По мнению Эванса, записи на “липовой коре” вполне могли быть табличками с линейным письмом Б. Кносские писцы хранили некоторые ящики с документами в каменных цистах, выложенных свинцовыми листами. Деревянный ящик сгнил, а свинцовый футляр уцелел и был принят за сундук с сокровищами. К тому же, как писал Эванс, “материал коричневых, обгоревших табличек… очень напоминает старую или гнилую древесину”. Отсюда и указание на “липовую кору”.
Документы, которые держал в руках Нерон, могли быть записями из Кносского дворца, сделанными за два столетия до Троянской войны. Император повелел перевести документы с “финикийского” на греческий для своей библиотеки. О табличках снова забыли – более чем на 18 веков.
Глава 3Любовь среди развалин
Линейное письмо Б нам подарил огонь. В 1400 году до н. э. пожар уничтожил большую часть дворца в Кноссе, указав предел великой цивилизации. Однако пожар произвел и благотворный эффект: он сберег глиняные таблички, описывающие последний год жизни обитателей дворца.
Дело в том, что критские писцы не обжигали исписанные таблички. В этом не было необходимости: глину просто оставляли сохнуть на солнце. Эванс узнал об этом, когда в менее пострадавшей от пожара части дворца обнаружил клад табличек. Перенеся добычу в арендованный дом, археолог случайно оставил ее под прогнившим участком соломенной крыши. Ночью шел дождь, а наутро Эванс, к своему ужасу, нашел вместо драгоценных табличек грязь.
Зато в других частях дворца таблички превратились в камень. “Таким образом, огонь, сыгравший роковую роль в судьбе других исторических библиотек, спас эти древние записи”, – записал Эванс после первого сезона раскопок.
Впрочем, обожженные таблички стали сухими и ломкими, и всякий раз, когда Эванс находил груду исписанных обломков, его первейшей задачей было составить их воедино. Нередко фрагменты одной таблички оказывались далеко друг от друга (некоторые воссоединились лишь десятилетия спустя). Задачу Эванса затрудняло и то, что обломки одной и той же таблички могли подвергнуться обжигу при разной температуре: некоторые лежали ближе к месту пожара, другие дальше. Получалась табличка, части которой, казалось, никогда не составляли единое целое.
Собрав достаточно табличек, Эванс начал сравнивать две системы линейного письма, A и Б. В Кноссе он нашел несколько табличек с линейным письмом A (впоследствии выяснится, что это единственные значимые из найденных в Кноссе образцов), а в 1902 году итальянский археолог Федерико Хальбхер обнаружил клад с табличками линейного письма A на юге Крита, в Айя-Триаде.
Письменности типа A и Б насчитывали более 50 знаков, идентичных или почти идентичных. Обе системы применялись при учете жизненно важных для местной экономики товаров: зерна, масла, скота, вина и т.д. (Некоторые надписи линейным письмом A – как оказалось, религиозного характера – найдены в том числе и на церемониальной утвари.) В обеих системах текст записывался слева направо. В линейном письме Б почти всегда определены границы между словами (обычно посредством вертикальных отметок), а в надписях линейным письмом A границы отмечены лишь изредка и различными способами, например с помощью маленьких точек между группами знаков. В отличие от знаков на табличках с линейным письмом Б, знаки на табличках с линейным письмом A почти всегда не упорядочены, и в целом надписи выглядят более грубыми, неряшливыми. Эванс разумно предположил, что линейное письмо Б появилось позднее, на основе линейного письма A. (Так оно и есть.)
Перед тем как заняться дешифровкой любого из двух типов письма, Эвансу нужно было ответить на вопрос: в обоих ли случаях используется один и тот же язык? Эванс думал, что это так: письменности были слишком похожи. “Очевидно, – писал он, – речь идет об одном и том же языке, и видимые различия объясняются скорее династическими, нежели расовыми причинами”.
Кроме отдельных символов, оба типа письма роднит способ записи чисел. Раскопав дворец в Кноссе, Эванс обнаружил первую европейскую бюрократию и глиняную “бухгалтерию”. С развитием цивилизации появляется имущество, а также необходимость его учитывать. Неудивительно, что дворцовые писцы были отличными счетоводами. На одних табличках перечислено все, что ни есть в критском государстве – от овец, лошадей и свиней до скамеечек для ног, ванн и колес для колесниц (отдельно целых и отдельно – нуждающихся в починке). Другие таблички содержали, как показалось Эвансу, данные переписи жителей государства, от правителей до рабов, и записи о податях. В общем, таблички с линейным письмом Б пестрели числами.
Эванс быстро разобрался с системой счисления. Критяне пользовались десятичной системой счисления, однако применяли всего пять символов.
Чтобы записать число 5, например, критский писец пятикратно повторял “1”: . Чтобы записать число 50, он пять раз ставил знак “10”: . Число 55 записывалось так: , 555 – , 5,555 – , а 55,555 – . Счет доходил до 99,999 . Специального знака для нуля не было.
