Из палатки донесся ужасный крик, а потом — стон, перешедший в глухой хрип. Палатка заходила ходуном, завалилась, превратившись в ком, и вспучилась с одного бока, как вздутые мехи. Материя с треском прорвалась сразу на два локтя, словно ее легко прорезали изнутри двумя острыми ножами, и зверь выскочил наружу. Черная его морда блестела кровью, пятак и клыки были багровыми.
И выскочило чудище прямо на царя Кира, вставшего на его пути всего с одним железным «клыком», крепко зажатым в руке.
Когда вепрь еще расправлялся с парфянским жеребцом, Кир уже спустился с коня. Его копьеносец протянул ему оружие, однако Кир отмахнулся и вынул из кожаных легких ножен, висевших у него на поясе, особый меч. Тот меч был длиною в полтора локтя, немного загнут, но не плавно, а четким углом, и дальняя сторона угла своею шириной — и, значит, весом — значительно превышала ближнюю сторону, соединенную с весьма длинной рукояткой.
Решительным жестом левой руки Кир запретил своим воинам следовать за ним, а сам быстро двинулся к палатке и остановился от нее в десяти шагах. Доблестные и послушные псы сразу образовали по сторонам от него плотную фалангу, а когда грозный враг появился перед ними, тут же завернули края фаланги полукольцом.
Вепрь, выскочив из «мешка» наружу, замер на месте, а потом, поведя мордой из стороны в сторону, громко засопел, словно желая перевести дух от обильно пролитой им крови.
Царь расставил ноги на ширину плеч, чуть подогнул колени и медленно повел мечом.
Собаки не лаяли, а только глухо рычали, плотно прижав уши и вздыбив шерсть.
Персы не могли ослушаться своего повелителя, но невольно подвинулись на шаг вперед, держа наготове копья. Целая стая копий обрушилась бы на страшного зверя, случись что, но казалось, остановить эту гору дикого мяса, обладавшую титанической силой, смогла бы только молния самого Зевса.
Парфяне, снедаемые теперь не только страхом, но и любопытством — неужто один невысокий ростом и не слишком могучий видом человек устоит против чудовища?! — тоже подвинулись поближе к просцениуму.
Оглянувшись, увидел я вдруг и прекрасную Азелек. Ее конь стоял позади всех. Скифская стрела была наготове. Азелек держала тетиву натянутой до половины.
Я так сильно удивился, что почти протрезвел. Куда ей было стрелять?! И какой урон могла нанести черной горе тоненькая стрела, если казались бесполезными копья? И все же я сказал себе: «Ей хватит для точного выстрела одной крохотной щелки между всадниками. Богам известно, что она сумеет помочь своему великодушному повелителю вернее всех остальных: угодит зверю прямо в глаз. Два скорых выстрела — и два железных жала попадут чудищу в мозг. Она-то сумеет спасти Кира».
Что оставалось делать Кратону Милетянину? Увы, теперь только наблюдать.
Если бы царь персов погиб в схватке со зверем, Кратон Милетянин получил бы полную свободу. Кто из эллинов поверил бы Кратону, если бы он признался своим землякам, что в те тревожные мгновения он вовсе не желал себе такой полной свободы?
Как только зверь перестал водить мордой и уставился прямо на царя персов, Кир неторопливо двинулся ему навстречу, мягко приседая при каждом шаге.
Вепрь на миг застыл как изваяние. Затем он вдруг взревел и, поначалу подавшись тушей назад, бросился на Кира.
«Левый фланг» прекрасно обученной собачьей фаланги тут же с лаем и ревом рванулся вперед.
Вепрь в своем неудержимом броске невольно забрал чуть правее: ему надо было сразу и напасть на человека, и защититься от псов.
Кир сам качнулся вправо, одновременно же поворачиваясь к зверю правым боком — и вдруг мощно, по-медвежьи прыгнул прямо на вепря. Получилось так: вепрь как бы проскочил мимо Кира, а тот в один миг крепко оседлал его, обхватил руками и ногами и сразу изо всех сил полоснул мечом снизу по кабаньему горлу.
Послышался хруст. Вепрь, словно оступившись, ткнулся мордой в землю и, содрогнувшись, откинулся назад, как строптивый конь, пытающийся сбросить седока. И вновь широкое лезвие меча исчезло в черной шерсти.
Раздался уже не хруст, а шипящий хрип. Кровь брызнула из-под вепря двумя сильными струями, будто вино из лопнувшего меха.
Вепрь издал такой чудовищный визг, что все кони, персидские и парфянские, шарахнулись вспять. Персы едва не поранили друг друга поднятыми копьями. В этой внезапной толкотне кони многим из седоков прищемили ноги.
Из последних сил вепрь рванулся в одну сторону, потом в другую, завалился на бок и мог бы легко раздавить Кира. Но царь успел спрыгнуть со зверя. Как только вепрь вскочил, царь схватил его за шерсть на холке и, словно удерживая вепря на ногах, нанес сверху по первым позвонкам два быстрых и очень мощных удара.
Голова вепря как будто осела к земле. Кир ударил в третий раз, а четвертый и пятый удары нанес мечом уже с двух сторон от головы. Туша вепря мелко задрожала, и Кир отпустил зверя, а вернее, толкнул его на бок. Вепрь упал и забился в предсмертных судорогах. Тремя последними ударами Кир отсек огромную голову.
