– А-а-а, явилась наконец, – пробурчал Люк хриплым пьяным голосом, едва шевеля языком. – Думал, ты уже не вернешься.
Его осоловелые глаза слезились, руки дрожали. И в трезвом виде далеко не подарок, сейчас он отбросил те немногие ограничения, которые сдерживали его тупую животную натуру.
– Я немного задержалась, – примирительно отозвалась Фиби. – Зато повидалась с миледи, она была очень добра и… пообещала уладить дело.
– Очень добра, говоришь? – пьяно расхохотался Люк. – Знаю я, чего ее доброта стоит. Кабы сама не была мне должна…
Владелец земли, впавший в полуобморочное бесчувствие примерно от третьей части джина, выпитого мистером Марксом, в немом изумлении уставился на хозяина и хозяйку. Он сидел за столом, цепляясь локтями за столешницу, чтобы не соскользнуть вниз, и между делом предпринимал нелепые попытки раскурить трубку от пламени оплывающей сальной свечи.
– Миледи обещала уладить дело, – повторила, не вступая в пререкания, Фиби, слишком хорошо знавшая упрямый нрав мужа. – И она пришла со мной, чтобы сделать это прямо сейчас.
Люк от удивления выронил кочергу, и та с грохотом упала на пол.
– О, сама леди Одли к нам пожаловала?
– Да, Люк.
В этот момент на пороге появилась миледи:
– Да, Люк Маркс. Я пришла, чтобы уплатить этому человеку, и пусть он уходит.
Она произнесла это странным механическим голосом, будто заучила слова, не понимая их смысла.
– Могли и через Фиби передать, чем таскаться в такую даль среди ночи. Нам здесь благородные дамы не нужны – свой нос совать во все дырки.
– Перестань, Люк! – возмутилась Фиби. – Миледи так добра к нам, а ты…
– Да пошла она со своей добротой! Нам не доброта ее нужна, а деньги. Не дождется она моей благодарности! Кабы не боялась…
Одному небу известно, чего бы еще наговорил Люк, если бы миледи внезапно не обернулась к нему. Он умолк на полуслове, потрясенный ее неземной красотой. Пышные волосы, растрепавшиеся на ветру, окружали голову молодой женщины солнечной короной, а в глазах сверкал голубой огонь, как у разъяренной русалки.
– Молчать! – крикнула она. – Я не для того пришла сюда среди ночи, чтобы выслушивать твои дерзости. Сколько ты ему должен?
– Девять фунтов.
Миледи достала кошелек, переливающийся слоновой костью, серебром и бирюзой, и положила на стол банкноту и четыре соверена.
– Пусть напишет расписку, и я уйду.
Им с большим трудом удалось растормошить пьяного и привести в состояние, годное для совершения этого простого действия, да и то пришлось обмакнуть перо в чернила и вставить ему в руку. Лишь тогда он понял, чего от него хотят, и поставил свой автограф на расписке, подготовленной Фиби. Едва высохли чернила, миледи схватила бумажку и устремилась к выходу. Фиби бросилась за ней.
– Вам нельзя идти одной! Я вас провожу.
– Да, пойдем.
Фиби выжидательно посмотрела на свою покровительницу. Она думала, что, уладив дело, леди Одли поспешит вернуться домой, однако та стояла, прислонившись к двери и бессмысленно глядя в темноту, и миссис Маркс вновь начала опасаться, что ее бывшая госпожа повредилась рассудком.
Пробило час ночи. Миледи вздрогнула от громкого звука и покачнулась. Ее трясло.
– Мне что-то нехорошо, Фиби… Есть тут у вас холодная вода?
– Да, сейчас принесу.
– Нет! Нет! – миссис Одли схватила Фиби за руку. – Я сама. Надо окунуть голову прямо в таз, иначе потеряю сознание. В какой комнате спит мистер Одли?
Вопрос так не вязался с происходящим, что Фиби Маркс несколько секунд простояла с открытым ртом и лишь потом нашла в себе силы ответить.
– В третьем номере, в той комнате, что рядом с нашей.
– Дай свечу, – велела миледи. – Я пойду в вашу комнату и поищу воды. Стой, где стоишь, – властно прибавила она, – и присмотри за своим муженьком, чтобы не увязался за мной!
Она выхватила у Фиби свечу, вернулась в дом и бросилась вверх по винтовой лестнице, которая вела в узкий коридор второго этажа. В этот коридорчик с низкими потолками и спертым воздухом выходили двери пяти спален с номерами, написанными черной краской. Леди Одли ездила в Маунт-Станнинг осматривать дом, когда покупала его для Люка, и знала расположение комнат, однако сейчас она остановилась почему-то не перед спальней Фиби, а перед комнатой номер три, приготовленной для Роберта Одли.
В замке торчал ключ. Миледи прикоснулась к нему, и ее охватила дрожь. Некоторое время она стояла, пытаясь справиться с накатившим ужасом, а потом решительно заперла дверь, повернув ключ дважды.
Изнутри не донеслось ни звука: видимо, обитатель комнаты не услышал зловещего скрежета. Леди Одли бросилась в соседнюю комнату, поставила свечу на туалетный столик, сняла шляпку, наполнила водой раковину умывальника и окунула в нее свои золотые волосы. Спальня Фиби была обставлена очень бедно: очевидно, та выбрала все самое лучшее из спален, отведенных под сдачу, а отсутствие приличной мебели компенсировала драпировками. Там стояла кровать с балдахином из дешевого накрахмаленного ситца; занавеска с оборочками из того же материала закрывала узкое окно, не пропуская дневной свет и обеспечивая укромное убежище для мух и пауков. Даже жалкое дешевое зеркало, до неузнаваемости искажавшее лицо каждого, кто осмеливался в него заглянуть, стояло на подставке, задрапированной накрахмаленным муслином и набивным розовым ситцем с оборочками из вязаных кружев.
