Она тоже перебегала глазами с него на меня, приподнявшись на локтях в постели — мы как раз недавно проснулись.
— Так, миледи. Человек, за которым вы посылали, живет не в столице, а в Белом городе.
— Не знала, что поблизости есть еще какой-то город.
— Так называют…
— Неважно, — оборвала я. — Ты показал ему перстень, который я тебе дала? Назвал имя рода?
— Да, миледи.
— И что же он ответил? Скажи дословно.
— Что если вашей светлости угодно, он готов встретиться с вами и вашей дочерью у Старой Марты.
Произнеся это, слуга сжался, словно почувствовав гнев, который тотчас вырвался из меня наружу.
— То есть какой-то лекарь предлагает мне самой явиться к нему? — переспросила я. — Он, должно быть, прославленный врачеватель, если ставит мне такие условия. Но прославленные врачеватели, как правило, не пользуют "Старых Март"…
— Миледи, он…
— Неважно, — подняла я ладонь. — Когда именно он ждет нас?
— Сказал, что будет у Старой Марты сегодня в полдень, если вашей светлости так угодно. И что если вы возьмете стражу, то можете и не думать о встрече с ним.
Я удивленно посмотрела на слугу.
— Лекарь боится стражи? И мы с леди Алекто должны явиться в столицу вдвоем?
— Миледи, если мне будет дозволено…
— Довольно. Ступай. И передай сэру Вебрандту, что сегодня к полудню мы отправляемся в столицу. Пусть возьмет еще одного рыцаря.
— Слушаюсь, миледи.
Слуга, пятясь, покинул комнату, а я повернулась к Алекто, которая поспешно попыталась придать лицу обычный вид, но на нем читалась смесь неуверенности и ожидания.
— Вы довольны, миледи? — спросила я.
— Да, — быстро произнесла она, — и прошу простить, что причиняю столько беспокойства.
— Это ничто, если взамен этот лекарь утешит терзающую вас боль. — Я приподняла брови. — Она ведь вас терзает?
— О да, — Алекто поспешно схватилась за лодыжку и скривилась. — Чувствую, что повреждение воспалилось, и умение опытного целителя принесло бы мне облегчение.
— Отлично, тогда готовьтесь его сегодня получить. А мне нужно проведать ваших братьев.
Когда мать вышла, Алекто откинулась на подушках. Ей было противно лгать ей, к тому же внутри во время беседы заскреблось противное чувство, что та что-то подозревает. Но что еще Алекто оставалось делать? Ждать, пока тот незнакомец снова отыщет ее, и быть может, на сей раз докончит начатое? Кстати, что? Сбросит ее из окна? Накормит крольчатиной, в жилах которой еще не застыла кровь?
Хотя, надо признать, именно он поднял коня и помог ей в лесу. А еще назвал странным именем Лека… Однако это не отменяло того факта, что в его присутствии на нее накатывал животный ужас на грани обморока.
А еще она увидит Сверра…
Судя по его ответу матери, его эта встреча радовала куда меньше. Но ведь, если бы он совсем не хотел, то мог бы отказаться, верно? Так что Алекто постарается сегодня узнать как можно больше о тех рисунках, что связали их странной нитью.
Алекто точно что-то скрывала. Это читалось в бегающих глазах, неуверенном тоне и даже закушенной губе — жест, который с детства указывал на то, что она не хочет чего-то говорить.
Но так же прекрасно я знала, что спрашивать напрямую бесполезно. А значит все, что остается, это наблюдать. И не пропустить благоприятный момент, который укажет, как я могу помочь.
— Миледи…
За своими мыслями я едва не налетела на короля, на которого даже не взглянула, приняв за одного из юношей, наполняющих замок.
— Сир.
Я неуверенно застыла. И он точно так же замер в двух шагах от меня.
— Я хотел бы поговорить с вами, — произнес он наконец.
— Я была бы счастлива, — поспешно произнесла я.
— Тогда идемте, — сделал он движение рукой, и мы двинулись вперед, но не к его покоям и не к тронному залу, как я думала, а к лестнице, которая привела нас в итоге на крышу.
— Можешь быть свободен, — бросил Омод стражнику, который дежурил на входе, и при нашем появлении перестал дуть на озябшие пальцы.
Тот с видимым облегчением подчинился. Покидая крышу, он, как мне показалось, постарался обойти меня по дуге.
Я взглянула на леса, видневшиеся внутри треугольной крыши башни, и двинулась вперед, по узкой дорожке, шедшей по кругу башни. Омод молча шел сзади, лишь снег тихо хрустел под ногами.
Мы остановились возле перил и какое-то время слушали звучавший вдали колокол. Когда он умолк, король повернул ко мне лицо с чуть покрасневшим кончиком носа и уставшими глазами, в которых, несмотря ни на что, плескалась сильная воля.
— Мы с вами в последние дни утратили ту дружбу, что установилась меж нами вначале.
— Я отнюдь не питаю к вам каких-либо неприязненных чувств, ваше величество, и не помню ничего, что могло бы омрачить мою привязанность к королю.
— Рад это слышать, леди Лорелея, — тихо произнес он и, порывшись в складках, достал нож Людо. — Вчера я был у матери…
Я сглотнула, глядя на то, как он медленно поворачивает его, упирая острие в палец и тоже не отрывая от него взгляд.
