Квирк подошел к Мэлу, который в одиночестве стоял у высокого окна, глядя на сад и усиливающийся снег.
— Выпей, Мэл, легче станет, — предложил Квирк.
Глаза у Мэла были пустые и затуманенные — он мельком взглянул на Квирка и снова повернулся к окну.
— По-моему, тебе от этого легче не стало, — мягко сказал он.
Бам! — ветер швырнул в окно целую горсть влажного снега.
— Я знаю про ребенка, — проговорил Квирк.
Мэлэки чуть заметно помрачнел, но от окна не отвернулся, лишь глубже засунул руки в карманы пиджака. Что там позвякивало — ключи, монетки или номерки трупов?
— Про какого еще ребенка?
— Про девочку, которую выносила Кристин и родила живой, а не мертвой. Малышку тоже назвали Кристин.
Мэл вздохнул и после долгой паузы проговорил:
— Странно, но в тот давний приезд снег я не запомнил. — Наконец он повернулся к Квирку и пронзил испытующим взглядом. — А ты запомнил снег?
— Конечно, та зима была снежная.
— Значит, снежная… — Мэл снова уставился в окно, медленно кивая, словно ему напомнили о давно забытом чуде. — А у меня это не отложилось. — В свете, льющемся из заснеженного сада, его лицо казалось мертвенно-бледным. Мэлэки о чем-то думал и хрустел костяшками пальцев.
— Ребенок ведь твой? — спросил Квирк.
Мэл опустил глаза и растянул губы в улыбке.
— Ах, Квирк! — воскликнул он чуть ли не с нежностью. — Говорил я тебе: ты ничего не знаешь.
— Я знаю, что та девочка мертва.
Возникла очередная пауза. Мэл снова нахмурился и рассеянно смотрел то в окно, но на длинные, перехваченные веревкой шторы, словно что-то потерял и надеялся найти в саду или в складках тяжелой ткани.
— Мне очень жаль, — равнодушно проговорил он, потом вдруг повернулся лицом к Квирку и положил ему руку на плечо. «Когда мы в последний раз касались друг друга?» — вспоминал Квирк, глядя на его ладонь. — Почему бы тебе не выбросить это дело из головы?
— Не выбрасывается.
Мэл задумался, скептически поджал губы и убрал руку с плеча Квирка.
— Откуда столько желания докопаться до сути? На тебя это не похоже.
— Пожалуй, ты прав, — отозвался Квирк. Внезапно он взглянул на происшествие другими глазами и понял, как сильно ошибался и по отношению к Мэлу, и по отношению ко всему остальному. Мэл слабо кивнул: он внимательно наблюдал за ним и, очевидно, догадался, что у него на уме.
Квирк бродил по дому и заглянул в библиотеку Джоша Кроуфорда. В камине как всегда горели толстые сосновые чурки, северное полушарие глобуса блестело в льющемся из окна свете. Квирк подошел к столику для коктейлей и налил себе полстакана скотча. Из-за его спины раздался голос Роуз Кроуфорд:
— Боже, мистер Квирк, вид у вас мрачнее некуда!
Квирк быстро обернулся. Роуз сидела в кресле под высокой пальмой. Обтягивающее черное платье собралось на бедрах, одну туфлю Роуз скинула, в правой руке держала сигарету, в левой — пустой бокал для мартини. Чувствовалось, что она уже навеселе.
— Нальете мне еще порцию обезболивающего? — попросила она, протянув бокал.
Квирк налил ей мартини и вернулся к столику.
— Как вы себя чувствуете?