Глядя на все эти кружева и фестончики, леди Одли улыбнулась, и не только потому, что вспомнила о роскоши своих апартаментов. Кроме презрения к попыткам Фиби создать уют, в злорадной улыбке скрывался другой, куда более глубокий смысл. Она подошла к зеркалу, пригладила мокрые волосы и надела шляпку. Ей пришлось придвинуть горящую сальную свечу поближе к кружевам, наброшенным на зеркало, – так близко, что накрахмаленный муслин, казалось, сам притянул к себе крохотный язычок пламени…
Стоя у дверей, Фиби с тревогой ожидала возвращения миледи и с досадой смотрела на минутную стрелку часов, которая будто стояла на месте.
Наконец в десять минут третьего спустилась леди Одли – в шляпке, с влажными волосами, но без свечи.
– Миледи, вы забыли свечу! – напомнила Фиби.
– Ее задул ветер, – спокойно ответила леди Одли, – и я оставила ее там.
– В моей комнате?
– Да.
– А она точно погасла?
– Я же сказала! Далась тебе эта свеча! Уже начало третьего, пойдем скорей.
С этими словами леди Одли увлекла Фиби за собой, крепко сжав ее руку.
Пронзительный мартовский ветер хлопнул дверью, отрезая женщинам путь к отступлению. Перед ними лежала пустынная дорога, едва видневшаяся меж рядов живой изгороди.
Прогулка длиной в три мили по пустынной проселочной дороге в три часа ночи в мартовский холод – не самое приятное занятие для хрупкой женщины, склонной к роскоши, но миледи неслась по дороге, волоча за собой спутницу, будто ее влекла ужасная демоническая сила, не знавшая пощады. В кромешной тьме, под свирепые завывания ветра, набрасывавшегося на них одновременно со всех сторон, женщины спустились с холма, на вершине которого стоял трактир, прошли полторы мили по равнине и поднялись на другой холм, который укрывал от внешнего мира поместье Одли-Корт.
Миледи остановилась перевести дух и прижала руку к груди, тщетно надеясь успокоить бешено стучащее сердце. Они шли уже около часа, и до поместья оставалось три четверти мили. Фиби Маркс, радуясь передышке, обернулась назад, посмотрела во тьму, где скрывался унылый приют, доставлявший ей столько хлопот, и вскрикнула от ужаса, вцепившись в плащ спутницы. Там, вдали, в темноте, трепетало зловещее пятнышко света.
– Миледи, миледи! – закричала Фиби, – вы видите?
– Вижу, – отозвалась леди Одли, пытаясь вырваться. – И что?
– Ведь это же огонь, миледи!
– Боюсь, ты права. Видимо, пожар в Брентвуде.
– Нет, не в Брентвуде, гораздо ближе. В Маунт-Станнинге!
Леди Одли не ответила. Она вновь задрожала, возможно, от порывов холодного ветра.
– Горит в Маунт-Станнинге! Это горит у нас, у нас! Я знаю! Я думала сегодня о пожаре, как чувствовала! Черт с ним, с нашим заведением. Но там же люди! Там Люк, пьяный и беспомощный, а мистер Одли спит…
Едва это имя сорвалось с губ Фиби, как она упала на колени, воздев руки к небесам, и обратила безумный взор на миледи:
– О господи! Скажите, что это неправда! Скажите, что это неправда! Как ужасно…
– Что ужасно? – отозвалась миледи.
– Ужасно то, что я подумала…
– Ты совсем с ума сошла? – гневно крикнула миледи.
– Прости меня господь, если я ошибаюсь, и дай бог, чтобы… Зачем вы пошли к нам нынче ночью, миледи? Я ведь вас отговаривала, а вы все равно пошли. Вы ненавидите мистера Одли и Люка, и вы знали, что оба там! Скажите, что я ошибаюсь и вы пошли не для того, чтобы их сжечь! Скажите, что я не права! Скажите, что возвожу напраслину!
– Ничего я тебе не скажу! Ты совсем спятила! – холодно и решительно промолвила леди Одли. – Встань, дура! Велика ли драгоценность твой муженек, чтобы так по нему убиваться? Разнылась! Какое тебе дело до Роберта Одли, что ты вопишь, как ненормальная? С чего ты вообще взяла, что горит в Маунт-Станнинге? Увидела огонек и воешь, как будто кроме твоего курятника там больше гореть нечему! Пожар может быть и в Брентвуде, или дальше, в Ромфорде, да хоть на восточной окраине Лондона! Приди в себя и убирайся к своим пожиткам, к своему муженьку и постояльцу. Пошла вон, видеть тебя не могу!
– Простите, простите, миледи! – зарыдала Фиби. – Сама не знаю, как такое подумала! У меня и в мыслях не было…
– Пошла вон! Знать тебя не желаю!
Леди Одли скрылась в темноте, а Фиби упала на колени и застыла, горько рыдая. Жена сэра Майкла шла домой, где спал супруг, а за спиной у нее полыхал преступный огонь.
Глава XXXIII. Страшная весть
На следующее утро леди Одли встала очень поздно. Она вышла из гардеробной в изысканном утреннем костюме из нежного муслина с кружевами и вышивкой, но очень бледная, а под глазами залегли темные круги.