И с этими словами он швырнул мой жребий далеко в пропасть, так что камешек сразу пропал с глаз.
Более я ни слова не мог сказать ему, ибо Кир говорил со мной как истинный царь.
Уже ступив на узкую тропу, он крикнул мне:
— Гистасп! Если я сорвусь, то достань мое тело со дна пропасти, погреби по царскому обряду и оставь на гробнице надпись: «Я — КИР, ЦАРЬ, АХЕМЕНИД». Поклянись, брат мой, что сделаешь так после моей смерти.
В большом волнении отвечал я брату:
— Кир! Клянусь, что поступлю по слову твоему, но буду сейчас молиться богам, чтобы уберегли тебя, брат мой. Прошу и тебя поступить таким же образом, если мне суждено сорваться в эту пропасть. Клянусь также в том, что сорвусь я или нет, а вернешься ты обратно истинным царем Аншана и Персиды!
Представляется мне теперь, что после этих слов Кир тянул своего коня куда более осторожно, чем вел бы его, не услышав всех моих клятв.
Так, по своей собственной воле, отдал я власть над персами брату своему, Киру.
И вот, по прошествии многих лет все стало так, как предрекал отец мой, Аршам, и власть Кира вернулась в руки сыну моему, Дарию, сторицей.
Много иных прорицаний было о Кире.
Вавилонские жрецы утверждают, что они первыми узнали по звездам истинное предназначение Кира.
Эллины настаивают, что их оракулы давно предсказывали возвышение персов пред иными народами.
На словах всех превзошли иудеи. Они говорят, что еще два века тому назад какой-то их пророк назвал имя Кира и возвестил, что родится в горах персидских царь великий, который сокрушит Вавилон и подчинит себе многие народы. Кто ныне подтвердит, что этот иудейский пророк так говорил в те давние времена?
Ныне мне доподлинно известно только одно: первыми принесли моему брату весть о его грядущем возвышении не эллины, не вавилоняне и не иудеи. То были массагеты, которые прислали к моему брату своих послов за год до того дня, как явились в Пасаргады учитель Аддуниб и торговец Шет.
Кто, кроме меня, теперь знает об этом?
Вот в один из дней поздней весны приехали в Пасаргады скифы, переодетые гирканцами, иначе задержала бы их дорожная стража на мидийских путях и не пропустила бы в Персиду, пока не дозналась, по какой надобности они едут.
Цель же свою скифы скрывали, имея на то причину.
Они привезли с собой девушку из своего племени. Она приходилась младшей сестрою царице массагетской, которую звали Томирис и которая потом погубила Кира. Девушку ту звали Азелек, что означает «жаворонок».
Массагеты привезли в дар Киру священные золотые сосуды и обратились к нему вот с какой просьбой:
— Царь персов! Мы поклоняемся божеству солнца. Слышали мы, что персы также почитают солнце. И вот наш бог рек жрецам, что в далеких горах правит царь, имя которого Пастырь, и могущество его вскоре распространится на многие земли. Бог сказал, что если в царском роде массагетов появится ребенок от этого правителя, то никто и никогда не сможет покорить наш народ и овладеть нашими землями, которые простираются за пределами Мидийского царства, у Гирканского моря. И вот мы просим тебя, повелитель персов, принять в жены или наложницы — уж как тебе самому будет угодно — сестру нашей царицы. Дары, которые мы принесли, ты видишь. Мы от имени нашей царицы даем тебе, царь, также обещание в том, что, когда пределы твоего могущества распространятся до наших земель, массагеты никогда не нарушат границ твоего царства ради грабежа и добычи. Мы клянемся тебе в этом.
Девушка из скифского племени, которая подошла к Киру и поклонилась ему, была пригожа лицом, и взгляд ее был горд, какой бывает лишь у истинно царской дочери. Однако мне сразу показалось, что она больше похожа на высокомерного отрока семнадцати лет, чем на девушку.
Помню, как мой брат стал очень пристально приглядываться к ней и даже весь подался вперед со своего престола. Лицо его покраснело, губы крепко сжались, а брови сошлись над переносицей, но даже я не мог разгадать, что у него на душе: гнев или удивление.
Скифская девушка не отводила глаз. Никакая иная женщина из персидского или мидийского рода не осмелилась бы смотреть в глаза своему будущему супругу, будто мужчина-воин, готовящийся к поединку, а ведь Кир был царем. В нашем народе иной обычай.
Долго длилось молчание. Скифы тогда стали переглядываться между собой, и старейшина, вновь поклонившись Киру, сказал:
— Царь! Мы, скифы, считаем себя самым свободным народом на земле. Мы знаем, что вы, персы, прячете своих жен за стенами и материями, ибо боитесь дурного глаза. Наши женщины воюют наравне с мужчинами и стреляют из лука лучше многих воинов. Они всегда на виду, ибо ничего не страшатся. Они скрываются в повозках только тогда, когда носят плод в утробе своей. Таковы наши обычаи. И вот мы просим тебя, царь, не сажать Азелек в клетку, не покрывать ее пологами, ибо скиф не терпит рабства и в неволе скоро чахнет и умирает. Когда же Азелек понесет от тебя, царь, свой плод, просим отпустить ее, ибо наш бог не желает, чтобы она оставалась до конца своего века среди твоих жен и наложниц, а желает, чтобы она вернулась в свою землю, к своему народу. Таковы наши просьбы, а примешь ли ты, царь персов, наше предсказание о твоем могуществе, наши дары и наши просьбы, то решать тебе.
