявлено о регистрации в д. Малево Несвижского р-на всех, кто служил в „Русской армии“ (выражение деда). Он пошел регистрироваться вместе со своим шурином, Позняком Антоном, который жил в соседней деревне Глебовщина. В Малеве их сразу же арестовали и допросили.
На допросах спрашивали, не участвовал ли он в „засадке под Игуменом“. Если бы дед признался, его бы сразу же расстреляли. Однако его никто не предал и дело окончилось концлагерем. Деда послали в концлагерь под Белосток, где он пробыл до марта 1921 года. В лагере было 1500 человек, в живых осталось только 200. Деда выпустили, потому что он был по паспорту поляк, остальных оставили умирать».
Еще одним грубейшим нарушением польской армией международных норм обращения с военнопленными было не оказание помощи раненым красноармейцам, попавшим в плен. Весьма красноречивым свидетельством этого является:
«…рапорт командования 14-й Великопольской пехотной дивизии командованию 4-й армии от 12 октября 1920 г., в котором, в частности, сообщалось, что за время боев от Брест-Литовска до Барановичей взято в общей сложности 5000 пленных и оставлено на поле боя около 40 % названной суммы раненых и убитых большевиков».
т. е. фактически в сводке 14-й дивизии фигурировало 7 тысяч красноармейцев, взятых в плен.
Подобные факты были не единичными. Сколько тысяч раненых красноармейцев было оставлено умирать на поле боя другими польскими дивизиями, неизвестно.
В рапорте начальника секции гигиены Верховного командования ВП Станислава Саского о результатах проверки санитарного состояния концентрационной станции пленных в Седльце приводится заявление пленного красноармейца Пеловина Алексея о том, что под Свислочью:
«…он и его товарищи не были перевязаны санитарами (польскими). О них позаботилось гражданское население».
Распространённым явлением в Польше было уничтожение красноармейцев, отставших от своих частей и оказавшихся в польском тылу. К этому призывал в своем обращении «К польскому народу» в августе 1920 г. начальник польского государства Юзеф Пилсудский. В нём говорилось:
«Разгромленные и отрезанные большевистские банды ещё блуждают и скрываются в лесах, грабя и расхищая имущество жителей. Польский народ! Встань плечом к плечу на борьбу с бегущим врагом. Пусть ни один агрессор не уйдет с польской земли! За погибших при защите Родины отцов и братьев пусть твои карающие кулаки, вооруженные вилами, косами и цепами, обрушатся на плечи большевиков. Захваченных живыми отдавайте в руки ближайших военных или гражданских органов. Пусть отступающий враг не имеет ни минуты отдыха, пусть его со всех сторон ждут смерть и неволя! Польский народ! К оружию!»
Вот она польская логика! Поход Пилсудского на Киев — это «освобождение Украины». А вот ответный удар Красной Армии и ее вступление на территорию Польши — это «агрессия».
Воззвание Пилсудского сыграло свою роль. Охота за отставшими и ранеными красноармейцами приобрела общенациональный характер. В результате, как свидетельствует помещенная в № 7 за 1920 г. польского военного журнала «Беллона» заметка о потерях Красной Армии в сражении за Варшаву:
«…потери пленными до 75 тысяч, потери погибшими на поле боя, убитых нашими крестьянами и раненых — очень большие».
А вот как призывал относиться к пленным полякам известный своей беспощадностью к врагам революции председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий. 10 мая 1920 г он издал приказ о необходимости гуманного отношения к пленным. В нем говорилось, что несмотря на известия:
«…о неслыханных зверствах, учиняемых белогвардейскими польскими войсками над пленными и ранеными красноармейцами, щадите пленных и раненых неприятелей… Беспощадность в бою, великодушие к пленному и раненому врагу, таков лозунг Рабоче-Крестьянской Красной Армии».
Путь на Голгофу
Немало красноармейцев стали жертвами голода, жажды, холода, а также бесчеловечного отношения охраны в эшелонах в долгом пути до лагерей. 20 декабря 1919 г. на совещании в Верховном командовании Войска Польского (ВК ВП) майор Янушкевич, сотрудник Волынского КЭО (командования этапного округа) сообщил, что:
«…прибывшие с Галицийского фронта транспорты изможденные, оглодавшие и инфицированные (из транспорта в 700 человек, высланных из Тернополя, прибыло 400)».
Смертность военнопленных в этом случае составила около 43 %. Однако никакой реакции со стороны Верховного командования ВП по данному случаю не последовало. Подобная ситуация, вероятно, была воспринята польскими властями как штатная.
Уже упомянутый Подольский (Вальден) описывал шовинистический настрой польской интеллигенции, которая специально приходила к поезду с военнопленными, чтобы поиздеваться над ними или проверить личное оружие. Раздетый польскими солдатами до «подштанников и рубахи, босой» Подольский весной 1919 г. вместе с другими пленными был загружен в поезд, в котором они ехали 12 дней, из них первые 7–8 дней «без всякой пищи». По дороге, на остановках, иногда длившихся сутки, к поезду подходили «господа с палками и дамы из общества», которые истязали выбранных ими пленных. Подольский вспоминает, что какой-то:
«…шляхетский юноша действительно хотел испробовать на мне свой револьвер. Кто-то его остановил… Многих мы не досчитались за нашу поездку».
Спустя год ситуация не изменилась. Попавший в польский плен в августе 1920 г. военврач РККА Л. Гиндин вспоминает, что с него:
«…сняли сапоги и одежду, дали вместо них отрепья. По одному вызывали на допрос. Потом повели босиком через деревню. Подбегали поляки, били пленных, ругались. Конвой им не мешал».
Представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская в декабре 1920 г. отмечала, что:
«…трагичнее всего условия вновь прибывших, которых перевозят в неотапливаемых вагонах, без соответствующей одежды, холодные, голодные и уставшие… После такого путешествия многих из них отправляют в госпиталь, а более слабые умирают».
Естественно, умерших в эшелонах пленных хоронили вблизи станций, на которых останавливались эшелоны. Сведения об этих случаях отсутствуют в кладбищенской статистике. Умерших на подъезде к лагерям для военнопленных захоранивали близ лагерей, но лагерная администрация их тоже не учитывала.