– В Маунт-Станнинге… Какое у него может быть дело в этом богом забытом месте? Он там и заночует?
– Да, он что-то такое обронил мимоходом.
Сэр Майкл растерянно развел руками:
– Честное слово, я начинаю думать, что мальчишка и вправду слегка повредился умом.
Миледи по-прежнему держалась в тени, и сэр Майкл не заметил, как вспыхнуло триумфальной улыбкой ее бледное лицо. Женщина убедилась, что может вертеть своим мужем как хочет и он поверит, что черное – это белое, если так скажет она.
Что до сэра Майкла, то он не придал своей последней фразе никакого значения. Он и вправду не питал иллюзий по поводу практичности Роберта в житейских делах, видя в племяннике мягкотелое ничтожество из тех, кого мать-природа наделила золотым сердцем, а ум оставила в небрежении, не уделив положенной доли интеллектуальных даров. Такая ошибка свойственна людям добродушным и благонамеренным, привыкшим судить обо всем поверхностно, ибо жизнь не дает им повода проникнуть в суть вещей и явлений; баронет принимал лень за бездарность и считал, что коль скоро племянник не совершил ничего выдающегося, то у него, стало быть, нет никаких талантов.
Сэр Майкл забывал о злосчастных Мильтонах, которые умирают безмолвно из-за отсутствия упорства, настойчивости, слепого мужества, которыми должен обладать поэт, пока не найдет издателя; о Кромвелях, которые видят, как барахтаются в море смятения и идут ко дну благородные корабли государств, но не могут встать у руля, им запрещено даже послать к тонущему кораблю спасательную шлюпку. Конечно, огромная ошибка – судить о том, что способен совершить человек, по тому, что он сделал.
В мировой Валгалле не так много места, и, возможно, величайшие люди – как раз те, кто безмолвно погибает вдали от священных врат. Весьма вероятно, что самые чистые и светлые души уклоняются от суетной гонки. Жизнь чем-то напоминает карточную игру, и порой самые лучшие карты остаются в колоде.
Миледи сняла шляпку и присела на мягкую банкетку у ног сэра Майкла. Она сделала это без заранее обдуманного намерения: леди Одли всегда вела себя по-детски, и никто не ждал от нее иного. Требовать от этой сирены с янтарными волосами сдержанности или серьезности было столь же глупо, как ожидать глубоких басовых нот от песни небесного жаворонка.
Молодая супруга баронета села, отвернув бледное лицо от камина и положив руки на подлокотник кресла. О, эти беспокойные, изящные ручки! Она взволнованно теребила пальчиками, унизанными перстнями, давая понять мужу, что хочет сообщить нечто важное и не знает, с чего начать.
– Я собиралась прийти к вам, дорогой, – промолвила наконец она, – сразу, как только приехала, однако мистер Одли настоятельно попросил меня задержаться и побеседовать с ним наедине.
– О чем, любовь моя? Что такого важного мог сказать тебе Роберт?
Миледи ничего не ответила, лишь опустила головку на колено супруга, и вьющиеся янтарные волосы упали ей на лицо.
Сэр Майкл поднял головку жены и заглянул в прекрасные глаза, в которых блестели слезы.
– Ах, Люси! – воскликнул баронет. – Что тебя так расстроило, любимая?
Леди Одли попыталась заговорить, но лживые слова, ее единственное оружие, замерли на дрожащих устах, и она не смогла произнести ни слова. Потрясение, которое она молча перенесла на мрачной липовой аллее, оказалось слишком сильным, и несчастная разразилась бурей истерических рыданий. Она не притворялась. Ее терзали настоящие муки, непритворный ужас и раскаяние. Слабая природа женщины одержала верх над искусством сирены.
Нет, не это оружие она намеревалась применить в смертельной дуэли с Робертом Одли, однако никакая хитрость не сослужила бы ей лучшей службы. Искренние рыдания, исторгшиеся из груди Люси, поразили сэра Майкла в самое сердце, привели в замешательство и ужас, ударили в единственное слабое место доброго и неглупого человека, без памяти влюбленного в жену.
О, слабость сильного мужчины к любимой женщине! Да сжалятся над ним небеса, когда лживое создание бросится в ноги, терзая его видом своих мучений, раздирая его сердце нечеловеческими рыданиями и стонами! Да сжалятся над ним небеса, если, обезумев от этой жестокой агонии, он прижмет несчастную к груди и простит то, что по закону мужской чести прощать нельзя! Смилуйтесь над ним! Муки совести жены, стоящей за порогом дома, куда, возможно, никогда больше не войдет, несравнимы с терзаниями мужа, который закроет дверь перед родным умоляющим лицом. Муки матери, которая никогда больше не увидит своих детей, меньше, чем агония отца, который вынужден сказать этим малышам: «Мои дорогие, отныне у вас нет матери».
Дрожа от негодования, сэр Майкл вскочил с кресла, готовый сразиться со всяким, кто обидел его жену.
– Что случилось, Люси? Скажи мне всю правду, я настаиваю! Ты слышишь? Я требую! Тот, кто тебя обидел, должен за это ответить!
Он сел и склонился над поникшей фигуркой, пытаясь унять собственное волнение.
– Говори, любовь моя, что случилось.
