– По доброй воле, исключительно по доброй воле, – торопливо пояснил генерал, понизив голос. – Он мой сосед, и я заручился его помощью на тот случай, если она мне вдруг понадобится.
Такое объяснение, казалось, еще более усилило и без того немалое недоумение незнакомца.
– Разрази меня гром, можно подумать, будто речь идет об обычной заварушке! – воскликнул он, с явным восхищением разглядывая меня. – В жизни не слыхал ничего подобного!
– А теперь, когда вы разыскали меня, капрал Смит, – продолжал обитатель Клумбер-холла, – чего вы от меня хотите?
– Чего? Да всего. Хочу крышу над головой, хочу новое платье, чтобы его носить, изысканные яства, чтобы их вкушать, и, наконец, бренди, чтобы его пить.
– Ну что ж, я приму вас и сделаю для вас всё, что смогу, – медленно произнес генерал. – Но имейте в виду, Смит, мы должны соблюдать субординацию. Я – генерал, а вы – капрал, я – хозяин, а вы – подчиненный. Не заставляйте меня лишний раз напоминать вам об этом.
Бродяга вытянулся как по струнке и поднял вверх правую руку, развернув ее ладонью вперед в военном салюте.
– Я могу принять вас в качестве садовника, уволив человека, который сейчас занимает эту должность. Что до бренди, то вы будете получать обычный паек, и ничего сверх того. У нас в Клумбер-холле нет горьких пьяниц.
– И что же, вы не принимаете опиум, не пьете бренди, и ничего в этом духе не позволяете себе, сэр? – поинтересовался капрал Руфус Смит.
– Ничего, – твердо ответил генерал.
– Что я могу сказать? Нервы у вас железные, и мужества гораздо больше, чем когда-либо было у меня. Теперь я не удивляюсь, что вам удалось подавить восстание сипаев в 1857 году. Если бы я был принужден ночь за ночью после каждого звона возвращаться к этим кошмарным воспоминаниям, не укрепив предварительно свой дух бокалом спиртного… это давно бы свело меня с ума.
Генерал Хэзерстоун поднял руку в предупредительном жесте, как если бы опасался, что собеседник сболтнет лишнего.
– Я должен поблагодарить вас, мистер Уэст, – произнес он, – за то, что вы показали этому человеку дорогу к моему дому. Я никак не могу допустить, чтобы мой старый товарищ, в каких бы стесненных обстоятельствах тот ни оказался, совсем скатился в пропасть; и если я не откликнулся тотчас же на его требование, так это только потому, что у меня были сомнения, действительно ли он тот, за кого себя выдает. Вы идите по этой дорожке прямо к Клумбер-холлу, капрал, я последую за вами через минуту.
– Бедняга! – продолжал он, наблюдая, как вновь прибывший, прихрамывая, передвигается по подъездной аллее тем способом, который я описал выше. – Он был ранен в ногу, пуля раздробила кость, но этот упрямый глупец не позволил врачу извлечь пулю. Сейчас я вспоминаю, каким он был юным и смышленым солдатом, когда служил в Афганистане. Мы с ним вместе пережили довольно странные приключения, о которых я когда-нибудь поведаю вам, и я, естественно, питаю к нему сочувствие и постараюсь ему помочь. Он вам рассказывал что-нибудь обо мне до того, как я подошел к вам?
– Ни слова, – ответил я.
– О, – произнес генерал с нарочитой небрежностью, но при этом на лице его отразилось явное облегчение, – я подумал, что он, возможно, мог рассказать что-нибудь о старых временах. Ну что ж, я должен идти и присмотреть за ним, а то он перепугает мне всех слуг – не красавец ведь, чего там. До свидания!
Взмахнув на прощанье рукой, старик повернулся и поспешил следом за этим неожиданным прибавлением к его семейству, в то время как я принялся бродить вокруг высокого темного забора, пристально вглядываясь в щели между досками, но так и не обнаружил никаких признаков присутствия Мордаунта или его сестры.
Мой отчет заканчивается на прибытии в Клумбер-холл капрала Руфуса Смита, – это, как показали дальнейшие события, стало началом конца.
Итак, разумно и по порядку я изложил, что привело нас в Уигтауншир; рассказал о прибытии Хэзерстоунов в Клумбер-холл; поведал о череде странных происшествий, которые вначале всего лишь возбудили наше праздное любопытство, а в конце вызвали сильнейший интерес к семье Хэзерстоунов; и коротко остановился на тех обстоятельствах, что связали нас с сестрой более прочными узами с этой семьей. Я думаю, что настал как нельзя более удачный момент, чтобы передать эстафету рассказчика тем, у кого в течение всех этих месяцев была возможность узнать хоть что-нибудь о происходящем в Клумбер-холле, находясь внутри него, – ведь мне приходилось наблюдать за ним только снаружи.
Кучер Израэль Стейкс, как выяснилось, не умеет ни читать, ни писать, но мистер Мэтью Кларк, пресвитерианский священник из Стоуникирка, записал его показания, после чего Стейкс должным образом засвидетельствовал их подлинность, поставив крестик напротив своего имени. Добрый пастор, как я представляю, слегка отшлифовал стиль и слог рассказчика, о чем я слегка сожалею, так как записанный дословно, в первозданном виде, этот рассказ, пусть даже и менее вразумительный, мог быть гораздо более интересным. И всё же он сохранил заметный отпечаток индивидуальности Израэля Стейкса и вполне может считаться точным отчетом о том, что он видел и слышал, находясь на службе у генерала Хэзерстоуна.