— Как я себя чувствую? Я уже по нему скучаю! — Роуз пальцами выловила оливку и с задумчивым видом разжевала. — Джош был смешной. В смысле, с очень своеобразным чувством юмора, но я смеялась от души. — Роуз выплюнула косточку на ладонь и зажала в кулаке. — Даже в самые последние и тяжелые для него дни мы смеялись. Здорово иметь в мужьях человека с таким чувством юмора! Думаю, вам бы его шутки понравились. — Роуз протянула руку, и Квирк забрал у нее оливковую косточку. — Спасибо! Да вы садитесь, терпеть не мшу, когда надо мной стоят…
Квирк сел на диванчик чуть поодаль от камина. На улице снег повалил сильнее. Квирку чудился шепот снежинок, которые, заполонив воздух, падали на уже запорошенную лужайку, невидимые клумбы, каменные ступеньки и гравиевые дорожки. Он подумал об океане, представил, как высокие грязнофиолетовые волны глотают бесконечные белые хлопья. Роуз тоже смотрела в окно на косую трепещущую белизну.
— Я только что поняла: Джош умер в годовщину нашей свадьбы. Вот так совпадение! Уверена, он специально подгадал! — засмеялась она. — Скажете, я сочиняю, но Джош умел читать мои мысли. Возможно, он и сейчас их читает. — Она растянула губы в ленивой хитрой улыбке. — Хотя, надеюсь, что нет. — В судорожном вздохе Роуз чувствовалась усталость и печаль. — Все говорят: «Старый хрыч!», но Джош был моим старым хрычом… — Ее сигарета погасла, Квирк встал, тяжело опираясь на трость, взял со стола зажигалку и протянул ей. — Только взгляните на себя! — фыркнула Роуз. — Вас что, отметелили?
— Угу, отметелили. — Квирк вернулся к диванчику и лишь тогда заметил, что его стакан опустел.
— Вы должны радоваться: Сара приехала, — съязвила Роуз и ухмыльнулась. — Расскажите мне о ней, заодно о Мэле и вас с Делией.
— Старая история! — отмахнулся Квирк.
— Старые истории самые лучшие. Джош говорил, что секреты, как вино: с каждым годом богаче букет и ярче вкус. Живо представляю здесь вас четверых, — Роуз покачала ножкой бокала, показывая, что подразумевает под «здесь», — молодые, беззаботные, сплошной теннис и вечеринки. Две красавицы-сестры и два блестящих молодых медика. Джош наверняка вас ненавидел!
— Джош так говорил? — заинтересованно спросил Квирк. — Он говорил, что меня ненавидит?
— Ну, мистер Квирк, в разговорах о вас так далеко мы вообще не заходили! — снова поддела Роуз и насмешливо взглянула на него поверх края бокала.
— Вы продолжите финансировать благотворительную кампанию, которую он проводил? Ну, с младенцами?
Роуз вскинула брови и сделала большие глаза.
— С младенцами? — она недоуменно пожала плечами. — Ах да… Джош взял с меня слово, пригрозил: если брошу, не выбраться мне из чистилища. Он по-настоящему верил в рай, ад, искупление грехов, крылатых ангелов и так далее. Если я смеялась, он злился. Только как над этим не смеяться? Бедный Джош! — Роуз потупилась и беззвучно заплакала. Поймав кончиком пальца слезинку, она показала ее Квирку. — Смотрите, настоящий джин «Танкерей» и чуть-чуть сухого вермута. — Роуз подняла голову, жесткий пальмовый лист скользнул по ее щеке, и она раздраженно отмахнулась. — Чертовы пальмы! Велю вырвать каждую с корнем и сжечь! — Роуз устало ссутулилась и всхлипнула, а потом, изображая девчонку-подростка, шепнула: — Джентльмен предложил бы носовой платок.
Квирк поднялся, доковылял до ее кресла и протянул платок. Роуз шумно высморкалась, и он почувствовал, что хочет ее приласкать: прикоснуться к высоким гладким скулам, погладить по голове.
— Что будете делать дальше?
Роуз скомкала платок и с кривоватой извиняющейся улыбкой вернула Квирку.
— Еще не решила. Возможно, продам эти хоромы и переберусь в старушку Европу. Представляете меня самой популярной вдовой Монте-Карло? Всю в мехах, с маленькой собачкой под мышкой? Вы бы стали меня добиваться? Ну, водить по казино, плавать на моей яхте по греческим островам? — Роуз негромко засмеялась. — Нет, это совсем не в вашем стиле. Вы будете мокнуть под дублинским дождем и упиваться безответной любовью… — Она сделала эффектную паузу. — К Са-а-аре!
