– Мне горько видеть старого солдата в таком печальном положении, – сказал я. – В каких войсках вы служили?
– В восьмом дивизионе Королевской конной артиллерии. Чума возьми поземельный налог, военную службу и всё, что с этим связано! Вот я уже и на пороге своего шестидесятилетия с этой нищенской пенсией тридцать восемь фунтов и десять шиллингов в год, которой не хватает даже на пиво и табачок!
– На вашем месте я был бы рад и тридцати восьми фунтам в год, ведь это такая прекрасная поддержка в ваши преклонные годы, – заметил я.
– Были бы рады, неужто? – с издевкой отозвался он, наклоняясь вперед до тех пор, пока его обветренное лицо не оказалось на расстоянии фута от моего собственного. – Во сколько, интересно знать, вы оцените этот шрам от удара кривой индийской сабли? А то, что я передвигаюсь со скрипом, грохоча, подобно мешку, набитому игральными костями, да еще и изрешеченному пулями вдобавок, – по-вашему, это пустяки? А печень, которая что твоя губка, а малярия, дающая о себе знать всякий раз, когда ветер дует с востока, – какова рыночная стоимость всего этого? Вы бы избрали такой жребий ради каких-то жалких сорока фунтов в год, – что, избрали бы?
– В этой части страны живет бедный народ, – ответил я. – Здесь вы можете сойти за человека обеспеченного.
– Здесь живет глупый народ, и вкусы у него дурацкие, – заявил капрал, вынимая из кармана черную трубку и принимаясь набивать ее табаком. – Я знаю, что такое достойная жизнь, и, черт возьми, если уж в моем кармане завелся шиллинг, я потрачу его так, чтобы было что вспомнить! Я сражался за мою страну, а моя страна плевать на меня хотела. Я желал бы отправиться в Россию, уж извиняйте! Я бы показал им, как пересечь Гималаи так, что и афганцы, и британцы только рты разинут от изумления, будучи не в силах воспрепятствовать этому переходу. Как вы думаете, сколько заплатят за этот секрет в Санкт-Петербурге, а, мистер?
– Мне стыдно слушать, как старый солдат говорит такое, пусть даже и в шутку, – сурово ответил я.
– В шутку, вот как! – вскричал он, присовокупив к этому страшное ругательство. – Да я бы сделал это еще много лет назад, если бы русские не вышли из игры. Скобелев был лучшим в своем роде, но он уже умер. Однако это всё тут ни при чем. Я хотел бы узнать у вас, слышали ли вы хоть что-нибудь о человеке, именующем себя Хэзерстоуном, и также известном как полковник сорок первого Бенгальского пехотного полка? В Уигтауне мне сказали, что он живет где-то в этих местах.
– Он живет вон в том огромном доме, – ответил я, указывая на Клумбер-холл. – Пройдите чуть дальше по этой дороге, и вы увидите главные ворота, только генерал не очень-то жалует посетителей.
Последняя фраза ускользнула от ушей капрала Руфуса Смита; стоило мне махнуть рукой в сторону главных ворот, как он тут же сорвался с места и припустил в указанном направлении.
Его способ передвижения был самым оригинальным из всех, что мне когда-либо приходилось видеть, ибо, сделав полдюжины шагов, он умудрялся поставить правую стопу на землю лишь единожды и с явным затруднением, в то время как другая его конечность совершала невероятные по силе толчки, что позволяло ему передвигаться с изумительной скоростью.
Я был так поражен увиденным, что стоял на дороге и глазел на гротескную фигуру. Вдруг меня осенило, что встреча этого несдержанного на язык человека с раздражительным и вспыльчивым генералом может иметь серьезные последствия. И я тотчас же поспешил за ним следом, а он всё несся, пританцовывая, похожий на большую неуклюжую птицу, так что я догнал его лишь у главных ворот. Капрал стоял, вцепившись руками в железную решетку и всматривался вдаль. На расстоянии можно было различить темный экипаж, стоявший на подъездной аллее.
– Этот хитрый старый шакал, – проговорил капрал, оглянувшись на меня и мотнув головой в направлении Клумбер-холла. – Хитрая старая собака. Это его бунгало вон там, среди деревьев?
– Это его дом, – ответил я, – но я бы советовал вам перейти на более цивилизованный язык, если вы намереваетесь говорить с генералом. Он не потерпит всяких глупостей.
– Здесь вы правы. Он всегда был крепким орешком. Но не он ли это идет сюда по подъездной аллее?
Я взглянул в указанном направлении и убедился, что то действительно был генерал, либо увидевший нас, либо привлеченный нашими голосами, и теперь спешивший сюда. По мере приближения он то и дело останавливался и пытался разглядеть нас сквозь протянувшиеся от деревьев длинные тени, и как будто не мог окончательно определиться, стоит подходить или нет.
– Он производит разведку! – прошептал мой спутник, издав хриплый довольный смешок. – Он боится… и я знаю, чего он боится. Он не позволит заманить себя в ловушку, старый жук! Всё время настороже, точно муха, уж будьте уверены!
Затем мой собеседник внезапно привстал на цыпочки и принялся махать рукой, просунутой через решетку ограды.
– Ну идите же сюда, мой доблестный командир! – закричал он во всю мощь своих легких. – Идите же! На горизонте чисто, врагов не видать!
