— Мы очень стараемся, разумеется, насколько позволяют обстоятельства, — проговорила сестра Доминика. — Для наших девушек мы делаем все возможное.
— Да, сестра, — проговорил Квирк голосом кающегося грешника, ведь образ обнаженной монахини до сих пор стоял перед глазами. — Я все понимаю.
Квирк побрел вниз по холму, прочь от прачечной. Тяжелое пасмурное небо швыряло в лицо сырой снег и, казалось, давило на крыши домов. Квирк поднял воротник и опустил поля шляпы на самые глаза. Зачем он упирается? Кто ему эта Кристин Фоллс, — ее незаконнорожденный ребенок или убитая Долли Моран? А Мэл, если на то пошло? Тем не менее Квирк понимал: это запутанное темное дело он не оставит. Он в неоплатном долгу… узнать бы еще только перед кем.
Глава 20
Хрустальная галерея Мосс-Мэнора свободно вмещала триста человек. Ирландский миллионер, построивший Мосс-Мэнор в 1860 году, вручил архитектору фотографию лондонского Хрустального дворца и велел скопировать. В результате получилось громоздкое, неуклюжее нечто, очень напоминающее глаз огромного насекомого. Нечто примыкало к дому с юго-востока и угрожающе взирало через Массачусетский залив на Провинстаун. Под полом галереи скрывалась целая сеть труб парового отопления, а в главном зале пышно росли пальмы, цвели десятки сортов орхидей, безымянные темнозеленые плющи обвивали металлические колонны, отлитые в виде древесных стволов, которые тянулись вверх на добрую сотню футов и под сверкающим зеркальным потолком образовывали кроны тонких проволочных ветвей. Сегодня под пальмами накрыли длинные столы на козлах. Огромные блюда ломились от праздничной еды — картофельного салата, ломтей ветчины, жареной индейки и гуся, сладких пирогов и блестящего сливового пудинга, запеченного в виде бомбы. На каждом столе стояли чаши с фруктовым пуншем и бутылочное пиво для мужчин. На сцене играл оркестр — музыканты в белых смокингах исполняли мелодии из популярных шоу, между столами кружились парочки. Живые пальмы украсили пластиковыми веточками падуба (получилось очень нелепо!); от дерева к дереву, от столба к столбу тянулись ленты цветной гофрированной бумаги, а над сценой красовалась надпись на блестящей белой ткани: «Счастливого Рождества служащим "Кроуфорд транспорт"!» За окном сгущались сумерки, хмурые от морозной дымки. Сады укутал снег, океан превратился в лавандовый туман со свинцовым контуром. Снежные пласты размером с оконное стекло то и дело соскальзывали с зеркальной стены и падали в сугробы, уже собравшиеся по краям газона — белое на белое.
Вечеринка началась лишь час назад, а Энди Стаффорд уже перебрал пива. Клэр, конечно же, мечтала сесть за стол в центре зала, чтобы видеть все, что происходит вокруг, но Энди хотелось подальше от оркестра — стариков-подражателей Гленна Миллера[20], средний возраст — сто лет. Теперь он сидел один и недовольно смотрел на жену, танцующую с мерзким уродом Джо Лэниганом. Ребенок спал в своей переносной колыбельке, которую поставили тут же, у стола, только как можно спать среди такого шума?! Клэр обещала, что постепенно он привыкнет к малышке, но пролетело уже несколько месяцев, а Энди все еще чувствовал, что в его жизнь без спросу вторглись. В детстве он чувствовал то же самое, когда к ним прислали двоюродного брата Билли, после того как его отец вышиб себе мозги выстрелом охотничьего ружья. Ребенок постоянно мозолил глаза, так же, как кузен Билли с его большими деревенскими ручищами и ресницами цвета соломы — тот вечно смотрел, слушал, дышал…
Джо Лэниган — такой же дальнобойщик, как Энди, здоровый, веснушчатый ирландец с большой головой и длиннющими обезьяньими ручищами Танцевал он как деревенщина — высоко поднимал колени, дергался из стороны в сторону. Лзниган зажал ладонь Клэр в кулак и пару раз чуть не шарахнул им о пол. Энди следил за ними и хмурился. Клэр без остановки болтала (о чем, спрашивается?) и улыбалась во весь рот. «Раз скалится, значит, ей хорошо» — мрачно подумал Энди. Музыка оборвалась металлическим воплем трубы, Дэниган отвесил по театральному вычурный поклон, а Клэр жеманно прижала руки к груди, склонила голову набок и захлопала ресницами, словно актриса немого кино. Оба захохотали, и Дэниган вернулся за столик к приятелю — его имя Энди постоянно забывал — толстому коротышке с зализанными назад волосами а-ля Ду Костелло[21], который сидел с двумя девицами, похожими на официанток из пиццерии. Не успев сесть, Лэниган взглянул на Клэр — та, улыбаясь, подходила к своему столику — и что-то сказал толстому приятелю и его телкам. Все трое покатились от хохота, а толстяк посмотрел на Энди и ухмыльнулся чуть ли не с жалостью.
— Голова кружится! — пожаловалась Клэр, села напротив Энди и, продолжая корчить кинозвезду, поправила прическу. В подмышках ее блузка потемнела от пота. Энди заявил, что хочет еще пива, а Клэр елейным голоском пролепетала, мол, на пиво налегать не следует, и храбро встретила его раздраженный взгляд. Секунду спустя она попросила принести бокал пунша, раз Энди уже поднялся. Едва он отошел от столика, она с придурковато-блаженной улыбкой уставилась на ребенка.