— И узнал, что тот человек, о котором вы говорили — имевший похожее со мной состояние, — был вашим братом…
Комок в горле вдруг превратился в моток колючек, который мне удалось проглотить лишь со второго раза.
— Да, сир.
Что еще Бланка ему сказала? Неужто она…
— Мать больше ничего не сказала мне о нем, — продолжил Омод все так же не поднимая глаз. — Я мог бы добыть эту информацию другими способами. Но мне кажется это… нечестным. Поэтому я прошу рассказать мне о нем вас. — Он поднял глаза.
Я судорожно втянула холодный воздух и повернула голову в сторону видневшихся крыш столицы.
— Я… расскажу вам о нем. Вы, как никто, заслуживаете знать. Мой брат, он… — я положила ладонь на покрытый снегом борт и остановила взгляд на дважды сломанных пальцах, — Людо был очень целеустремленным человеком. В этом вы похожи. Однажды приняв решение, он твердо шел к цели, нашей общей цели, которую у меня не хватило духа реализовать до конца.
Я умолкла, и Омод не прерывал этой тишины, лишь ветер шумел в перекрытиях.
— В каком-то смысле я его в этом… Нет, не в каком-то смысле — я его предала. — Я сжала борт, чувствуя, как нарастает боль в пальцах. — Он же был верен делу до конца. Что до его состояния… оно причиняло ему много боли, как и вам, но это не помешало ему быть сильным. И ловким. И самым замечательным братом на свете. — Я повернулась к Омоду и едва не ослепла от боли в глазах при виде того, о ком только что говорила. — Видите, больше никаких тайн. Скажите, чтобы вы отдали за возможность увидеться с человеком, которого любили больше всех на свете, а потом потеряли?
— Свою душу.
Наступила пауза.
— Вот и я… семнадцать лет ее отдавала, — прошептала я и быстро поцеловала его запястье.
— Миледи, простите, я не должен был так волновать вас. — Омод осторожно подхватил меня — я даже не заметила, как покачнулась. — Да вы совсем продрогли. — Быстро скинув плащ, он бережно меня в него укутал. — Скажите, что прощаете меня, а я прощаю вас от всего сердца.
— Прощаю, — произнесла я, боясь моргнуть, — прощаю за прошлое, настоящее и за все будущее. Прощаю настолько, что в отношении вас даже не знаю понятия вины и прощения.
Он чуть улыбнулся, придерживая меня за плечи.
— Я был неправ, нажимая на вас и требуя ответов, которые вы имели право оставить при себе. Мне показалось, вы скрытная и похожи на… этот нож. Просты с виду, но несгибаемы и скорее рассыплетесь, чем поддадитесь. Но теперь я вижу, что вы хрупкая и нежная. И ранимая настолько, что вас нужно беречь, а не терзать вопросами и холодом, на который я вас привел. Идемте, вам нужно в тепло.
Я послушно пошла рядом, позволяя королю поддерживать меня и чувствуя что-то щемящее, чувствуя, что если произнесу хоть слово, из меня польются слезы за все семнадцать лет.
— Благодарю за откровенность, леди Лорелея, — произнес Омод, когда мы снова оказались внизу. — И почту за честь, если наши уроки продолжатся. Понимаю, почему у вас вырвалось тогда имя брата.
Я смотрела на него, часто моргая и придерживая у горла плащ.
— Для меня это будет высшей радостью, ваше величество.
Омод ласково улыбнулся и, поколебавшись, произнес:
— Так это его инициалы? — Он показал мне торец ножа.
— Да, — помолчав, ответила я. — Это инициалы Людо.
Провожая меня вниз, Омод был все так же ласков и бережен, подавая мне руку, чтобы помочь спуститься и вообще относясь так, будто я могла сломаться даже от не мягкого взгляда. Меня действительно трясло дольше, чем трясло бы от холода, но постепенно я стала приходить в себя и ощутила, будто гигантская тяжесть свалилась с плеч.
Мы условились встретиться вечером за чтениями вслух, а назавтра возобновить уроки. Отправляясь с запозданием к Эли и Каутину, я чувствовала себя другим человеком.
Посмотрев леди Лорелее вслед, Омод направился к своим покоям. Он чувствовал себя другим человеком. Ощущал внутри какое-то спокойствие и… мягкость, вроде той, что всегда рождалась в нем в присутствии матери. Поэтому когда учитель переступил порог, Омод едва сдержал порыв попросить его сразу же уйти. Хотелось побыть одному и насладиться этим блаженным чувством, впитать его в полной мере.
— Я сделал то, о чем вы просили, сир, — произнес старик, протягивая ему вложенные друг в друга свитки.
— Что? — Омод оторвался от огня в камине, стараясь сосредоточиться на том, о чем говорил учитель.
— Морхольты, — понизив голос и посмотрев по сторонам так, будто их прямо в этой комнате могли подслушать, ответил старик. — Здесь все, что вы просили, и все, что мне удалось найти — этого нет в официальных бумагах.
— Благодарю, мессир, — произнес Омод, забирая у него свитки и кидая в огонь. — Но я уже добыл информацию из первых уст.
Вскрикнув, старик простер руки, словно мать, на глазах которой в огонь только что кинули ребенка.