Приступ прошел, и миледи подняла голову. Заплаканные глаза сверкали, а возле прелестных розовых губ виднелись жесткие злые морщины, которые Роберт Одли заметил на портрете художника-прерафаэлита.
– Я ужасно глупая, но… он совершенно выбил меня из колеи!
– Кто – он?
– Ваш племянник, Роберт Одли.
– Роберт! – воскликнул баронет. – Каким образом?
– Я же сказала, мистер Одли потребовал, чтобы я пошла с ним в липовую аллею. Сказал, что ему надо со мной побеседовать, и я пошла. А там… он наговорил мне таких ужасов, что я до сих пор…
– Каких ужасов, Люси?
Леди Одли зябко поежилась и судорожно схватилась за мощную руку супруга, покоившуюся у нее на плече.
– Что он тебе наговорил?
– Ах, дорогой, разве я могу вам пересказать? Я же знаю, вы либо расстроитесь, либо, хуже того, высмеете меня, и тогда…
– Никогда, ни за что я не стану над тобой смеяться, Люси!
Несколько мгновений леди Одли сидела, не проронив ни слова, глядя прямо на огонь и не отпуская руки супруга.
– Послушайте, – медленно и неуверенно произнесла она, – боюсь, мой вопрос будет вам неприятен, и все-таки ответьте… Вы никогда не замечали, что ваш племянник немного… немного…
– Немного – что?
– Немного не в себе.
– Не в себе? С чего ты взяла, милая девочка?
– Вы ведь сами только что сказали, что вам иногда кажется, будто у Роберта не все в порядке с головой.
– Я так сказал? – засмеялся баронет. – Что-то не припомню. Однако если и сказал, то, поверь, я не вкладывал в свои слова буквального смысла. Да, Роберт чудаковат и, возможно, звезд с неба не хватает, но, поверь, у него слишком мало мозгов, чтобы они вышли из строя. Обычно люди сходят с ума не от недостатка мозгов, а от переизбытка.
– Сумасшествие иногда передается по наследству. Мистер Одли мог унаследовать…
– По отцовской линии он ничего такого унаследовать не мог, – перебил ее сэр Майкл. – Никто в роду Одли не сидел в сумасшедшем доме и не лечился у психиатров.
– А по материнской?
– Насколько я знаю, тоже нет.
– Люди обычно скрывают такие вещи, – авторитетно заявила Люси. – Может, в семье матери Роберта…
– Люси, ради бога, что такого сказал тебе Роберт? С чего ты взяла?
– Я пытаюсь объяснить странное поведение вашего племянника и не могу объяснить его никак иначе. Если бы вы слышали, что он мне заявил, сэр Майкл, вы бы тоже усомнились в его рассудке.
– Что же он сказал, Люси?
– Я не в силах такое повторить. Вы видите, как я ошеломлена и напугана. По-моему, он слишком долго жил один в холостяцких апартаментах. Чересчур увлекался чтением, слишком много курил. Вы ведь знаете, что некоторые врачи считают безумие обычным заболеванием, которому подвержен любой человек. Эту болезнь могут вызвать те или иные причины, и ее можно излечить определенными средствами.
Леди Одли не отрываясь смотрела на тлеющие угли за каминной решеткой. Она говорила так, словно обсуждала знакомую тему, как будто ее мысли переключились с племянника мужа на более широкий вопрос о безумии в целом.
– Почему вы уверены, что он не может быть сумасшедшим? Часто проходят годы, прежде чем душевная болезнь обнаруживает себя. Бывает, что человек знает о своем недуге и ему удается сохранить тайну до самой смерти. А другого приступ безумия может захватить врасплох, и он выдаст себя, преступит черту. Его одолевает ужасное искушение, роковой случай вкладывает ему в руку нож, ничего не подозревающая жертва беззащитна. Он может победить неугомонного демона, уйти и не совершить ничего плохого. А может поддаться безумному искушению – и тогда ему конец.
Обсуждая эту пугающую тему, леди Одли повысила голос, однако быстро преодолела истерическое возбуждение и продолжила более спокойным тоном:
– Роберт Одли сошел с ума. Есть такой необычный метод диагностики безумия. Знаете, каков первый признак умственных отклонений? Разум цепенеет, мозг застаивается, поток размышлений прерывается, и мыслительные способности угасают. С человеком происходит то, что медицина именует мономанией, помешательством на каком-то одном предмете или идее. Роберт Одли – маньяк. Его потрясло неожиданное исчезновение друга, Джорджа Талбойса, и он зациклился на этой идее. Если постоянно думать о чем-то одном, то в мозгу происходит искажение реальности. Повторите какое-нибудь самое обычное слово двадцать раз, и в конце концов вы сами не будете уверены, что начали именно с него. Вашего племянника преследует мысль об исчезновении друга, и он видит все вокруг как бы в искривленном зеркале. Если вы не хотите, чтобы я сошла с ума вместе с ним, умоляю, избавьте меня от необходимости его видеть! Сегодня он заявил мне, что Джорджа Талбойса убили здесь, в нашем поместье, и что он выкорчует каждое дерево в саду и снесет с лица земли сам дом, если…
Миледи замолчала, чтобы перевести дух. Столь энергичная речь истощила ее силы. Из легкомысленной кокетки она превратилась во взрослую женщину, готовую постоять за себя.