Лишь отзвонив по начальству в ГАИ (говорил с едва сдерживаемой яростью, но корректно, выдержки не занимать), запросив Измайлово, не засекли где Варенова (нет, не засекли, как сквозь землю провалился, ищем повсюду), закончив обмен информацией с КГБ — запросил данные на родственников Сорокина, если такие остались, — Строилов ждуще повернулся к Костенко.
Тот поискал глазами большой лист бумаги. Строилов словно бы понял его (как же это часто бывает: чувствование желания собеседника за миг перед тем, как он выразит это словом! Мы еще только стоим перед познанием безбрежных загадок мира, щенки полуслепые, а гонору сколько?! убежденности в собственном всезнании?! исступленной веры в дурьи побасенки?!), достал из ящика убогого стола (только в малоразвитых странах такая мебель в рабочих кабинетах, как у нас) графленый для преферанса лист (ай да кооператоры, ну, молодцы, а!) и убежденно заметил:
— Не умеете на огрызках писать... Я тоже... А за гонки — простите. С обидой не совладал...
— Ничего, бывает... Я через это проходил. Ну, давайте чертить... Вернемся к декабрю восемьдесят первого... Из дела явствует, что Маргарита Набокова, подружка Зои Алексеевны, приехала к ней между двенадцатью и часом с небольшим, так?
— Так.
— Из ее показаний можно сделать вывод, что она ждала под дверью чуть не пятьдесят минут, так?
— Именно.
— И слыхала в федоровской квартире шум льющейся воды, так?
— Так.
— Потом стала звонить от соседей, но телефон Зои Алексеевны был постоянно занят... Верно?
— Да.
— Переносной телефонной трубки в ванной комнате у Федоровой не было, так?
— Верно.
— Значит, по логике, ее именно в это время убивали... Или уже убили... Или убийца просил ее не открывать дверь. Так?
— Так.
— Или она сама почему-то не хотела открыть дверь... Возможно, к ней пришел Гена, просил снова пустить его на постой... Так?
— Так...
Костенко поудобнее устроился на подоконнике, лоб свело морщинами, упрямо шел за мыслью:
— Кто и сколько раз допрашивал ее постояльца Гену из оркестра МВД? То-то и оно... Один раз, потом — ни-ни! Откуда он взялся в доме Федоровой? Кто навел? Кто дал ее адрес и телефон? Назвал администраторшу, а ее и не вызывали на беседу... Все прошло мимо нас... Я ж говорю: только-только приближались к чему-то, что было неугодно некоей силе, нас одергивали: «Занимайтесь расследованием, а не фантазиями...» Но возникает следующий вопрос... И Бронислав Брушинский, старый друг Зои, и артист Москонцерта Владимир Руднев в один голос показывают, что Федорова звонила к ним от часу до трех, сколачивала бригаду для поездки на гастроли в Краснодар... Так?
— На это я не обратил внимания.
— Я ж говорю, почерк у оперов плохой... Я обратил внимание, десять раз дело утюжил... Какой смысл врать этим людям? По-моему — никакого... Да, верно, следов насилия и воровства не было, но не значит ли это, что к версии обыкновенного грабежа нас подталкивал убийца, оставивший на полу гильзу? Профессионал наверняка б забрал... А перед нами разыграли спектакль любительства...
— Почему? Испуг, желание поскорее уйти...
— Верно... Все верно, только почему в районе двенадцати в квартире слышался шум льющейся воды? А когда Федорова говорила по телефону с друзьями, то никакого шума не было? Вроде б только она с кем-то переговаривалась... Кстати, подружку свою, Маргариту, она звала к себе после часа, та приехала раньше... И знаете, что я сейчас подумал? Как-то мой друг из ЧК сказал, что разведчики, желая избежать подслуха, включают воду — никакое радио или телевизор не упасет от звукозаписи, все равно отделят нужные голоса от посторонних, а вот шум воды делает невозможным сохранить смысл того, о чем говорят люди, желающие хранить тайну... Кто-то из наших выдвинул версию, что Зоя Алексеевна, попав в отказ, была связана с организацией, которая помогала деньгами таким же, как и она, несчастным... Я начал крутить эту линию, но поступил приказ — «не надо, ерунда, мы проверяли»... А что, если нынешний Дэйвид, в прошлом Давыдов, был тогда у нее? Или Хренков... Тьфу, Сорокин! А уж эта сволочь наверняка знает, как уходить от звукозаписи...
— Связи не вижу.
— Я тоже пока не вижу, но что-то во мне молотит... Чем дальше, тем больше меня интересует, чем этот советский Дэйвид занимается в Америке. Мы допрашивали по делу Зои племянника Арманда Хаммера, почему-то писали его «Гаммером», и очень большую лису допрашивали, по имени Лев Иосифович Родин, американский бизнесмен русского разлива... Как думаете, можем через них установить нынешнюю профессию Дэйвида, которого возит в «Волге» с чужими номерами садист с плачущими глазами — штурмбаннфюрер Сорокин, он же Хренков?
Строилов, подражая Костенко, ответил с ленцой:
— Мне сегодня в Госконцерте сказали — я наобум лазаря туда позвонил, — что Дэйвид сейчас подвизается в качестве менеджера русскоязычных писателей и актеров.
