Владимир СавченкоТАЙНА КЛЕЕНЧАТОЙ ТЕТРАДИПовесть о Николае Клеточникове
Глава первая
Рано утром в пятницу 22 сентября 1867 года пассажирский пароход «Митридат», совершавший регулярные, раз в неделю, рейсы между Одессой и крымскими портами, возвращаясь из Керчи — конечного пункта линии, бросил якорь у мыса Иоанна в виду города Ялты, крошечного поселения в тридцать-сорок домиков у подножия лесистого холма в самом уголке обширного залива. Матросы спустили на воду шлюпку, в нее сошли три пассажира, за ними подали чемоданы, и шлюпка пошла к берегу.
В городе в этот ранний час еще не было заметно никакого движения, но пароход здесь ждали: на пристани, шаткой и скрипучей, которую уже не один раз выбрасывало штормом на берег (пристань была деревянная, на якорях, к ней приставали только мелкие суда — небольшие яхты, турецкие фелуки да рыбацкие барки), торчала фигура в полицейском мундире, неподалеку, на площади, стояло несколько извозчиков, кучка оборванцев мужиков из голодных центральных губерний, забредших в Крым в поисках заработков, жалась в сторонке в надежде услужить пассажирам. Если присмотреться, можно было разобрать и две-три головы в окнах домов за площадью. Там поднялись до времени ради праздного любопытства: кого еще принесло в Ялту в эту пору сезона, когда и без того тесно в городе, заняты все квартиры?
Шлюпка приблизилась настолько, что стали различимы лица и костюмы приезжих. Двое из них были военные, инженерный подполковник, уже немолодой, осанистый, с бакенбардами а-ля император Николай, и солдатик при нем, должно быть денщик. Третий был штатский. Этот привлек особое внимание полицейского чина. Худощавый молодой человек, одетый благородно, в светлый сюртук, белую крахмальную рубашку с галстуком, светлый котелок — и в синих очках. В синих! Не нигилист ли? В столицах, говорят, нигилисты по улицам ходят в синих очках, в черных шляпах с большими полями, с суковатыми дубинками из можжевельника. Впрочем, кто их, столичных, знает. Тот, изверг, в минувшем недоброй памяти году паливший в государя императора, был из благородных. Смутное время! Никому верить нельзя.
Шлюпка подошла к причалу, и первым вышел военный. Огляделся, увидел полицейского офицера и решительно направился к нему, представился:
— Подполковник барон Врангель. Прошу вас оказать услугу. Я в ваших краях впервые, знакомых не имею, а дорогой наслышан, будто у вас какая-то чепуха с квартирами. Говорят, за большие деньги нельзя снять квартиру. У меня семья осталась в Ростове. Я, знаете ли, не привык. — Подполковник говорил обеспокоенным тоном, не вязавшимся с его решительной фигурой. — Я бы хотел пожить, осмотреться. Возможно, землю купить. Через год намерен выйти в отставку. Присматриваюсь.
— С квартирами плохо, плохо, — качал головой полицейский. — Мало квартир. И дерут-с. Прежде за лето приезжало пятьдесят, сто человек, теперь сколько — тысяча? две? Больше.
— Как же мне, помилуйте…
— Не извольте беспокоиться. Если к полудню не найдете квартиру, зайдите ко мне. В окрестностях есть несколько дач, можно договориться с владельцами. Виноват, — вспомнив, что не представился, изящно поклонился полицейский, — местный исправник Зафиропуло. Мой дом, — показал он через площадь на белый одноэтажный дом с мезонином.
Разговаривая с бароном, исправник посматривал на молодого человека в очках. Тот вышел из шлюпки, мордастый матрос вынес за ним два кожаных саквояжа, один передал подбежавшему мужичонке, и все трое направились к ближайшему извозчику. Исправник и барон двинулись за ними следом. Извозчик был местный, Изот Васильев, исправник его хорошо знал, малый ловкий, служивший казачком, потом лакеем у господ Ревелиотти, кучером у купца Бухштаба, промышлявший извозом, а этим летом арендовал у кого-то экипаж и вот, конкурирует с симферопольскими извозчиками, наехавшими в Ялту на сезон. Изот спрыгнул на землю, принял от матроса и мужичонки саквояжи, поставил их в коляску и снова забрался на козлы.
— Куда, барин, прикажете?
Молодой человек расплатился с матросом и мужичонкой и сел в коляску.
— Дачу Корсакова знаешь?
— Дачу его сиятельства генерал-лейтенанта князя Александра Михайловича Дондукова-Корсакова? — бойкой скороговоркой, с удовольствием прокричал звучные слова Изот. — Как же-с! На холме Дарсан.
— Не Дондукова-Корсакова, а Корсакова. Предводителя дворянства.
— Точно так! Его высокоблагородие Владимир Семенович Корсаков. Очень даже знаем-с. Имение «Чукурлар» называется, по-татарски это значит Яма. Во-он там! — показал он кнутовищем через залив, на отрог длинного холма, опоясывавшего часть залива. — Как прикажете, с ветерком али не спеша?
— Как хочешь, — равнодушно ответил седок.
