Тайна леди Одли — страница 24 из 63

Когда дверь за ирландкой закрылась, молодой человек встал со стула и начал мерить шагами комнату.

«Зачем я все это делаю, – подумал он, – когда знаю, что шаг за шагом, день за днем, час за часом приближаюсь к выводу, против которого восстает все мое существо? Неужели я привязан к этому колесу и должен подчиняться каждому его обороту? Не проще ли сказать себе, что я исполнил долг перед другом, разыскивая его упорно и терпеливо, однако напрасно? Имею ли я право выпустить из рук цепь, которую собирал все это время, именно теперь, именно на этом звене? Или я обязан искать все новые и новые звенья, пока последнее, встав на место, не замкнет роковое кольцо? Я уже готов поверить, что никогда больше не увижу своего друга, что никакие мои усилия его не вернут. Он умер. Так есть ли смысл задаваться вопросом, где и как? Ступив на стезю, ведущую к открытию, не оскорблю ли я память Джорджа Талбойса, если поверну назад или остановлюсь на полпути? Что мне делать?»

Роберт уперся локтями в колени и обхватил голову руками. Единственная цель, постепенно захватившая его беззаботную душу, сделала его тем, кем он никогда не был, – христианином, стремящимся выполнить свой долг, осознающим собственную слабость и пекущимся о том, чтобы не свернуть с пути к истине. Возможно, в тот вечер, сидя у огня и думая о Джордже Талбойсе, он произнес свою первую искреннюю молитву. Когда наш герой очнулся от размышлений, его глаза сияли, а лицо преобразилось.

– Да воздастся по справедливости мертвым, – промолвил он, – и да обретут милосердие живые!

Роберт подвинул кресло к столу и начал листать книги, прежде всего обращая внимание на титульную страницу, где владелец обычно пишет свою фамилию, а также заглядывая между страниц, надеясь обнаружить записку или обрывок бумаги. На титуле латинской грамматики было выведено четким ученическим почерком имя Джорджа Талбойса. В учебнике фехтования Джордж накорябал свои инициалы крупными неряшливыми буквами. «Том Джонс» явно происходил из букинистической лавки и прошел через десятки рук, ибо надпись, датированная четырнадцатым марта тысяча семьсот восемьдесят восьмого года, гласила, что Джеймс Эндерли, покорный слуга Томаса Скроутона, дарит последнему сию книгу в знак великого уважения. Титульные листы «Дон Жуана» и Евангелия были чистыми.

Роберт облегченно вздохнул: на столе остался только увесистый том в темно-красном переплете с тусклыми позолоченными буквами, и делу конец. Это был ежегодный альманах за тысяча восемьсот сорок пятый год. Лики прекрасных дам, украшавших мир в пору, когда книга вышла из-под печатного станка, пожелтели и покрылись плесенью. Модные когда-то платья выглядели нелепыми, а жеманные красавицы – поблекшими и неестественными. Даже в стихотворных вкраплениях, когда слабая поэтическая свеча пыталась пролить болезненный свет на неясный замысел художника, слышались старомодные отзвуки, словно в игре на лире, струны которой от времени отсырели и ослабли.

Впрочем, Роберта Одли сейчас не интересовали ни стихи, ни гравюры. Он торопливо перелистал книгу, ища записку или письмо, которые могли быть использованы в качестве закладки, однако не обнаружил ничего, кроме пряди вьющихся золотистых волос совсем другой структуры, нежели памятный гладкий локон, переданный Джорджу Талбойсу хозяйкой пансиона в Вентноре после смерти его жены.

Закрыв книгу, Роберт вложил локон в конверт, капнул на него сургучом, прижал кольцом с печаткой и сунул в ящик с надписью «Важное». Он хотел отправить к остальным книгам и ежегодник, как вдруг заметил, что два чистых листа в самом начале склеены между собой. Полный решимости сделать все возможное, наш исследователь не счел за труд разъединить их ножом, и его усердие было вознаграждено: он увидел целых три надписи, сделанные тремя разными почерками. Первая, датированная годом выхода книги, извещала о том, что она является собственностью некоей мисс Элизабет Энн Бинс, получившей ее в награду за послушание и прилежание, проявленные в школе Кэмфорд-Хаус, Торки. Вторая, оставленная пятью годами позже рукой мисс Бинс, гласила о том, что сия книга преподносится в знак искреннего восхищения и бесконечной привязанности – судя по всему, мисс Бинс была чрезвычайно романтической особой – любимой подруге Элен Молдон. Третья запись, сделанная рукой Элен Молдон и датированная сентябрем тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года, сообщала, что ежегодник передается в дар Джорджу Талбойсу.

Едва взглянув на последние строки, Роберт Одли смертельно побледнел.

– Так я и знал, – тяжело вздохнув, пробормотал молодой адвокат. – Видит бог, я был готов к худшему, и оно не заставило себя долго ждать. Придется ехать в Саутгемптон. Я должен передать мальчика в более достойные руки.