Костенко усмехнулся:
— Ну, Строилов, ну, сукин сын, умыл меня, губочкой обтер, как младенца! Ну а дальше? Кассетки-то Зоины где?! Где они?! Кому понадобились?!
Спрыгнув с подоконника, Костенко достал записную книжку, пролистал ее, досадливо выматерился, полез в карман, перебрал несколько визиток, нашел нужную, набрал номер и, закурив, присел на краешек стола:
— Алло, товарищ Ромашов? Это Ко... Неужели у меня такой приметный голос, что по первым словам узнаете? Правда? Хм, не знал... Ну, здравствуйте, угрозыск приветствует ЧК... У меня вопрос: не могли бы вы — а если не можете, то кто может из следственной службы КГБ — установить: не имел ли некий Сорокин из бывшего следственного или Пятого управления, ранее называвшегося Секретно-Политическим отделом, осужденный в пятьдесят седьмом за палачество, в личном пользовании пистолет марки «Зауэр»? Я-то? С Петровки... Телефон? Сейчас спрошу... Какой у вас номер, товарищ Строилов? Готовы? Диктую...
...Строилов позвонил Костенко около часа ночи, долго извинялся за то, что так поздно тревожит, наконец объяснил:
— Я бы не посмел вас тревожить, Владислав Романович, но эксперты из Ярославского областного НТО сообщили, что лодку слесаря Окунева подняли...
— Того, который из кооперативного гаража? Что в Саблаге сидел?
— Именно... Так вот, ребята считают, что лодочку его кто-то расконопатил перед тем, как отправить по рыбу... И бензина в мотор залили на самое донышко, только б к середине озера выехать...
— Окунев один там был?
— В том-то и дело, что привез его какой-то приятель на «Волге»..
— Только не говори, что это был Сорокин.
— Не говорю. Другой был. То ли кавказец, то ли еврей... Переночевал у той бабки, где всегда останавливался Окунев, уехал затемно, вот все, что пока имеют.
— Ехать туда надо.
— Завтра поутру отправлюсь.
— Вам нет резону... Вы — городской, пусть там районная милиция граблит, они это умеют... Вы меня ждите, у меня завтра архиважная встреча.
С кем — не сказал. Он и не мог говорить об этом никому. Если хочешь сделать настоящее дело, научись молчать, иначе все пробалаболится.
7
— Эмиль Валерьевич, вы мне поверьте, — Варенов снова подался к боссу. Пахнуло перегаром. Хренков поморщился, откинулся на спинку стула; на холеном, сильном лице мелькнуло жалостливое презрение. — Я битый-перебитый, тертый-перетертый, Эмиль Валерьевич, сейчас самое время уехать на отдых! Володя точно формулировал: «лечь бы на грунт, опуститься на дно»... Я это шкурой своей изодранной чувствую...
— Обнаружил за собой слежку? Что-то подозрительное во дворе? Странные телефонные звонки? Если чувство подтверждено фактами, тогда это спасительная интуиция, повод для действия... Если же просто кажется — надо перекреститься, нервы разгулялись... Негоже, Исай, впадать в панику попусту...
Они сидели в обшарпанном общепитовском кафе. Народу не было — утро. Лениво-снисходительные официанты не обращали на них внимания — ни коньячку не просили, ни пивка, чтобы поправиться: кофе, сыр, омлет, три порции студня. Это не клиенты, хотя седой, поджарый, спортивного кроя, лет шестидесяти пяти, в скромном американском костюме и фирменных американских туфлях с медными пряжечками производил впечатление настоящего гостя, — именно такие и выступают по высшему разряду, с коньяком «Варцихе» и десятью порциями черной икры. Да и собеседник его, человек молодой, в элегантной спортивной куртке, джинсах и «адидасах» последней модели, производил впечатление человека денежного. Официант — психолог что твой Фрейд, он от государства зарплату получает сто рублей, а заработать надо тысячу, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, без знания людей, без обостренных женских чувствований клиентов будешь жить впроголодь, как чернь инженерная...
— Ну, вспоминай, — дружелюбно нажал Хренков; лицо непроницаемо, постоянно собрано, глаз не видно, скрывают дымчатые очки «феррари» (говорят, в странах гниющего капитала такие двести зеленых стоят, страх подумать). — Выскобли себя. Во всем себе самому признайся, сразу гора с плеч свалится. Каждый человек таит в себе нечто такое, в чем ему страшно или стыдно признаться. Но это — дурь! От неуважения к себе такое проистекает, поверь... Помочь тебе? Задать вопросы? Подвести? Может, пьешь чрезмерно? Это убивает в человеке душу, невосполнимо... Похмельный человек, особенно если норовит вином успокоить страх, — находка для противника. Такой и на язык невоздержан, и колется в первый же момент, и подозрителен сверх меры... Вчера где пил?
— У Коли.
— Он один был?
— Один, — очищаясь, с тянущейся готовностью, будто бы даже завороженно, рапортовал Варенов.
— Что пили?
— Коньяк.
— Где купил?
— В «Арагви».
— Когда?
— Позавчера.
— Как попал туда?
— Приехал поужинать.
— С кем?
— Один.
— Кто обслуживал?
— Баба. Новая, я ее не знаю.
— Какая из себя?
— Жирная.
— Сколько лет? Приметы?