лестящей военной хитростью, о какой я когда-либо слышал!
В наши намерения входит сделать вид, будто мы собираемся спуститься в долину, чтобы встретить колонну и перекрыть вход в ущелье, откуда якобы ожидается нападение. Очень хорошо. Сегодня, как только стемнеет, мы совершим ночной переход и доберемся до лагеря. Здесь я спрячу в фургонах человек двести моих солдат и опять начну подниматься в горы.
Наши закадычные враги, узнав, что мы вознамерились идти на юг, оставив колонну, двигающуюся с севера, без прикрытия, натурально устремятся к ней, воображая, что мы уже в двадцати милях к югу от них. И мы преподадим им такой хороший урок, что в следующий раз они скорее будут помышлять о том, чтобы остановить молнию, нежели станут препятствовать движению продовольственных колонн войск Ее Величества королевы Великобритании. Я весь как на иголках в ожидании предстоящей операции.
Элиот так искусно замаскировал два своих орудия, что они больше всего похожи на тележки уличных торговцев фруктами, чем на что-либо иное. У противника могут зародиться подозрения, если он увидит артиллерийские орудия, подготовленные к бою. Артиллеристы спрячутся в тех фургонах, что поближе к орудиям, и будут готовы в любую минуту снять орудие с передка и открыть огонь. Пехота будет прикрывать их с флангов и с тыла. А наших благоразумных, достойных доверия сипаев мы посвятили в подробности плана, который не собираемся претворять в жизнь. (Notabene: если хочешь, чтобы о какой-либо новости трезвонили по всей провинции – всего лишь шепни ее на ушко под большим секретом своему преданному слуге-туземцу и возьми с него клятву не разглашать тайну).
8:45 вечера. Прямо сейчас выступаем навстречу колонне. Да пребудет с нами удача!
5 октября. Семь часов вечера. Io triumphe60! Нас бы увенчать лаврами – Элиота и меня! Кто может сравниться с нами в качестве истребителей разбойничьего сброда?
Я вернулся только что, изнуренный и усталый, покрытый бурыми пятнами крови, но прежде чем умыться и переодеться, я взялся за дневник, дабы запечатлеть на бумаге летопись наших ратных подвигов, – пусть даже, описанные в моем личном дневнике, они никогда не станут достоянием общественности. Я опишу все эти события подробно, готовясь занести их в точно таком виде и в официальное донесение, которое мы с Элиотом составим, когда он вернется. Билли Доусон как-то сказал, что существует три сравнительных степени правдивости сообщений: уклончивость, ложь и официальное донесение. Однако мы никак не можем преувеличить наши достижения, ибо к ним просто невозможно ничего прибавить.
Действуя по плану, мы выступили в назначенный час и достигли лагеря, расположенного в долине. Колонну эскортировали лишь две слабые роты пятьдесят четвертого полка, – слабые не сами по себе, просто против неожиданного, стремительного нападения диких горцев они едва ли смогли бы что-нибудь сделать. Но с нашим подкреплением, под нашей охраной, вполне можно было бросить вызов этим мошенникам.
Командовал войсками молодой Чемберлен – славный малый. Мы скоро разъяснили ему положение дел, и всё было готово для выступления на рассвете. Правда, фургоны были настолько переполнены, что нам пришлось выгрузить несколько тонн фуража, дабы высвободить место для моих сипаев и для артиллерии.
Около пяти утра мы, как говорят в Африке, «засели в засаде», а в шесть колонна двинулась дальше. Конвоиры беспечно рассредоточились так, что колонна выглядела беззащитной и словно сама приглашала противника напасть на нее.
Вскоре я смог убедиться, что поднятая тревога в этот раз не была ложной, и что местные племена и впрямь замышляют недоброе.
С моего наблюдательного поста под парусиновым тентом одного из фургонов я мог разглядеть головы туземцев в тюрбанах, – они внезапно появлялись из-за скал и оглядывали нас, – а еще я замечал редких лазутчиков, спешащих на север с вестями о нашем приближении.
Лишь когда мы достигли Терадского ущелья – мрачного прохода, обрамленного гигантскими утесами, – африди стали появляться большими отрядами, хотя они так хитро скрывались, что, не будь мы настороже, то могли бы спокойно проследовать прямиком в расставленную ими западню. Едва колонна остановилась, горцы, поняв, что обнаружены, открыли по нам ожесточенный, но неприцельный огонь.
Я просил Чемберлена выставить людей для ведения перестрелки и дать им распоряжение медленно отступать к фургонам, дабы завлечь африди. Наша военная хитрость удалась как нельзя лучше.
Как только красные мундиры принялись медленно, но верно отступать, неизменно держась под прикрытием, вражеские отряды последовали за ними с пронзительными ликующими воплями. Они перепрыгивали с уступа на уступ, потрясая в воздухе своими кривыми саблями и завывая подобно стае демонов. Их искаженные яростью черные гротескные физиономии, их свирепые жесты, их развевающиеся одежды являли собой превосходную композицию для любого живописца, возжелавшего изобразить на холсте концепцию Мильтона об армии нечестивых.