Энди чувствовал, что совершает ошибку, но, взяв напитки, направился к Клэр не сразу, а через столик Лэнигана. Тот сидел спиной к проходу, но живо развернулся и спросил: «Как дела, дружище?» Энди ответил, что все хорошо: он ведь не лез на рожон, а проявлял элементарную вежливость. Толстяк Кадди — Энди нежданно-негаданно вспомнил его имя — и телки следили за ним через стол, не без труда сдерживая ухмылку. По-женски пухлые губы Кадди дрожали от натуги.
— Эй, Кадди! — позвал Энди, еще пытаясь изобразить дружескую непосредственность. — Что-то смешное увидел? — Толстяк поднял брови, такие черные и густые, что казались нарисованными. — Спрашиваю, ты что-то смешное увидел?
Кадди буквально распирало от смеха, но ответить он не рискнул и посмотрел на Лэнигана, выручай, мол.
— Да успокойся ты, Стаффорд! — проговорил тот, негромко посмеиваясь. — Где твое рождественское настроение?
Одна из телок хихикнула, наклонилась к подруге и задела ее плечом. Эта телка была плотной, краснощекой, с крупными передними зубами, перепачканными помадой, а вторая — тощая испанка с рахитичной грудной клеткой и острой ключицей, торчащей из треугольного выреза блузки.
— Я вопрос задал, — процедил Энди, начисто игнорируя телок. — Вы видите здесь что-то смешное?
Сидящие за соседними столиками начали оборачиваться, все улыбались, думали, это розыгрыш. «Смотрите, Оди Мерфи[22]!» — прошептала какая-то девушка, другая подавила смешок.
— Слушай, Стаффорд, мне проблемы не нужны. — Судя по голосу, Лэниган занервничал. — Только не здесь и не сегодня.
«Тогда где и когда? — хотел спросить Энди, но кто-то положил ему руку на плечо, и он тотчас обернулся. За его спиной стояла Клэр и улыбалась.
— Милый, пунш совсем согреется, — проговорила она приторным голоском.
Энди не знал, что делать. Казалось, на него смотрит половина гостей. На миг Энди увидел себя их глазами — парень в белой рубашке, джинсах и ковбойских сапогах. В руке бокал с розовым пуншем, на виске бьется жилка. Лэниган повернулся к Клэр. «Забери отсюда свое сокровище!» — говорил его выразительный жест.
— Пойдем, милый! — шепнула она. — Пойдем!
Когда они сели за свой столик, колено Энди задергалось так, что стол ходуном заходил. Клэр делала вид, что все в порядке. Подперев щеку рукой, она смотрела на танцующих, подпевала и двигала плечами в такт музыке. Энди живо представил, как выхватывает у нее бокал, бьет его о стол и заталкивает «розочку» в нежное горло. Именно так он и сделал много лет назад, а сперва изрезал лицо первой красавице школы, которая засмеялась, когда он пригласил ее танцевать. Вот еще одна причина не возвращаться в Уилмингтон.
Сегодня настроение у Джоша Кроуфорда было почти радужным. Он любил наслаждаться плодами своих трудов, а от одного взгляда на подчиненных, веселящихся в Хрустальной галерее, сердце пело, как поет у тех, кто не понаслышке знаком с болью и горечью. Джош знал: праздников ему осталось немного, возможно, этот — последний. Казалось, в воздухе с каждым днем остается все меньше кислорода, и Джош вдыхал его судорожно, как водолаз, погружающийся под воду не с аквалангом, а с узенькой трубкой, наподобие стеклянных, которые он помнил еще по школе. Как же назывались те трубки? Джош забыл, ведь школьные годы давно канули в Лету. Джош понимал: конец близок, но относился к этому чуть ли не с юмором. Из-за застоя в легких он раздувался и синел, точно южноамериканская лягушка. Кожа на ногах, особенно на ступнях, стала тонкой, как презерватив, и Джош шутил с медсестрой, когда та стригла ему ногти: — осторожней, мол, с ножницами, милочка, проблемы не нужны ни вам, ни мне. Кто бы подумал, что предательство убегающих дней покажется таким забавным?
Джош легонько стукнул по подлокотнику инвалидного кресла — стоп, мол, нужна остановка. Медсестра, катившая коляску, склонилась над ним, и Джош с удовольствием вдохнул ее крахмальный запах. Ему казалось, примерно так пахла его давно умершая и почти забытая мать. Неудивительно, что его мысли занимало, главным образом, прошлое: будущего-то практически не было.
— Как называются штуковины, которыми пользуются химики? — хрипло спросил Джош. — Ну, тонкие стеклянные трубки, их пальцем прикрывают, чтобы ничего не вылилось — как они называются?
Во взгляде медсестры скрывались улыбка и недоверие: она явно ждала если не розыгрыша, то очередной шпильки.
— Стеклянные трубки? — переспросила она.
— Ну да! — быстро теряя терпение, Джош снова ударил по подлокотнику кресла. — Вы же медсестра, должны разбираться в таких вещах.
— К сожалению, я не в курсе. — Медсестра расправила плечи и покатила коляску дальше. Долго злиться на нее Джош не мог: те, кто давал ему отпор, невольно вызывали уважение. Хотя он подозревал, что медсестра скорее глупа, чем отважна: она явно не понимала, как опасен и мстителен ее хозяин. Или понимала и плевать на это хотела? Если господин не герой для своего лакея, может, инвалид-хозяин не бог для медсестры?