Пылавшая материя тем временем провисла и обнажила наверху еще два хода, из которых свисали струйки пламени. То горели веревки, по которым спустились отважные мстители.
Меня никто не замечал. Я отпустил конец, свалился вниз переспевшим яблоком и едва не раздавил пьянчугу, которому было все равно — пожар или потоп.
У дверей я выхватил из толпы какого-то сановника, еще крепко державшегося на ногах, и, сдавив пальцами его ушные раковины, гаркнул ему в одно ухо:
— Где Валтасар?!
— Не знаю! — дернулся он, как пойманный заяц.
— Как он одет?!
Сановник вздрагивал в моих руках, извергая слова, будто сгустки рвоты:
— В синем! В синем! С луной! Не знаю!
Я отпустил его и отскочил обратно, к столам. Легко ли было в той гуще тел, давившейся сразу в нескольких дверях, приметить синий кафтан с золотой луной.
Внезапно я увидел, что один из полутрупов лежит на помятом синем кафтане. Но тот чернявый арамей никак не мог быть благородным Валтасаром. Я подскочил к нему, отвалил его в сторону ногой и, выдернув из-под него кафтан, принюхался к материи. Принюхаться было нелегко: от едкого дыма, напущенного в крепость хитрецами (такого вещества явно не знал и сам Скамандр!), горело уже не только в ноздрях, но и в груди, и вдобавок сильно щипало глаза. И все же я уловил мускусный аромат.
Спустя несколько мгновений я по этому аромату нашел и владельца кафтана. Валтасар — худой человек лет тридцати, с бледным, но очень красивым лицом — лежал, удобно устроившись между двух толстяков, и густые струйки желтой отравы уже подбирались к его разинутому рту. Если б не я, он, наверно, задохнулся бы во сне. Но, увы, мне удалось продлить его жизнь всего на несколько вздохов несмотря на все усилия!
Я взвалил его на плечо и, когда распрямился, еще одно чудо произошло прямо перед моими глазами, так что я невольно замер, пораженный до глубины души.
Догоравшие занавеси стали обрываться со струн, рухнули вниз лоскутьями и обнажили заднюю стену. На стене масляно блестели вещие слова, огромные — в два роста,— очень прилежно написанные охрой или какой-то иной, очень яркой краской:
МЕНЕ, ТЕКЕЛ, ФАРЕС.
Те самые слова, что я уже видел на разных углах Вавилона:
ИСЧИСЛЕН, ВЗВЕШЕН, РАЗДЕЛЕН.
Признаюсь, мурашки побежали у меня по спине: почудилось, будто здесь эта необыкновенная надпись обращена именно ко мне, а раз ко мне, то — и к самому царю Киру.
Кто-то из спасавшихся тоже заметил знамение, и новая волна ужаса поднялась за моей спиной.
Тот всеобщий вопль привел меня в чувство, и я бросился спасать Валтасара.
Как обычно и случается при панике, все давились только в тех дверях, которые были открыты первыми. Трое дверей так и оставались на засовах. Я подскочил к самым дальним от толпы и, поднатужившись, сдвинул железный засов.
Оставив Валтасара, я выскочил наружу с кинжалами в обеих руках и, увидев, что с этой стороны галерея пуста, прихватил с собой бесчувственного царского сына.
Да, я был уже немолод, очень устал, а желтая отрава напрочь отбила мне чутье.
Едва я сделал несколько шагов и миновал одну из колонн, как за мной следом мелькнула тень. Я заметил ее у себя же между ног, чуть позади.
Валтасар вздрогнул у меня на плече, и я услышал страшный звук, хотя и напоминавший нежный щебет ласточки.
Я развернулся со своим грузом и метнул от бедра один из кинжалов. Острие чиркнуло об колонну и отлетело во тьму.
Прямо передо мной появился с обнаженным мечом в руке высокий длиннобородый человек в легких кожаных одеждах. Несомненно, иудей.
Если бы он захотел, то мог одним ударом разрубить сразу обоих — и Валтасара, висевшего на моем плече, и меня самого. Его меч был длинен и тяжел.
— Теперь можешь уносить эту падаль! — с усмешкой сказал он и быстро отступил во тьму, а потом, уже из непроглядного мрака, донесся его злорадный голос: — Подожди немного, пока он не станет легче!
Теплый ручей тек вниз по моей спине. Валтасару перерезали горло, а ласточкой защебетала на последнем судорожном вздохе его обнаженная гортань.
«Вот тебе и помогли! Полдела сделано». От этой мрачной мысли я разом потерял все силы и едва не повалился с ног под тяжестью мертвого тела. Убийца лгал: труп всегда становится тяжелее.
Я решил, что честно признаю свою немощь и низко поклонюсь своим соперникам, если обнаружу Набонида висящим на стене уже без головы.
Но Кратон из Милета решил состязаться до конца.
Оставив тело Валтасара у стены в достойной царя сидячей позе и пристроив поприличнее на плечах его болтавшуюся на одном позвонке голову, я сделал следующее: помолился богу Аполлону, потом — великому Гераклу, собрался с силами и побежал на отдаленный шум толпы.
Хвала богам, это напуганное стадо еще не рассеялось и еще не окончательно передавило друг друга. Я нырнул в толпу, лавиной стекавшую по лестнице, принял чужую личину, кого-то на ходу раздев, потом юркнул в какой-то темный угол, а потом стал скакать из комнаты в комнату, по галереям и коридорам, заметая следы. Так я сам превратился в зайца, спасающегося от охоты.
