зу же. Перестаньте беспокоиться.
Петра подняла окно и подумала, что Робин в отличие от нее никогда не подвергался настоящей опасности.
Они прибыли в Нувион, когда город только начинал просыпаться, но пекарня уже распространяла мучительный для голодного желудка аромат свежевыпеченного хлеба. Петре хотелось бы задержаться здесь, чтобы купить еды, но они проехали мимо и остановились на почтовой станции в дальнем конце города. Это было длинное приземистое здание среди полей, где паслись лошади.
Как только экипаж остановился, Фонтейн выбрался наружу. Кокетка тоже выпрыгнула следом, до того как Петра успела остановить ее, и побежала к Робину. Петра осталась в карете.
Из дома выбежал невысокий крепкий мужчина, заправляя рубашку в бриджи.
– Мы слишком рано. Он еще не привел лошадей на утро, а все форейторы спят. Он предлагает завтрак, пока мы ждем.
С этим ничего нельзя было поделать, поэтому Петра вышла из кареты.
– Хороший завтрак будет очень кстати. Но я хочу надеть плащ, чтобы хоть немного прикрыть эту одежду.
Он помог ей найти плащ и надеть его, что вызвало предостерегающий трепет. Каждое мгновение, каждое прикосновение делали эффект более мощным.
– Далеко еще до Булони? – спросила Петра, судорожно сглотнув.
– Если Господь обеспечит нам хорошие дороги, мы можем успеть к сегодняшнему вечернему кораблю.
– Тогда я попытаюсь помолиться за это, но мои молитвы и раньше не доходили до Бога, а уж в таком одеянии, как сейчас, вообще грех молиться.
– Не представляю себе рациональной заботы Бога. Идемте.
Здание почты было двухэтажным, первый этаж обставлен примерно как дом мамаши Гулар. Но нисколько не походил на него. Здесь было чисто. В колыбели лежал младенец. Пахло молотым кофе. Петра поблагодарила хорошенькую молодую женщину за гостеприимство. Она знала, что небольшие почтовые станции обычно не предлагают еду и жилье.
– Такая буря! – восклицала мадам Креспин. – И мадам Гулар! Ай-ай-ай! Неудивительно, что вы уехали так рано. – В то же время она с удивлением смотрела на одежду Петры.
– Могу ли я где-нибудь умыться, мадам?
– У меня еще нет горячей воды, но вы можете взять этот таз и пойти к насосу на заднем дворе. – Она дала Петре таз, горшок мыла и тонкое полотенце.
Петра прошла в огороженный дворик, где копошились куры и с визгом бегали поросята, и стала мыться. Однако смыть всю грязь не было возможности. Одежда, взятая в доме мадам Гулар, тоже осталась на ней, так же как и ее собственная грязная рубашка. Петра вылила воду на землю, ополоснула таз и отнесла на кухню.
Коренастый крепкий мужчина в незаправленной рубашке, зевая, вошел в комнату, ворча что-то насчет ранних путешественников. Мадам Креспин бросила предупреждающий взгляд в сторону Петры. Мужчина обернулся и похотливо посмотрел на нее.
Заметив это, Петра закуталась в плащ и пошла искать Робина. Он разговаривал с их старым форейтором.
Парнишка принес корзину хлеба, и скоро все сидели за кухонным столом, наслаждаясь теплыми булочками и малиновым вареньем. Форейторы получили к тому же по толстому куску ветчины и фляжки с каким-то напитком. Вероятно, это была часть их оплаты.
Пока они ели, Робин болтал с новым форейтором о грозе, о дороге и о путешествии к побережью. Он сказал, что свободно владеет французским, и это была чистая правда.
Вскоре их прежний форейтор отправился отдыхать, а новый пошел за лошадьми. Пауик тоже вышел. Мадам Креспин начала убирать со стола, и Робин послал Фонтейна за несессером с письменными принадлежностями.
– Поскольку нам все равно придется немного подождать, – обратился он к Петре по-английски, – я могу написать письмо о событиях прошлой ночи.
Фонтейн вернулся и поставил небольшую дорожную конторку на стол. Когда Робин сел, камердинер достал из бокового ящичка ручку и маленькую чернильницу. Осмотрев их, подал Робину.
Робин закончил письмо и замешкался. Петра хотела, чтобы он поспешил. Она услышала, что лошадей ведут к дому. Скоро можно будет уехать.
Он обмакнул перо, небрежно подписался и вытащил из кармана кольцо. Фонтейн накапал воск. Робин выдавил на нем печать.
Убрав кольцо в карман, Робин передал документ мадам Креспин вместе с несколькими монетами и попросил доставить его к монсеньору де Гизу. Это произвело на мадам сильное впечатление, как и следовало ожидать. Гизы были одной из величайших семей во Франции. Петра вспомнила, что Робин упоминал их. Ничего удивительного. Ведь и сам он признался, что принадлежит к английскому дворянству и что совсем недавно посещал Версаль.
Робин повернулся к ней:
– Вы готовы?
Петра вернулась в тот момент, когда мадам Креспин воскликнула:
– Еще одна ранняя пташка!
У Петры екнуло сердце, но через переднее окно она увидела часть большой кареты, груженной багажом. Варци никогда бы не поехал вот так. Она расслабилась, но тут резкий голос сообщил ей, кто прибыл – леди Содуэрт. Эта женщина, должно быть, покинула Аббевиль с первыми лучами солнца!
Петра подошла к окну и осторожно выглянула. Грумы вели лошадей к коляске Робина, но как ей добраться туда незамеченной? Она вспомнила, что изменила внешность, и пошла к двери.