Они нажимали на нас со всех сторон, и наконец, полагая, что победа уже у них в кармане, осмелели, покинули свои укрытия в скалах и стремительно обрушились на беззащитную колонну бесчинствующей, неистово завывающей толпой с зеленым знаменем пророка Магомета в авангарде.
Пробил наш час, и мы блистательно воспользовались представившейся возможностью.
Из каждой щели фургонов на неверных посыпался град пуль, и с каждым выстрелом их шайка всё больше редела. Сорок, а то и шестьдесят человек рухнули, как подстреленные кролики. Оставшиеся отступили было, застигнутые врасплох, но затем, возглавляемые своими командирами, вновь сплотились для стремительного натиска и бросились вперед.
Однако этим неорганизованным людям не стоило даже и пытаться противостоять нашему прицельному огню. Их главари пришли в замешательство, а все прочие после минутного колебания развернулись и кинулись обратно к скалам.
Настал наш черед перейти в активное наступление. Орудия были сняты с передков и заряжены картечью, в то время как пехота наступала на противника ускоренным маршем, разя и пристреливая всякого, кто попадался ей на пути.
Никогда еще я не видел, чтобы преимущество в битве переходило от одной стороны к другой столь стремительно и бесповоротно. Неохотное отступление превратилось в поспешное бегство, которое вскоре стало бегством беспорядочным и паническим, и вот уже от сплоченного отряда туземцев не осталось ничего, кроме разбросанной, деморализованной толпы, в диком смятении несущейся к родным цитаделям в поисках укрытия и защиты.
Сейчас, когда они находились в моей власти, я отнюдь не склонялся к тому, чтобы позволить им так дешево отделаться. Напротив, я намеревался преподать им хороший урок, чтобы в будущем самый вид красного мундира внушал им благоговейный трепет.
Наступая беглецам на пятки, мы последовали за ними в Терадское ущелье.
Отрядив Элиота и Чемберлена с ротой солдат для защиты моих флангов, мы с сипаями и отрядом артиллерии рванулись вперед, не давая противнику времени, чтобы опомниться и возобновить борьбу. Однако здесь мы оказались в невыгодном положении из-за нашей стесняющей движения европейской униформы, а также из-за отсутствия навыков скалолазания, так что настигнуть горцев мы бы не смогли, если бы не счастливая случайность.
От главного коридора ответвлялся еще один, более узкий проход, и некоторые из беглецов в спешке и замешательстве устремились туда. Я видел, как шестьдесят или семьдесят горцев свернули в этот проход, и я уже решил было оставить их в покое и продолжить преследование главного отряда, но тут ко мне подбежал один из моих разведчиков и доложил, что узкое ущелье – cul-de-sac61, и что у тех африди, которые в него свернули, нет никаких шансов выбраться наружу, минуя наши войска.
Нам предоставлялась отличная возможность посеять ужас в рядах туземцев. Оставив Элиота и Чемберлена продолжать преследование главного отряда противника, я вместе с сипаями вступил в узкий проход, и мы медленно продвигались вперед, вытянувшись цепью и рассредоточившись по всем закоулкам. Даже шакал не прошмыгнул бы мимо нас незамеченным. Бунтовщики были точно крысы, угодившие в капкан.
Ущелье, в котором мы очутились, было самым мрачным и величественным из всех, что я когда-либо видел. С обеих сторон вздымались голые отвесные скалы высотой в тысячу футов, а то и более. Они громоздились друг на друга так плотно, что внутрь ущелья проникала лишь очень узкая полоска дневного света. Свет к тому же затеняли перистые пальмовые листья и кусты алоэ, нависшие над краями глубокой расселины.
У входа между стенами ущелья было не менее двухсот ярдов, но по мере нашего продвижения вглубь проход постепенно сужался, и в конце концов половине роты пришлось двигаться сомкнутым строем.
В этом странном ущелье царил полумрак, а тусклый рассеянный свет придавал вырисовывающимся вдали базальтовым скалам неясные, фантастические очертания. Здесь не было проложено троп, дно ущелья оказалось на редкость неровным, но я проворно двигался вперед, велев своим ребятам держать пальцы на спусковых крючках, ибо я разглядел, что мы приближаемся к месту, где два утеса сходятся, образуя острый угол.
Наконец мы достигли этого места. Огромные груды валунов высились с обеих сторон прохода, за ними-то и спрятались наши беглецы, явно полностью деморализованные и не способные оказать сопротивление. Они оказались беспомощными узниками, и вопрос о том, чтобы позволить им уйти, даже не поднимался. Необходимо было быстро расправиться с ними, другие варианты не обсуждались.
Взмахнув саблей, я повел своих людей в наступление, когда нас остановило самое необычайное и драматическое вмешательство в ход битвы, которое мне приходилось пару раз видеть на сцене «Друри-лейн»62, но никогда – в реальной жизни.