Услышав адрес, который сказал приезжий, исправник вполне этим удовлетворился и если не потерял совсем интереса к приезжему, так только потому, что предводитель дворянства Ялтинского уезда Владимир Семенович Корсаков, к которому направлялся приезжий, быть может родственник предводителя, был в некотором роде его, исправника, прямое начальство. Коляска проехала мимо исправника и барона, остановившихся, чтобы пропустить ее, приезжий и исправник встретились глазами, и исправник вежливо поклонился.
Проехали мимо таможни, гостиницы, дома Зафиропуло, купеческих лавок и трактира, базарчика у горной речки, составлявших фасадную часть города, — это с правой стороны, а с левой, вдоль морского берега, тянулся бульвар, два ряда пышно разросшихся каштанов, они закрывали голый берег, где на гальке лежали перевернутые лодки, сушились растянутые на кольях рыбацкие сети, и в конце бульвара было двухэтажное здание присутственных мест. Переехали по деревянному мосту через быструю речку, и открылась перспектива пустынного побережья с белой известковой полосой почтового тракта почти у самой воды. Море еще лежало в тени, а верхняя часть гор, обступавших бухту справа правильным полукольцом, вздымавшихся вертикальной голой стеной за амфитеатром лесистых предгорий, сияла, плавилась сизо-сиреневым каменным маревом под ярким солнцем. Небо над горами было глянцевое и высокое, теплый воздух, пропитанный запахами моря и горных хвойных лесов, легок и сладок — лучшее время дня, когда природа Ялты — Изот это знал — действует неотразимо на приезжающих. Он ерзал на козлах, ожидая обычных восторженных восклицаний и вопросов, ему хотелось поболтать, но седок как будто не проявлял интереса к природе. Изот покосился на него. Он сидел прямо, сложив руки на набалдашнике трости.
— Вы, барин, видно, не первый раз здесь, в Крыму-то? — решился заговорить Изот.
— Первый раз, — помолчав, ответил седок. — Почему ты спрашиваешь?
— Да чудно. Красота кругом, а вы не смотрите, не спрашиваете ничего? Другие седоки покоя не дают. Да я привык.
Седок усмехнулся, окинул взглядом море, горы.
— Что же смотреть? Еще насмотрюсь.
— Надолго к нам?
— Не знаю. Может быть, на год. Или больше.
— Вы, чай, не родственник Владимиру Семеновичу?
— Нет, — коротко ответил седок.
— А жить где будете? У него?
— Еще не знаю, — помолчав, холодно ответил седок, недовольный назойливостью извозчика.
— Я к чему, барин, спрашиваю? Может, вам квартира понадобится, так могу пособить. У нас на слободке сдают на весь год. Сейчас, конечно, трудно найти — сезон, а через месяц-полтора можно снять, и недорого. В Ялте на зиму мало кто остается. — Он помедлил, ожидая на это естественного вопроса — почему? — но не дождался и сам спросил и ответил: — Почему? Да как, барин, почему? Господам зимой скучно. Ни театров, ни клубов. Как в деревне, зимуем. Пароходы сейчас аккуратно ходят, раз в педелю непременно зайдет. А зимой? Из-за штормов по месяцу, по два не бывает.
Седок не торопил, и Изот не погонял, лошадка трусила мелкой рысцой, благо дорога была ровная. Направо от дороги потянулась обширная плоская равнина, кое-где на ней были разбросаны виноградники и табачные плантации, изрезанные поливными канавками, несколько больших тополей оживляли это скучное место, выжженное солнцем. Ближе к горам равнина вздыбливалась, вспучивалась холмами и террасами, которыми начинались предгорья. На одном из холмов виднелись плоские крыши татарской деревеньки, туда вела извилистая дорога, петлявшая по равнине между плантациями.
— Сейчас, конечно, жизнь в Ялте дорогая, — рассуждал Изот. — Сезон. Ну, жители, известно, пользуются. Потому за лето надо выручить годовой процент. Хорошо, вы утром приехали, а приехали бы на ночь глядя, пришлось бы ночевать на балконе таможни али в купальне на берегу. Недавно случай был. Приехал богатый купец с больной дочерью. Помыкался вечер — нет квартир. Есть одна, в подвале, разве что переночевать. Да хозяин иначе не отдает, как на весь сезон: триста рублей! Что делать? Согласился купец! Утром он, конечно, съехал, нашел подходящую квартиру, а за эту ночку выложил триста рубликов. Вот, барин, какие люди. То же и наш брат извозчик. Нет работы, сезон начинается, свезем тебя за два рубля хошь в Алупку на целый день. А в августе — шалишь! В Ливадию, к примеру, в день тезоименитства государя императора, когда нуждающих много, ниже чем за два червонца не повезем.
— Разве это хорошо?
— Нехорошо, — легко согласился извозчик. — А только оно так. Шалеют люди. Я первый год на легковуше и это не одобряю. А удержу нет. Потому — соблазн. Да и то сказать, как, барин, удержишься, когда все так делают?
Извозчик болтал, лошадка между тем бежала и бежала, и кончилась равнина, проехали еще одну горную речку, и дорога стала подниматься вверх, пошла лесом, закрывшим и море и горы. Потом лес расступился, дорога спустилась в ущелье и поднялась на другую его сторону, и там, за поворотом горы, палево от дороги, показался большой белый дом с колоннами, с садом, за железной оградой.
— Чукурлар, — объявил извозчик.
Пожилой крестьянин в белой просторной рубахе без опояски, в соломенной широкополой шляпе возился в саду.