В камине шевельнулась толстая сосновая чурка, посыпались трескучие искры.
— Роуз! — начал Квирк, неожиданно для себя назвав ее по имени. — Я хочу, чтобы вы отказались от благотворительной кампании Джоша. Хочу, чтобы перестали ее финансировать.
Роуз склонила голову набок и криво улыбнулась.
— Раз хотите, придется меня ублажать. — Она протянула опустевший бокал. — Для начала налейте мне еще.
Немного позднее, когда снег перестал, а из-за туч выплыло робкое солнце, Квирк забрел в Хрустальную галерею, сам не понимая зачем. Он переборщил со скотчем и чувствовал себя неважно. Левая нога словно выросла и потяжелела, перевязанное колено распухло и страшно чесалось. Квирк опустился на чугунную скамью, ту самую, на которой в день приезда сидел с Джошем Кроуфордом. Давно это было, словно в другой жизни! Снег накрыл дом колпаком тишины, которая звенела в ушах вместе со звоном виски. Стоило закрыть глаза, подкатывала тошнота, и Квирк снова их открывал. Вдруг из зимнего света и тишины появилась Сара. Она стояла рядом со скамьей, комкала что-то в руке и смотрела на темнеющий вдали океан. С огромным трудом Квирк поднялся и подошел к ней. Шорох шагов напугал Сару, словно она его не видела или забыла, что он здесь.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Сара.
— Ничего, — отмахнулся Квирк. — Только устал, и нога ноет.
Сара не слушала, она снова смотрела на горизонт.
— Я уже забыла, как здесь красиво. Часто думаю, что мы зря уехали в Дублин.
Квирк пытался рассмотреть, что она комкает.
— Мы? — переспросил он.
Ну да, мы с Мэлом. Все могло бы сложиться иначе. — Сара перехватила его взгляд и пояснила: — Это шарф Фиби. Они с Гарретом собираются гулять, если Роуз найдет, кому расчистить дорожки. — Квирк, вспотевший от алкоголя и сильной боли в колене, доковылял до скамьи и тяжело на нее опустился. Бам! — это трость стукнулась о чугунное сиденье. — Я видела, как вы с Мэлом шептались. У него от меня секретов нет. Он думает, что есть, но сильно ошибается. — Сара отошла на несколько шагов к пальмам и высоким папоротникам. — Мы ведь были здесь счастливы, правда? Ты, я, Мэл… — не оборачиваясь, проговорила она.
Квирк положил ладони на перебинтованное колено, сжал и содрогнулся наполовину от боли, наполовину от садистского удовольствия.
— А еще Делия, — добавил он.
— Да, еще она.
Квирк снова сжал колено, с шумом втянул воздух и поморщился.
— Ты что делаешь? — Сара, наконец, удостоила его взглядом.
— Наказываю себя. — Тяжело дыша, Квирк откинулся на спинку скамьи. Порой казалось, он чувствует горячую стальную спицу, пронизывающую кость.
— Делия спала с тобой, в этом дело? — спросила Сара новым бездушным голосом, терзавшим Квирка не меньше, чем спица в ноге. — Она уступила, а я отказывалась — все просто, как дважды два! Мэл почувствовал, что ему предоставляется шанс, и не упустил его. — Смех Сары был таким же холодным, как голос. Она до сих пор стояла вполоборота и что-то высматривала на горизонте. — Ты замечал, что время и пространство диаметрально противоположны? В пространстве чем дальше, тем хуже видно, а со временем наоборот — чем больше лет проходит, тем яснее все становится. — Сара сделала паузу. — О чем вы шептались с Мэлом? — Она перестала глядеть вдаль и повернулась к Квирку. От худобы ее лицо заострилось — Сара стала красивее, а вот спокойствия и безмятежности как не бывало. — Ну, скажи, о чем?