Каждый раз, когда мы поднимались на возвышенность, я замечал, как Мордаунт нетерпеливо озирается в тщетной надежде обнаружить хоть какие-нибудь следы исчезнувшего отца, но на всём огромном пространстве заболоченных земель, поросших вереском, не было ни единого признака жизни, ни малейшего движения. Окружающий нас ландшафт казался безжизненным, тихим и пустынным.
Наш визит в Клумбер-холл был краток, ибо дорога была каждая минута. Мордаунт бросился в дом и вскоре вновь появился на пороге, держа в руках старую куртку своего отца, которую он передал Фуллартону, а тот, в свою очередь, дал ее понюхать собаке.
Умная собака тщательно обнюхала куртку, затем побежала было по подъездной аллее, но тут же вернулась и снова обнюхала куртку, и вот тогда уже торжествующе вздернула обрубок хвоста и разразилась оглушительным лаем, – это означало, что она напала на след. Ее хозяин привязал к ошейнику собаки длинный поводок, чтобы мы могли поспевать за ней, и мы все отправились на поиски. Наш маленький проводник резво бежал по следу генерала, в возбуждении натягивая поводок и норовя вырваться.
Пару сотен ярдов наш путь лежал по главной дороге, затем мы пролезли через брешь в изгороди, вышли на вересковую пустошь и двинулись по ней в северном направлении, держась прямой линии.
Солнце к этому времени поднялось высоко над горизонтом, и всё вокруг, от голубого, покрытого сверкающими бликами моря, до пурпурных гор, выглядело таким свежим и умиротворенным, что было трудно осознать всю таинственность и опасность предприятия, в которое мы оказались вовлечены.
Запах, должно быть, хорошо впитался в землю, ибо собака ни разу не остановилась и не выказывала ни малейших признаков колебания, увлекая за собой хозяина с такой скоростью, что тому пришлось оставить всякие разговоры.
В одном месте, пересекаемом небольшим ручейком, мы ненадолго сбились со следа, но наш востроносый соратник вскоре учуял запах на другой стороне ручья и понесся по непроторенному пространству заболоченных земель, непрерывно тявкая и повизгивая в своем неутомимом рвении. Не будь мы все трое достаточно быстроноги, чтобы лететь со скоростью ветра, мы могли бы и не выдержать столь долгой и стремительной пробежки по пересеченной местности, густо поросшей вереском, который иногда доходил нам почти до пояса.
Что касается меня, то сейчас, оглядываясь назад, я не имею ни малейшего представления, какой цели я надеялся достигнуть в конце наших поисков. Я могу только вспомнить, что мой мозг переполняли самые неясные и самые разнообразные гипотезы.
Могло ли быть так, что трое буддистских жрецов, заранее подготовившись к отплытию, посадили своих пленников на корабль, идущий на Восток? Направление, в котором шли следы, поначалу, казалось, свидетельствовало в пользу этого предположения, поскольку наш путь лежал вдоль верхнего края бухты, но потом мы свернули и побежали в направлении, ведущем прочь от моря. Стало ясно, что конечным пунктом нашего путешествия будет не берег океана.
К десяти утра мы преодолели около двенадцати миль, и были вынуждены сделать на несколько минут остановку, чтобы перевести дыхание, ибо последние милю или две нам приходилось карабкаться по обширным склонам уигтаунских холмов.
Эта кряжистая цепь в самой высокой своей точке едва ли превышала тысячу футов. С вершины холмов, обратив взор на север, мы могли созерцать такой пустынный и унылый пейзаж, подобного которому не отыскать, наверное, больше нигде в мире.
Вплоть до самой линии горизонта тянулось широкое пространство, состоящее главным образом из воды и грязи, разбросанных как попало и перемешанных друг с другом в таком диком беспорядке, что казалось, будто это часть какого-то неведомого мира, находящегося в процессе формирования. Там и сям в однообразие серовато-коричневой поверхности этого необъятного болота врывались лоскутки чахлых бледно-желтых зарослей тростника и серовато-серой, с прозеленью, пены, которые лишь подчеркивали и усиливали общее мрачное впечатление, производимое этим тусклым и унылым пейзажем.
На ближайшем к нам краю болота виднелись заброшенные торфяные разработки – вездесущий человек и здесь оставил следы своей жизнедеятельности, – но за этими незначительными вкраплениями не наблюдалось более ни единого признака жизни. Даже вороны и чайки не пролетали над этой отвратительной пустыней.
То была огромная трясина Кри. Эта соляная топь сформировалась в результате вторжения океанических вод в глубь побережья, где они, дойдя до опасных болот и коварных ям, заполненных жидкой грязью, образовали такую хаотичную смесь, что едва ли какой-нибудь человек отваживался ступать на зыбкую почву, не имея в проводниках одного или нескольких опытных крестьян, которым известны тайные тропинки, ведущие через болото.
Едва мы достигли зарослей тростника, обозначающих границу топи, как в ноздри нам ударил отвратительный, зловонный запах, поднимающийся с поверхности грязной воды, идущий от болотной тины и гниющей растительности, – ужасное зловоние, отравляющее свежий воздух холмистых земель.