Глава 8Отчет Израэля Стейкса, записанный и засвидетельствованный преподобным Мэтью Кларком, пресвитерианским священником из Стоуникирка, Уигтауншир
Мастер Фотергилл и священник сказали мне так: я должен поведать всё, что я знаю о генерале Хэзерстоуне и его домашних, но при этом мне не следует много распространяться о самом себе, поскольку для читателей ни я, ни мои дела не представляют ровно никакого интереса. Я не уверен, что это так и есть, ибо семья Стейксов известна и уважаема по обе стороны шотландской границы, и очень многим в Нишдейле и Аннандейле было бы приятно узнать новости о сыне Арчи Стейкса из Эккльфехана.
Однако я сделаю то, о чем меня просят, ради мистера Уэста в надежде, что он не забудет обо мне, если мне доведется попросить его об услуге11. Сам я писать не умею, потому что мой отец вместо того, чтобы отправить сына в школу, посылал меня пугать ворон. Но, с другой стороны, он привил мне принципы истинной святой церкви, и за это я воздаю хвалу господу нашему богу!
В мае прошлого года, числа двенадцатого, на улице ко мне подошел агент по недвижимости мистер Мак-Нейл и спросил, не хочу ли я получить место кучера и садовника. Так уж вышло, что в то время я как раз подыскивал что-то в этом роде, но я не торопился сообщать об этом агенту и старался ничем не выдать своего интереса.
– Вы вольны принять или отклонить это предложение, – продолжал хитрый лис. – Это хорошее место, многие были бы счастливы заполучить его. Если пожелаете, можете завтра в два часа пополудни зайти в мою контору и задать ваши вопросы самому джентльмену.
Вот и всё, что мне удалось у него выведать. Он был человеком скрытным и склонным торговаться до последнего, что едва ли послужит ему во благо в следующей жизни, ибо земное добро, накопленное нами на этом свете, не представляет никакой ценности в мире ином. Когда придет день страшного суда, по левую руку от престола будет толпиться целая тьма агентов по недвижимости, и я не слишком удивлюсь, если обнаружу среди них и мистера Мак-Нейла.
Итак, на следующий день я поднялся в его контору, где обнаружил самого агента и высокого худого человека строгого вида с седыми волосами и лицом темным и сморщенным, как грецкий орех. Он взглянул на меня сурово, сверкнув своими горящими, будто два уголька, глазами, а затем заговорил.
– Вы родились в этих краях, насколько я понимаю? – спросил он у меня.
– Да, – ответил я, – и никогда не покидал родные места.
– Ни разу не были за пределами Шотландии? – поинтересовался он.
– Только дважды ездил на ярмарку в Карлайл, – уточнил я, поскольку не люблю лгать, а кроме того, агент был осведомлен об этой моей поездке, ибо я по его поручению приобрел там двух бычков для Друмлехской фермы.
– От мистера Мак-Нейла я узнал, – продолжал генерал Хэзерстоун (а это был он собственной персоной), – что вы не умеете писать.
– Не умею, – подтвердил я.
– И читать не умеете?
– Да, – сказал я.
– Мне кажется, – молвил он, повернувшись к агенту, – что это именно тот человек, который мне нужен. В нынешнее время слуги невероятно избалованы, – продолжал он. – Кичатся своим образованием. У меня нет сомнений, Стейкс, что вы мне вполне подходите. Вы будете получать три фунта в месяц, не считая пропитания, но я сохраняю за собой право рассчитать вас в любое время, выделив двадцать четыре часа на сборы. Вас это устраивает?
– Условия разительно отличаются от моего прежнего места работы, – проговорил я, изображая недовольство.
И в этих словах заключалась истинная правда, ибо старый фермер Скотт платил мне лишь один фунт в месяц, да кормил овсянкой дважды в день.
– Хорошо, хорошо, – сказал генерал, – возможно, мы повысим вам жалованье, если нас устроит всё остальное. Вот вам шиллинг, – мистер Мак-Нейл сказал мне, что здесь их принято раздавать направо и налево, – и я буду ждать вас в Клумбер-холле в понедельник.
В понедельник я отправился в Клумбер-холл. Что это был за дом! Невероятно огромный, с сотней окон, если не больше, а внутри было достаточно места, чтобы там могла укрыться половина прихода.
Что касается садоводства, то здесь вообще-то не было сада, за которым я мог бы ухаживать. Неделя проходила за неделей, а лошадь ни разу не покидала конюшню. И всё же мне и без этого хватало работы, поскольку требовалось возвести высокий забор вокруг поместья, а кроме того, я выполнял различные мелкие поручения – чистил ножи, полировал обувь и тому подобное, – в общем, занимался делами, более приличествующими престарелой клуше, нежели мужчине в самом расцвете сил.
Кроме меня, на кухне были еще двое слуг – кухарка Элиза и горничная Мэри, – обе несчастные, заблудшие овечки, погубившие свою душу в суетном Лондоне, поглощенные мирскими утехами и мало заботящиеся о спасении души.