Когда голова отвалилась от туловища и Кир пихнул ее ногой, собачье войско смешалось, и псы, окружив Кира, принялись слизывать кровь с травы и с ног царя персов.
Кир выпрямился и обвел властным взглядом весь мир.
В тот же миг персы разом соскочили с коней и с радостными криками двинулись навстречу своему царю, победителю чудовища. Да, его подвиг был достоин и самого Геракла. Великий силач, несомненно, признал бы царя персов своим собратом.
Даже чужестранец Кратон испытывал гордость от того, что служит такому славному царю-герою, и стал снисходительно поглядывать на парфян. Те тоже спешились, и, хотя их здесь было куда больше, чем хозяев гор, они тихонько обступили персов со всех сторон, терпеливо дожидаясь, когда их подпустят к победителю зверя и к самому поверженному чудовищу.
Только «скиф Азал» не двинулся ближе ни на шаг, так и остался в стороне. Но Кратона учили зоркости в школе Болотных Котов, и он видел, что Азелек очень радовалась победе своего необыкновенного повелителя, только скрывала свою радость глубоко в сердце.
Она неторопливо убрала стрелу в колчан, повесила лук, а потом, поплевав на пальцы, взялась за поводья и стала разворачивать коня.
На Кратона скифская красавица Азелек не взглянула в тот день ни разу.
Парфяне конечно же дождались своей очереди. Так задумал и того очень хотел Кир, царь персов.
По знаку Кира его соплеменники расступились, пропуская чужаков. Парфяне подошли, но не так близко, как персы, и стали выражать свое восхищение беспорядочными возгласами и взмахами рук. Они словно робели, признавая в царе нечеловеческую силу и ловкость.
Из парфянских рядов выступил на шаг вперед человек наружности более благородной, чем имели остальные, в воинском гиматии из дорогой материи.
— Вот поистине царь! — немного склонив голову, с достоинством проговорил он на арамейском.— Царь, которому надлежит править многими доблестными воинами и большой страной. Приятно и почетно исполнять веления истинного царя.
— Кто ты? — вопросил его Губару.
Парфянин представился кшатрапаваном конницы.
— Так ты хочешь иметь разговор с царем персов? — многозначительно произнес Губару.
— Почту за самый высокий дар богов! — воодушевленно ответил тот.
От парфян отделился еще один человек. Он вышел с медной чашей, полной воды, подал ее стратегу, а тот принял сосуд и торжественно поднес его царю персов.
Кир наклонился, сильным движением погрузил меч в землю и так очистил его от крови, а затем погрузил меч рукояткой в поданный сосуд и омыл в нем свои руки.
По завершении ритуала парфянин осторожно, чтобы не полетели брызги, вылил воду на землю.
— Кшатрапаван, ты хочешь говорить с царем при всех или наедине? — задал новый вопрос Губару.
— Если царь пожелает говорить наедине,— ответил понятливый парфянский стратег.
Губару переглянулся с Киром. Оба казались очень довольными. Даже Гистасп, державшийся в стороне, как равный среди простых персидских воинов, был удовлетворен. На его лице появились розовые пятна, а глаза влажно заблестели.
Персы стояли плечом к плечу с парфянами, и все затаили дыхание.
Кир и парфянин отошли от туши убитого вепря. Стратег приложил руку к сердцу и неслышно произнес две или три фразы. Кир только и сделал, что невысоко поднял руку и кивнул, как если бы парфянин находился у него в подчинении. Тени кустов не успели сдвинуться и на палец, как оба вернулись на прежнее место и парфянин, еще раз поклонившись Киру, с гордым видом вернулся к своим воинам.
Губару еще раз радостно переглянулся с царем. Произошло именно то, чего они ожидали.
— Царь персов приглашает всех на празднество по случаю удачной охоты! — как обычный глашатай, громогласно объявил Губару,— Охота была дарована богами!
Да, теперь можно было считать, что охота на войско Гарпага оказалась удачной.
Тем временем со всего лагеря тянулись к этому месту воины Гарпага — мидяне, каппадокийцы, армене. Появились разгоряченные охотой марды, маспии и другие жители гор, подвластных Киру. Быстро пролетел по округе слух, что царь персов поразил необыкновенного зверя.
Сам Гарпаг появился едва ли не последним. Радоваться ему или огорчаться, он, похоже, и сам не знал. Вид у этого семидесятилетнего стратега — впрочем, еще крепкого в мышцах и костях — был довольно растерянный. Все решилось без него и как бы само собой. С одной стороны, войско как бы оставалось под его началом, а с другой —
уже перешло под начальство Кира. Получалось, что Гарпаг мог вовсе не считать себя мятежником. Возможно, именно эта мысль выражалась на его лице в блуждающей и неясной улыбке.
Прихрамывая и переваливаясь с боку на бок, он двинулся навстречу Киру.
— Царь! Да хранят тебя боги! Как же я рад видеть тебя после стольких лет... — произнес он уставшим, почти жалобным голосом, вытянул вперед руки и повторил: — После стольких лет.
— Мой добрый Гарпаг! — с искренней радостью приветствовал старика Кир. — Сколько раз я приглашал тебя в гости! Вот наконец ты добрался до моих гор. Приветствуя тебя.