Покончив с числами, Эванс обратился к словам. Таблички содержали много понятных логограмм – пиктографических знаков, обозначающих целые слова. Они нередко стояли следом за числительными, указывая на исчисляемые предметы. Клад табличек, известный под названием “Оружейный”, содержал перечни военного снаряжения. В другом месте дворца Эванс наткнулся на табличку со знаком “стрела” . Неподалеку он нашел остатки более 8 тыс. стрел для лука.
На табличках присутствовали десятки логограмм линейного письма Б. Сегодня они кажутся странными. Судите сами: . Значение многих символов по-прежнему неясно.
Смысл других прозрачнее. Хотя многие из них придуманы еще в бронзовом веке, они до сих пор узнаваемы, например . Знаки линейного письма Б, похожие на символы “мужчина” и “женщина”, можно встретить на двери туалета в любой стране мира. Другие не составило труда распознать:
Эванс также определил пары логограмм, обозначающие мужские и женские особи. Один знак из пары был с двумя штрихами внизу, а второй имел V-образную основу. В линейном письме Б имелись знаки для обозначения жеребцов и кобыл , хряков и свиноматок , быков и коров , баранов и овец , козлов и коз . Эванс мог лишь догадываться, какой из знаков указывал на мужскую, а какой – на женскую особь. (Элегантное решение этой загадки найдет Алиса Кобер.)
В линейном письме Б много логограмм, обозначающих сосуды:
Спустя более полувека после раскопок табличка наподобие этой, с рисунками сосудов, поможет прочитать линейное письмо Б.
Кроме логограмм, в линейном письме Б имелись десятки непиктографических знаков. Чаще всего они встречались в коротких строках, “знаковых группах”, со знаками-словоразделителями, отделяющими одну группу от другой. Знаки Дэвид Кан описывал так: “рассеченная готическая арка” , “сердце с проросшим сквозь него стеблем” , “трехногий динозавр” , “перевернутая S” , “пивной стакан с луком на ободке” . Многие символы, по словам Кана, “не похожи вообще ни на что”:
По подсчетам Эванса, писцы пользовались по меньшей мере 80 знаками. Таким образом, линейное письмо Б с высокой долей вероятности было слоговым. Еще одним ключом стало количество знаков в группах: обычно 3–5. Это также указывало на слоговую систему. Антрополог Элизабет Барбер объясняет, почему подсчет знаков в группах служит прекрасным инструментом диагностики:
В словах очень немногих языков регулярно встречается более 5 слогов… Следовательно, если количество знаков между границами слов – 2 или 3, то, вероятно, мы имеем дело с силлабическим письмом, а если часто встречаются 8, 10, 12 или более знаков подряд, то, вероятнее всего, это письмо алфавитное.
Исходя из этого, можно сказать, что линейное письмо Б было смешанным: частично слоговым, частично логографическим. (В этом отношении оно мало отличается от современной японской письменности.) Эванс именно это и предполагал: прием с подсчетом символов в то время был уже хорошо известен. Но хотя ученый знал, что линейное письмо Б в значительной степени слоговое, наличие большого количества пиктографических символов смутило его и сильно задержало дешифровку. Война Эванса с линейным письмом Б будет продолжаться более 40 лет.
Все эти годы ученые требовали, чтобы им позволили увидеть таблички. “Никакие усилия не позволят в ближайшее время опубликовать весь собранный материал”, – заявил Эванс в печати после первого сезона раскопок. Но уже в 1909 году опубликовал 300-страничную книгу о критской письменности Scripta Minoa (“Минойские письмена”). Линейному письму А и линейному письму Б вместе Эванс посвятил не более 20 страниц. Остальной текст представлял собой скрупулезный анализ более древнего иероглифического критского письма. (Причем автор, разбирая символику отдельных иероглифов, даже не попытался перевести иероглифические надписи целиком – этот подвиг он мудро считал невозможным.) Хотя Эванс обещал выпустить дополнительные тома, дающие полный перечень линейных знаков, ни один из них при его жизни так и не увидел свет. Кносские таблички оказались под замком, что ужасно раздражало целые поколения потенциальных дешифровщиков.
У Эванса были на то причины. Согласно освященному временем обычаю (восходящему к эпохе колониализма), ученый, застолбивший участок, получает преимущественное право на работу в этом месте. Поэтому остальные исследователи действуют на свой страх и риск. Но есть и другое неписаное правило: ученый обязан опубликовать свои результаты. Если он этого не сделает в разумный срок, его участок превращается в легкую добычу.
Одно десятилетие сменяло другое. Время, казалось, тянулось неприлично долго. Хотя Эванс охотно комментировал свои находки для таких солидных изданий, как лондонская газета “Таймс”, в научных журналах он публиковал мало материалов. Эванс не только отказался предоставить доступ к большинству табличек, но и не стал публиковать их прорисовки и фотоснимки: из более чем 2 тыс. табличек, которые Эванс нашел в Кноссе, за всю жизнь он обнародовал менее 200. (Финский ученый Йоханнес Сундвалл в 30-х годах опубликовал копии 38 табличек, которые ему удалось увидеть в музее на Крите, чем навлек на себя гнев Эванса.)