И вот Кир с трудом оторвал взгляд от девушки и повернулся ко мне, молчаливо прося совета. Скифам он сказал:
— До заката солнца услышите мое слово.
Он повелел проводить скифов в самые лучшие покои, как самых знатных гостей, а когда они ушли, то позвал меня сесть поближе к нему. У него на лбу блестели капли пота.
— Что мне делать, Гистасп? — спросил он меня в беспокойстве.— Разве она девушка?
— Разве она не похожа на девушку, разве не красива? — спросил и я своего брата.— Разве она не приглянулась тебе?
Кир отвел глаза и, помню, долго смотрел на пламя светильника.
— Она волнует мою плоть, и от ее взгляда сильнее стучит мое сердце,— сказал он со вздохом.— Но как я смогу следовать скифскому обычаю, оставаясь персом?
— Если ты отвергнешь ее, то отвергнешь и великое предсказание о своем грядущем могуществе,— напомнил я Киру.— К тому же союз со скифами может пригодиться в будущем.
— В твоих словах правда,— согласился Кир.
И вот Ахурамазда послал мне хорошую мысль.
— Если она хорошо стреляет, сделай ее охотником «правой руки». Пусть она одевается как скиф. Пусть сами скифы дадут ей мужское имя. Пока она не отяжелеет животом, кто отличит ее от юноши? Разве груди у нее велики? Разве трудно скрыть на время все, что женщины и так скрывают без труда? Таким образом она будет пользоваться свободой, и никто не пустит слух, что ты, царь, попрал персидский обычай. В этом нельзя найти никакой лжи, ибо поступишь ты по договору со скифами не ради обмана персов. Они пришли к тебе тайно, ты же только согласился хранить их тайну.
Кир обнял меня и с радостью сказал:
— Хвала великому Митре, который послал мне такого рассудительного брата! Бог посылает тебе мудрость как раз в тот час, когда лишает спокойствия меня!
Кир поступил по моему совету.
Девушка, которой старейшины дали имя Азал, и впрямь оказалась таким искуснейшим стрелком, какого среди персов еще надо поискать. И я признаюсь, что не встречал на своем долгом веку стрелка более меткого, чем Азал-Азелек.
Персы, увидев ее умение, сразу признали ее прекрасным охотником, и никому не могло прийти в голову, какие страшные тайны скрываются под кожаными одеждами маленького скифского наездника, не расстающегося со своим луком.
Итак, первое волнение Кира утихло быстро, а второе возникло уже спустя три месяца и не могло потом улечься долго, до тех самых дней, когда мой брат воссел на мидийский трон в Эктабане.
Предреченного скифскими богами зачатия не происходило, и мы начинали думать, что иные, более могущественные не благоволят появлению ребенка.
Я пытался успокаивать брата, говоря, что, быть может, срок, установленный богами, еще не наступил.
— Если только наши боги не враждуют со скифскими,— хмурился и сокрушался мой брат,— и не требуют чтить персидский обычай... Она уже привыкла к горам, стреляет в лесах, и каждый день я гадаю, вернется она или нет, жива она или погибла, упав в пропасть. Вот моя Кассандана. Она всегда приносит в мою душу радость и спокойствие. А от Азелек одна тревога на сердце, словно болеет мой любимый жеребец и я не знаю, как ему помочь.
— Попробуй усмирить ее и усадить в женский покой,— отвечал я брату.
— Ничего путного из этого все равно не выйдет. Легче усмирить ветер.
В другой раз Кир позвал меня и в сильном смущении поделился своей новой тревогой:
— А вдруг она наполовину женщина, наполовину мужчина. Я слышал, такое случается у скифов. Разве может зачать такая тварь, как будто созданная самим Ариманом?
На эти слова я вопросил брата:
— Неужто скифы долгими и опасными путями пробирались к тебе через парфянские и мидийские земли только затем, чтобы унизить тебя и посмеяться над тобой?
Когда минуло полгода, Кир, скрепя сердце, пожаловался мне на Азелек:
— Она только исполняет повеление своих старейшин принимать мое семя в свое лоно. Больше ей ничего не нужно. Вот моя Кассандана. Как теплы ее ласки! Порой на ложе я готов подчиниться ее желаниям и ее прихотям. А эта дикарка приходит и ложится на спину и лежит, как ящерица на холодном камне. Она не умеет ни ласкать, ни целовать мужчину. Если все скифские жены такие, то удивительно, как еще не выродилось на земле их племя!
— Если так, то боги знают, что делают,— сказал я брату,— Будь скифы страстны и плодовиты, они заполонили бы всю землю.
Азелек тем временем продолжала как ни в чем не бывало охотиться и ежеденно привозить во дворец по целому вороху дичи. В ту пору я ни разу не видел в ее лице радости, но не замечал и тени огорчения.
От массагетов в ту пору так и не появилось гонца с недоуменным вопросом скифских старейшин и самой царицы Томирис, почему медлит царь персов и не случилось ли с ним или Азелек чего дурного.