Грозная надпись все еще пылала в моих глазах, стоило на миг опустить веки. Мне казалось, что иудейские мстители следят за мной отовсюду и я, как ни буду стараться улизнуть от них, вспоминая все хитрости и приемы Скамандра, все равно приведу убийц за собой к несчастному царю Вавилона. Будь во мне чуть меньше честолюбия, тщеславия, бросил бы Набонида подвешенным на крепостной стене, явился бы к Киру и привел бы к башне сотни две «бессмертных». Но то было бы уже нечестным состязанием.
Вернувшись к бойнице, я торжествовал уже потому, что достиг ее первым. Когда подергал за веревку, груз внизу зашевелился. Такой радости, какая охватила меня в тот миг, я не испытывал с детства.
Еще раз проверив все крепления, я принялся потихоньку опускать царя вниз, храня полное молчание и вместе с молчанием — спасительную тишину.
По мягкости, с которой я отпускал веревку, царь должен был догадаться, кто наверху занялся его судьбой. Но Набонид то ли заснул в ожидании своего спасителя, то ли потерял заодно с терпением и свой рассудок.
— Это ты, эллин?! — вдруг крикнул он во весь голос.
Мысленно обрушив на него сверху лавину проклятий, я продолжал с осторожностью спускать «царский груз».
— Это ты, эллин?! — снова завопил Набонид.— Кто там? Ты, Валтасар?!
Эхо прокатилось не только по «ущелью» между стенами, но даже по всем пустотам самого дворца, вернувшись в мои уши невнятным окликом из-за спины.
— Успокойся! — не выдержав, крикнул я вниз и как следует тряхнул Набонида.
Но вавилонский царь уже сделал все для того, чтобы выдать себя всем своим врагам. Вслед за эхом, донесшимся из галерей, я услышал топот ног.
Проклиная царя и весь Вавилон, я закрепил в бойнице веревку, на которой висел Набонид, потом обвязался сам второй веревкой, оставленной мною ранее, и стал быстро спускаться вниз по стене, держась за первую. Когда я достиг царя, то определил, что до земли осталось не более пятидесяти локтей.
— Это ты, эллин, хвала великому Сину! — хрипло дыша, обрадовался мне вавилонский царь.— Где Валтасар?
— Провожает гостей! — огрызнулся я, стараясь скорее привязать себя к наконечникам персидских копий.
В любой миг наверху могли перерезать спасительную жилу, и тогда бы нам обоим хватило еще одного мгновения, чтобы позавидовать бедному Валтасару.
Изумившись, Набонид затих, что мне и требовалось. Закрепившись на стене, я стал привязывать его ко второй веревке.
— Что ты делаешь, эллин? — спросил царь.
— То же, что и раньше, спасаю царя Набонида по велению царя Кира,— ответил я.
Внезапно первая веревка дрогнула, и Набонид стал подниматься вверх!
— Хватайся за меня! — крикнул и я, но поздно: перед моим лицом уже появились царские ноги.
Тогда я сам ухватил Набонида за лодыжку, изо всех сил потащил его вниз, а другой рукой протянул ему петлю своей веревки:
— Держи и не отпускай!
Царя тянули вверх, а я тянул его вниз, молясь, чтобы выдержали наконечники копий, на которых висел я сам. Как только удалось с огромным трудом, одной рукой, обвязать Набонида за пояс, я сразу протянул ему рукояткой вперед кинжал и приказал перерезать свою веревку.
— Мы упадем! — ужаснулся он.
— А если взлетим, тебе отрежут голову! — прокричал я, хрипя от натуги и сопротивляясь изо всех сил «охотникам» (теперь уже, вернее, «рыбакам»).— Выбирай!
Перерезая свою веревку, Набонид затрясся. Когда он сорвался вниз, я успел обхватить его одной рукой за пояс, и мы стукнулись лбами. Если б я не удержал его, он бы, наверно, разбился не об землю, а об стену, всего тремя локтями ниже.
Сверху донеслись изумленные возгласы, но до победы в состязании было еще далеко. Я вновь принялся спускать Набонида, теперь находясь в куда более тяжелом положении. Он висел не шевелясь, то есть полностью доверив мне свою жизнь.
И вдруг я заметил, что надо мной становится светло, будто разверзлись тучи и появилась луна, которой поклонялся Набонид. Я задрал голову и ужаснулся: сверху привязанный к веревке быстро опускался прямо мне на голову факел с длинным древком.
— Вот он! Вот он! — закричали сверху на арамейском.
Я дернул веревку и крикнул вниз Набониду:
— Беги к Киру! Твое спасение только у Кира! Больше нигде!
И сразу расслабил хватку настолько, что веревка, свитая из конского волоса, с шипением заскользила вниз, обжигая мне руки, как раскаленное железо.
Но боль от ожога исчезла в страшной боли, пронзившей мне плечо. Жало пущенной из бойницы стрелы угодило точно в цель. Рука онемела. Я потерял свой драгоценный груз и услышал внизу звук удара об землю.
Внезапно я увидел множество факелов. Они текли к Вавилону со стороны персидского стана подобно огненной реке — новому Евфрату, несшему в своем русле пламя, а не воду. Потом в моих глазах факелы стали превращаться в круги и кольца, и наконец — в огненные буквы, в слова, плывшие подо мной к Вратам богини Иштар. И слова те грозно гласили: