Добрый старый джентльмен был весь охвачен лихорадочным возбуждением.
Я вскочил с кровати и принялся наспех натягивать свою одежду, когда раздался грозный неясный гул, приглушенный завываниями ветра и раскатами грома.
– Ну вот, опять! – вскричал отец. – Бедняги, это их сигнальные ракеты! Джемисон с рыбаками уже внизу. Надень свою штормовку и шотландскую шапку30. Идем, идем, каждая потерянная секунда может стоить человеческой жизни!
Мы поспешно спустились к берегу бухты в сопровождении доброй дюжины обитателей Брэнксома.
Шторм усиливался, и ветер дул с дьявольским, несмолкаемым шумом. Так велика была его сила, что мы, вынужденные идти против ветра, отворачивали в сторону лица, ибо нам навстречу летели в изобилии вздымаемые бурей песок и гравий.
Сквозь гонимые ветром облака всё же проникало достаточно света, чтобы мы могли видеть дорогу, но то, что находилось в отдалении, было скрыто непроглядной мглой.
Мы стояли, увязнув до лодыжек в гальке и водорослях, заслонив глаза руками, и пытались хоть что-нибудь разглядеть в этой чернильной мгле.
Временами мне казалось, что я слышу человеческие голоса, исполненные ужаса и молящие о помощи, но в таком диком разгуле стихии довольно трудно отличить один звук от другого.
И вдруг в самом эпицентре бури тускло замерцал свет, а в следующее мгновение пляж, море и бесчинствующие волны бухты были ярко освещены ослепительным светом сигнальной ракеты.
Судно лежало на боку прямо посреди рифа Хансель, брошенное на него под таким углом, что я мог ясно разглядеть обшивку палубы от носа до кормы. Я тотчас же узнал корабль: это был тот самый трехмачтовый барк, который я заприметил в водах канала нынче утром, а Юнион Джек31, развевающийся на зазубренной верхушке обрубка бизани32, выдавал национальную принадлежность потерпевшего крушение судна. Четко были видны рангоут, такелаж и разорванные снасти, освещенные ослепительно вспыхивающим, искрящимся огнем, находящимся на самой высокой точке бака33.
В отдалении, вкруг обреченного судна, сгущалась беспросветная тьма, переходящая в волнующуюся массу огромных волн, никогда не знающих покоя, никогда не устающих, с гребнями, увенчанными громадными шапками бурлящей пены. Каждая из этих волн, достигнув широкого круга, образованного искусственным светом сигнальной ракеты, казалось, обретала еще большую силу и объем, и с удвоенной стремительностью и энергией, с неприятным ревом и грохотом, спешила обрушиться на свою жертву.
Несмотря на густую пелену, мы смогли отчетливо разглядеть около дюжины испуганных моряков, которые, обнаружив наше присутствие после очередной вспышки сигнальной ракеты, обратили к нам свои бледные лица и умоляюще простерли вперед руки. Очевидно, наше присутствие вновь вселило в бедняг надежду, невзирая на то, что их собственные шлюпки были все либо смыты с палубы гигантской волной, либо повреждены так, что не представлялось возможным использовать их в качестве спасательного средства.
Цепляющиеся за ванты матросы были, однако, не единственными, кто терпел бедствие на борту судна. На разбитой корме стояли трое людей, чей внешний облик настолько отличался от облика несчастных, умоляющих нас о помощи, что можно было заподозрить их принадлежность к другой расе.
Склонившись над разбитым гакабортом34, они, казалось, вели между собой разговор так спокойно и безмятежно, словно даже и не осознавали нависшей над ними смертельной угрозы.
Когда сигнальная ракета осветила их, мы с берега смогли разглядеть, что на головах этих невозмутимых незнакомцев надеты красные фески. Смуглые лица с крупными чертами также выдавали их восточное происхождение.
У нас, однако, было мало времени, чтобы подмечать такие мелкие детали. Судно быстро шло ко дну, и следовало сделать всё возможное, чтобы спасти насквозь промокших бедняг, взывающих к нам, моля о помощи.
Ближайшая спасательная шлюпка находилась в заливе Лус, в десяти милях отсюда, но зато здесь, на покрытом галькой берегу, имелось наше собственное широкое, вместительное судно, и здесь же были храбрые рыбаки из деревни, способные составить хорошую команду. Шестеро из нас сели на весла, прочие оттолкнули лодку от берега, и мы вступили в схватку со стихией, продираясь сквозь неистово беснующиеся, огромные бурлящие волны, яростно раскачивающие и швыряющие в разные стороны наше суденышко. И всё же расстояние между нами и барком неуклонно сокращалось.
Казалось, однако, что наши усилия были обречены пропасть втуне.
Когда мы очутились на вершине большого гребня, я увидел необыкновенно гигантскую волну, превосходящую размерами все прочие волны, и идущую вслед за ними, подобно тому, как погонщик следует за стадом овец. Устремившись к судну, она нависла над разбитой палубой, закручиваясь в высокую дугу.
С душераздирающим треском злополучный корабль раскололся надвое в том месте, где жуткий зубчатый гребень рифа Хансель впился в киль барка. Кормовая часть корпуса, вместе с обломком бизани и тремя жителями Востока, стремительно погрузилась в глубокие воды и исчезла, в то время как носовая часть беспомощно балансировала в воздухе, удерживая сомнительное равновесие на скалах.
Вопль ужаса донесся с обломков разбитого судна и эхом отозвался на пляже, но, благодаря благословенному провидению, обломок судна продержался на плаву до тех пор, пока мы не добрались до бушприта35 и не спасли всех членов команды.
Не успели мы, однако, проделать и половины нашего обратного пути к спасительному берегу, как следующая гигантская волна швырнула барк на риф, разбив его в щепы, и погасив сигнальный огонь, скрыла ужасный dénouement36 от наших взоров.
Наши друзья, оставшиеся на берегу, громко выкрикивали поздравления и восхваляли нас, также давая понять, что они не прочь приютить у себя потерпевших кораблекрушение. Их было тринадцать, этих бедняг, дрожащих и перепуганных, – наверное, так выглядит всякий человек, только что чудом выскользнувший из цепких лап смерти. Исключение составлял лишь капитан – крепкий и выносливый малый, сохраняющий хладнокровие. Пожалуй, он был единственным, кто мог пролить свет на случившееся.
Нескольких моряков расселили по рыбацким коттеджам, но большая часть команды отправилась вместе с нами в Брэнксом. Мы нашли для них сухую одежду и, усадив у очага на кухне, угостили мясом и пивом.
Капитан, чья фамилия была Медоуз, с трудом втиснул свое массивное туловище в мой костюмчик, спустился в гостиную, где он сам приготовил горячий грог, и поведал нам с отцом о случившейся катастрофе в подробностях.
– Если бы не вы, сэр, и не ваши храбрые ребята, – сказал капитан, улыбнувшись мне, – мы бы сейчас находились на глубине в десять морских саженей37. Что до «Белинды», то она всего лишь прохудившаяся старая лохань, и в придачу была застрахована на солидную сумму, так что ни я, ни ее владельцы не станем проливать горькие слезы по поводу ее гибели.
– Боюсь, – печально произнес мой отец, – что мы никогда больше не увидим трех ваших пассажиров. Я оставил на пляже людей на тот случай, если тела всплывут на поверхность, но, пожалуй, это безнадежная затея. Я видел, как они пошли ко дну, когда судно раскололось, – ни один человек не смог бы выжить в этом разгуле стихии.
– Кем они были? – спросил я. – Я даже представить себе не мог, что люди могут быть столь безмятежны перед лицом неминуемой гибели.
– Кто они есть или кем они были, – ответил капитан, в задумчивости раскуривая трубку, – на этот вопрос не так-то легко ответить. Последний порт, в который мы заходили, был Карачи, что на севере Индии, и там-то мы и взяли их на борт как пассажиров до Глазго. Самого молодого из них звали Рам Сингх, и в контакт я входил только с ним, но они все казались спокойными, безобидными людьми. Я никогда не расспрашивал их о делах, но рассудил, что они принадлежали к общине парсов38 и были торговцами из Хайдарабада, а в Европу их призвали дела, связанные с торговлей. Я никак не мог понять, почему команда так боялась их, да и мой помощник тоже, хотя уж он-то должен был иметь больше здравого смысла.
– Боялись их! – вскричал я в изумлении.
– Да, у команды были какие-то абсурдные идеи насчет того, что эти пассажиры – опасные спутники, способные навлечь несчастье на наш корабль. Я не сомневаюсь, что если вы зайдете сейчас на кухню, то услышите, как они все в один голос обвиняют наших пассажиров в постигшем нас кораблекрушении.
Едва капитан закончил свою реплику, как дверь гостиной распахнулась, и вошел помощник капитана – высокий рыжебородый моряк. Он получил полное обмундирование от одного добросердечного рыбака, и в своем удобном свитере и начищенных до блеска рыбацких сапогах являл собой превосходный образчик наиболее благополучного из всех потерпевших кораблекрушение моряков.
Произнеся несколько слов благодарной признательности за наше гостеприимство, он опустился в кресло у очага и протянул к огню свои огромные загорелые ручищи.
– Что вы думаете теперь, капитан Медоуз? – вскоре спросил он, поглядывая на своего капитана. – Разве я не предупреждал вас, к каким результатам приведет пребывание этих черномазых на борту «Белинды»?
Капитан, откинувшись на спинку кресла, рассмеялся от всей души.
– Ну вот, что я вам говорил? – воскликнул он, обращаясь к нам. – Что я вам говорил?
– Хорошо вам смеяться, хотя я лично ничего смешного не вижу, – раздраженно отозвался помощник. – Я потерял превосходное морское снаряжение, да еще был близок к тому, чтобы потерять в придачу собственную шкуру!