Леди Содуэрт вихрем вырвалась из кареты, ее резкий голос рассекал воздух, когда она потребовала немедленно привести лошадей. Почтмейстер обещал всего лишь короткую задержку.
Она направилась к дому, но потом резко обернулась и крикнула:
– Арабелла, Джорджи, возвращайтесь в карету!
Разумеется, маленькие чудовища не обратили на нее никакого внимания, и леди Содуэрт продолжала двигаться к дому, игнорируя их.
«Черный ход», – подумала Петра и повернулась, но было слишком поздно. Леди Содуэрт влетела внутрь. Но тут ее глаза округлились.
– Вы!
Петра выбрала единственно возможный путь.
– Я? – переспросила Петра, прикинувшись удивленной. Леди Содуэрт продолжала по-английски:
– Как вы посмели покинуть меня, вы, неблагодарная негодница! Какую ночь мне пришлось пережить в грозу и с детьми! Я ни на мгновение не сомкнула глаз. Чем скорее я выберусь из этой ужасной страны, тем лучше. – Леди Содуэрт схватила ее за руку. – О нет. Вы едете со мной!
Петра выдернула руку и спряталась за стулом.
– Не знаю, кто вы, – крикнула она, – но вы явно сумасшедшая. Робин! Помоги мне!
Леди Содуэрт изумленно уставилась на нее. Вбежал Робин.
– Эта женщина, – пожаловалась Петра, тыча в нее пальцем, – приняла меня за кого-то другого и требует, чтобы я поехала с ней.
Леди Содуэрт уставилась на него.
– Вы! – выкрикнула она. – Вы были в Аббевиле. Значит, монашка не так уж и добродетельна.
Робин спокойно посмотрел на нее и поклонился.
– Боюсь, вы ошиблись, мадам. Это моя сестра.
– Но… – Леди Содуэрт засомневалась.
– Пауик! – позвал Робин. Грум вошел.
– Пауик, эта леди заблуждается. Будь добр, подтверди ей, что моя сестра – это моя сестра.
– Разумеется, сэр.
Робин жестом отпустил его.
– А кто вы? – спросила она. Он ответил с легким поклоном:
– Я – Робин Бончерч из Дерби. А вы, мадам?
– Леди Содуэрт из Бристоля. – Ее ответ подтвердил уверенность Петры, что Содуэрты были в лучшем случае нуворишами.
Леди Содуэрт снова внимательно посмотрела на Петру.
– Что здесь происходит? – набросилась она на мадам Креспин. – Почему нет лошадей для моего экипажа? Немедленно приведите их, иначе я подам жалобу.
Мадам Креспин схватила из колыбели малыша и выбежала наружу.
Леди Содуэрт переводила взгляд с Петры на Бончерча.
– Как зовут вашу сестру, сэр?
– Мария Бончерч, мэм, – не задумываясь ответил Робин.
– Вы не слишком хорошо одеваете свою сестру, мистер Бончерч.
– Я вообще не одеваю мою сестру. Это в высшей степени неприлично.
– Тогда где ее горничная?
– Сбежала с цыганами, прихватив с собой гардероб моей сестры. Будь вы чуть крупнее, мадам, я попросил бы вас пожертвовать ей что-нибудь.
– Лошадей уже ведут, мэм, – объявила с порога мадам Креспин и холодно добавила: – И ваши дети гоняются за моими курами.
– Они им не повредят, – сказала леди Содуэрт, протягивая руку за хлебом. – Я буду кофе, женщина.
Мадам Креспин убрала от нее тарелку.
– Из-за них куры перестанут нестись, мэм. Будьте добры остановить их, или это сделаю я.
– Я сообщу о вашей дерзости, вы… уродливая проститутка!
Охваченная яростью, она забыла французский, но смысл и так был ясен. После напряженной паузы леди Содуэрт повернулась и вылетела на задний двор, чтобы наорать на своих неуправляемых отпрысков.
Робин сделал знак, и Петра с радостью поспешила наружу. Но леди Содуэрт догнала их, волоча за собой детей.
– Итак, Мария Бончерч из Дербишира, – кричала она, – почему вы говорите по-английски с итальянским акцентом?
Петра обернулась к ней. Женщина опять использовала английский. Почтмейстер, форейторы, грумы и даже мадам Креспин с интересом наблюдали за этой сценой.
– Вы ошибаетесь, – сказала Петра, стараясь подражать манере Робина. – Это дербиширский акцент.
Леди Содуэрт расхохоталась:
– До чего же ты наглая! А я никак не могла понять, почему монашки хотели избавиться от тебя. Беременная, что ли?
– Нет!
– Проводи побольше времени с этим своим «братцем», скоро понесешь от него. Поезжай сейчас со мной, и я не расскажу этим людям правду. – Хищная женщина была готова на все, чтобы только сбыть с рук собственных детей.
Робин встал между ними, и на этот раз его тон был холоден как лед.
– Ваши лошади готовы, мэм. Советую вам ехать своей дорогой.
Щеки леди Содуэрт запылали.
– Вы разве не слышали, что я сказала?
– Вы так кричите, что вас нельзя не услышать, но если не угомонитесь, поплатитесь за это в Англии.
– Кем это вы себя возомнили?
– Я хорошо знаю, кто я, хотя понятия не имею, кто вы.
– Леди Содуэрт, – сказала женщина, понимая, что не ей противостоять Робину Бончерчу, когда он в таком настроении. Она швырнула своих детей в карету, и через несколько минут ее экипаж укатил, вздымая клубы пыли.