Самый вид этого места был настолько отталкивающим и мрачным, что наш отважный фермер дрогнул, и нам стоило немалых трудов уговорить его двигаться дальше. Хорошо хоть, собака не была подвержена влиянию чрезмерной впечатлительности, свойственной существам более высокого порядка. Она по-прежнему бежала вперед, уткнув нос в землю, радостно повизгивая и трепеща всем телом от возбуждения и нетерпения.
Проложить путь через болота не представляло особой трудности, ибо мы двигались след в след за теми пятерыми, что прошли здесь до нас.
Если у нас и были какие-то сомнения в способностях нашего четвероногого проводника, то сейчас они полностью улетучились, поскольку в этой мягкой, липкой темной грязи мы и сами могли отчетливо разглядеть следы пятерых людей, шедших в ряд, на равном расстоянии друг от друга. Это последнее обстоятельство ясно свидетельствовало о том, что по отношению к генералу и его спутникам никакого физического насилия не применялось. Если принуждение и было, то оно, во всяком случае, носило не материальный характер.
Дойдя до коварных трясин, мы стали двигаться с повышенной осторожностью, дабы не сойти невзначай с узкой тропы и не потерять твердую опору под ногами.
С обеих сторон тропы тянулись обширные пространства стоячей воды. Вода здесь была неглубока, а дно выстилала полужидкая грязь, которая там и сям поднималась на поверхность, образуя влажные, зыбкие островки, испещренные беспорядочными вкраплениями чахлой растительности.
Огромные заплесневелые грибы, пурпурные и желтые, в изобилии высыпали на редкие островки земли, как будто природа, страдая от некоей отвратительной болезни, покрылась множеством гигантских волдырей.
Темные, похожие на крабов создания то и дело стремительно пересекали нашу тропинку, а средь чахлых зарослей тростника извивались и копошились омерзительные бледно-розовые черви. Каждый наш шаг поднимал ввысь тучи пронзительно пищащих или гулко жужжащих насекомых. Они окружали нас, образуя над головой плотное облако, садились на руки и лицо и вонзали в нас свои ядовитые жала. Никогда прежде мне не приходилось блуждать по столь отвратительным, гиблым местам.
Мордаунт Хэзерстоун решительно шагал вперед, и на его смуглом лице ясно читалось, что он не отступится и не свернет с дороги, несмотря ни на что. Нам оставалось только сопровождать его до конца, хотя нам и неведомо было, чем закончится наше путешествие.
По мере нашего продвижения тропинка становилась всё уже и уже. Мы увидели по следам, что наши предшественники были вынуждены выстроиться гуськом, и последовали их примеру. Фуллартон вместе с собакой шел впереди, Мордаунт за ним, а я замыкал шествие. Крестьянин некоторое время назад сделался хмурым и озабоченным, а когда с ним заговаривали, угрюмо бурчал что-то в ответ. Наконец он резко остановился и со всей определенностью заявил, что отказывается двигаться дальше.
– Здесь бродить небезопасно, – сказал он. – А кроме того, я знаю, куда приведут эти следы!
– Куда же?
– К бездне Кри, – отвечал он. – Сдается мне, она уже недалеко отсюда.
– Бездна Кри! Что же это такое?
– Это большая, огромная яма в земле. Ее глубина столь велика, что никто не может сказать, где у нее дно, и есть ли оно вообще. В народе поговаривают, что этот бездонный колодец и есть ворота в саму преисподнюю.
– Значит, вы там бывали? – спросил я.
– Чтобы я еще там бывал! – вскричал он. – Что мне делать у бездны Кри? Нет, никогда я там не был, как, впрочем, и любой другой человек, находящийся в здравом уме.
– Тогда откуда вы узнали об этом месте?
– Мой прадед побывал там, вот откуда я знаю, – ответил Фуллартон. – Он заключил пари, и ему пришлось идти к бездне Кри однажды субботней ночью. Впоследствии он не любил распространяться на эту тему, и ни одной живой душе не рассказывал, что с ним приключилось, но с тех пор его бросало в дрожь от одного упоминания об этом месте. Он был первым Фуллартоном, побывавшим у бездны Кри, и последним до сего дня. Если хотите знать мое мнение, то я бы посоветовал вам бросить эту затею и вернуться домой, ибо в этом месте вас не ожидает ничего хорошего.
– С вами или без вас, но мы продолжим наш путь, – отвечал Мордаунт. – Отдайте нам только собаку, а сами можете оставаться здесь, мы захватим вас на обратном пути.
– Нет, нет! – закричал он. – Я не отпущу свою собаку в такое место, где ее запросто могут напугать привидения, а то еще и Старый Ник64 заманит ее к себе, приняв обличье зайца, да и утащит. Собака останется со мной.
– Собака пойдет с нами, – сказал мой спутник, сверкая глазами. – У нас нет времени препираться. Вот вам пятифунтовая банкнота. Отпустите собаку, или, клянусь небом, я отберу ее у вас силой, а будете препятствовать – швырну вас в трясину!
Теперь, когда я видел, как ярость и внезапный гнев исказили черты сына генерала Хэзерстоуна, я мог представить, каким был сам генерал сорок лет тому назад.