Глава XX. Миссис Плаусон

Среди писем, обнаруженных Робертом Одли в саквояже Джорджа, нашлось одно с именем отца пропавшего друга. Не слишком снисходительный к своему младшему отпрыску сельский помещик с радостью воспользовался его неосмотрительной женитьбой, чтобы предоставить молодого человека самому себе. Роберт никогда не встречал мистера Харкурта Талбойса, однако по рассказам Джорджа у него сложилось кое-какое представление о характере этого джентльмена. Вскоре после исчезновения друга Роберт, тщательно подбирая слова, написал мистеру Талбойсу письмо, в котором осторожно намекал на свои опасения, что за таинственными обстоятельствами может стоять чья-то грязная игра. Несколько недель спустя он получил бесстрастный ответ, в котором неумолимый родитель писал, что после женитьбы Джорджа на бесприданнице вопреки родительской воле он, Харкурт Талбойс, снял с себя всякую ответственность за дальнейшую судьбу сына и нелепое исчезновение Джорджа вполне согласуется с его противоречащей здравому смыслу женитьбой. В постскриптуме автор твердо заявил, что если Джордж задумал сыграть на чувствах близких с целью поправить свои денежные дела, то он жестоко обманывается в характере людей, с которыми имеет дело.

Роберт Одли ответил мистеру Талбойсу несколькими негодующими строчками, указав на то, что его сын вряд ли стал бы строить козни с целью залезть в карманы родственников, имея на момент своего исчезновения двадцать тысяч фунтов на банковском счету. Послав сию гневную отповедь, Роберт оставил надежду на содействие человека, которого судьба Джорджа должна была интересовать больше других. Однако теперь, с каждым днем приближаясь к раскрытию страшной тайны, он то и дело возвращался мыслями к бессердечному Харкурту Талбойсу.

Роберт решил поехать в Дорсетшир и поговорить с родителем Джорджа сразу по возвращении из Саутгемптона. «Если этому бесчувственному сухарю безразлична судьба сына и он готов сойти в могилу, так и не узнав, что случилось с беднягой, то зачем я распутываю этот клубок и ломаю голову, пытаясь собрать воедино разрозненные кусочки мозаики, которые могут привести к страшному открытию?.. Поеду к нему и выложу свои подозрения, пусть сам решает, вести мне дальнейшее расследование или нет».

Рано утром Роберт Одли сел в экспресс, следовавший до Саутгемптона. Все вокруг покрывал толстый слой снега, и молодой адвокат, закутанный в невообразимое количество дорожных пледов, напоминал скорее кучу шерстяных изделий, чем живого представителя почтенной профессии. Он угрюмо смотрел в окно, затуманенное дыханием двоих человек: его самого и сидевшего напротив пожилого офицера из Индии. За окном мелькал призрачный белый пейзаж, и Роберт раздраженно ежился, кляня судьбу, которая вынудила его ехать ранним поездом в холодный зимний день. «Кто бы мог подумать, что я так сильно привяжусь к нему и мне будет настолько одиноко? У меня есть небольшой постоянный доход, я могу унаследовать титул дяди, и одна ужасно милая девушка с радостью отдаст все, чтобы сделать меня счастливым, а я готов остаться без пенни в кармане только ради того, чтобы раскрылась ужасная тайна и передо мной предстал Джордж Талбойс, живой и невредимый!» – говорил он себе.

Экспресс прибыл в Саутгемптон в половине двенадцатого. Отворачиваясь от бьющих в лицо снежинок, Роберт пошел по платформе в сторону пирса. Когда он пересек старую площадь, часы на церкви святого Михаила пробили полдень.

Мистер Молдон устроил свой убогий домашний очаг в неприкаянном квартале, какие имеют обыкновение возводить спекулянты-застройщики на жалком клочке пустыря, прилепившемся к окраине процветающего района. Пожалуй, Бригсамс-террейс представлял собой один из самых невезучих жилых кварталов, когда-либо выстроенных из кирпича и цемента. Заказчик, который начал возводить жуткие восьмиквартирные дома тюремного типа, повесился за дверью близлежащей таверны еще до окончания строительства. Человек, купивший голые остовы, обанкротился, когда маляры клеили обои и белили потолки. Всяческие напасти так и преследовали эти убогие жилища. Звонкоголосая детвора, игравшая на пустыре перед окнами, знала судебного пристава не хуже, чем мясника и булочника. Платежеспособных арендаторов будило в неурочное время тихое дребезжание мебельных фургонов, крадущихся в безлунную ночь. Неплатежеспособные открыто бросали вызов сборщику платы за воду из своей многоквартирной крепости и неделями существовали без видимых средств для получения этой совершенно необходимой жидкости.

Свернув с набережной в убогий квартал, Роберт с содроганием огляделся по сторонам и увидел похоронную процессию – хоронили ребенка. Он с ужасом подумал, что если бы в маленьком гробике лежал сын Джорджа, он был бы в какой-то мере ответственен за смерть малыша.

«Бедный мальчик не проведет в этой жалкой лачуге больше ни одной ночи. В конце концов, он наследник моего лучшего друга, и я должен обеспечить его безопасность».

Открывшая дверь девочка-прислуга в затрапезном платье подозрительно взглянула на гостя и гнусаво спросила, что ему угодно. Через приоткрытую дверь гостиной слышалось звяканье ножей и вилок. Роберт сказал, что приехал из Лондона, дабы увидеть мистера Талбойса, и без дальнейших церемоний открыл дверь гостиной. Девочка уставилась на него, разинув рот, а затем вдруг стянула через голову передник и бросилась бежать как оглашенная. Она промчалась по снегу через пустырь, нырнула в узкий переулок и не переводила дух, пока не добежала до порога таверны под названием «Карета и лошади», облюбованной мистером Молдоном. Верная приспешница капитана не поверила Роберту, приняв его за сборщика налогов, и поспешила к мистеру Молдону, чтобы предупредить о приближении врага.