Это фамильярное обращение произвело на генерала успокаивающее действие, ибо он направился прямо к нам. Судя по краске, залившей его лицо, гнев его достиг критической отметки.
– Что такое, это вы здесь, мистер Уэст? – сказал он, разглядев меня. – Что вам нужно, и почему вы привели с собой этого малого?
– Я не приводил его с собой, сэр, – ответил я, придя в негодование при мысли о том, что должен нести ответственность за присутствие рядом с собой этого бродяги с сомнительной репутацией. – Я обнаружил его здесь, на дороге, а поскольку он намеревался направиться к вам, я показал ему, как к вам пройти. Я и сам о нем ничего не знаю.
– Ну, так что вам от меня угодно? – сурово осведомился генерал, обращаясь к моему спутнику.
– С вашего позволения, сэр, – жалобным голосом заговорил бывший капрал и прикоснулся к своей шапке из кротового меха смиренным жестом, являвшим собой разительный контраст с его прежней грубовато-независимой манерой держаться. – Я старый артиллерист, посвятивший жизнь службе у Ее Величества, сэр, и я столько о вас слышал, когда еще был в Индии, что подумал: быть может, вы возьмете меня в услужение в качестве грума или садовника, или предоставите мне любое другое место, которое окажется у вас вакантным.
– Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь, старина, – с достоинством ответствовал старый солдат.
– Тогда вы могли бы дать мне немного денег, чтобы поддержать меня, – продолжал раболепствующий нищий. – Вы же не позволите старому товарищу сбиться с пути из-за каких-то нескольких рупий? Я был в отряде Сейла в Ущельях, и я принимал участие во втором взятии Кабула.
Генерал Хэзерстоун обратил на просителя свой пронзительный взгляд, но остался глух к его мольбе.
– Я был вместе с вами в Газни, когда все стены рухнули в результате землетрясения, и когда мы обнаружили сорок тысяч афганцев на расстоянии орудийного выстрела от нас. Расспросите меня об этом эпизоде, и вы убедитесь, что я не лгу. Мы вместе прошли через всё это, когда были молоды, и вот теперь мы состарились, и вы живете в этом прекрасном бунгало, а я умираю от голода на улице. Не очень-то справедливо.
– Вы наглый мошенник, – сказал генерал. – Если бы вы были хорошим солдатом, вам не пришлось бы просить о помощи. Я не дам вам ни фартинга.
– Еще одно словечко, сэр, – вскричал бродяга, ибо генерал собрался уже уходить. – Я был в Терадском ущелье.
От этих слов старый солдат вздрогнул, как от револьверного выстрела.
– Что… что в-вы хотите сказать? – заикаясь, произнес он.
– Я был в Терадском ущелье, сэр, и я знал человека по имени Гхулаб-Шах.
Последнюю часть фразы бродяга прошелестел, понизив тон, и злобная усмешка заиграла на его губах.
Его слова произвели на собеседника необычайное действие. Генерал резко отпрянул от ворот, и его желтоватое лицо побледнело, мгновенно приобретя синевато-серый оттенок. На какое-то время он лишился дара речи.
– Гхулаб-Шах! – наконец выдохнул он. – Кто же вы, если вы знаете Гхулаб-Шаха?
– Присмотритесь-ка хорошенько, – отвечал бродяга. – Зрение у вас уже не такое острое, каким оно было сорок лет назад.
Генерал впился в стоявшего перед ним странствующего нищего долгим пристальным взглядом, и вскоре в этом взгляде зажегся огонек, свидетельствующий об узнавании.
– Господи, спаси нас и помилуй! – вскричал он. – Да это же капрал Руфус Смит!
– Ну наконец-то, – отвечал тот, посмеиваясь про себя. – А я всё думаю, когда же вы меня узнаете, в конце-то концов? Почему бы вам не открыть для начала эти ворота? Неудобно разговаривать через решетку. Уж слишком это напоминает десятиминутные переговоры с заключенными.
Генерал, на чьем лице как нельзя красноречивее отражалось охватившее его возбуждение, принялся снимать запоры; пальцы его нервно дрожали. Узнав капрала Руфуса Смита, он, как мне кажется, испытал облегчение, и всё же всем своим видом выказывал, что отнюдь не считает его присутствие здесь невыразимым счастьем.
– Что же, капрал, – произнес он, как только ворота были открыты, – я часто думал о вас и гадал, живы ли вы еще, но никогда не чаял увидеть вас вновь. Как вы поживали все эти годы?
– Как я поживал? – грубовато отозвался капрал. – Большей частью пьянствовал, вот что я делал. Стоило мне получить деньги, как я тратил их на ликер, поскольку этот последний позволял мне на какое-то время забыться и обрести покой в душе. Когда же я одумался наконец, то отправился бродяжничать, отчасти в надежде добыть денежек на глоток спиртного, отчасти для того, чтобы разыскать вас.
– Вы нас извините, Уэст, мы что-то разговорились о личных делах, – сказал генерал, обращаясь ко мне, ибо я собирался удалиться. – Не уходите. Вы уже кое-что знаете обо всём этом, и однажды можете оказаться вместе с нами в центре событий.
Капрал Руфус Смит уставился на меня с неподдельным изумлением.
– В центре событий вместе с нами?! – воскликнул он. – Но как же он мог в это встрять?..