Вот и они! Или нет? Может, стук лошадиных копыт? Нет, это шаги человека, шаги мужчины. Он идет твердо и уверенно, потому что хорошо знает дорогу.
Каждый звук вонзался в сердце ледяным осколком. Не в силах больше сдерживаться, леди Одли, потеряв самообладание, побежала к арке – и остановилась, вбежав под каменные своды, ибо незнакомец был уже недалеко. Она с трудом разглядела его в неверном вечернем свете.
Земля вздрогнула у нее под ногами, сердце пропустило удар. Она не вскрикнула от удивления, не застонала от ужаса, лишь отшатнулась, судорожно схватившись за ветку плюща, и как завороженная глядела на мужчину. Когда тот подошел совсем близко, ее колени подогнулись, и она рухнула на землю, – словно здесь же, под сенью грубой кирпичной кладки, разверзлась могила.
– Что с вами, миледи? – холодным и безразличным тоном произнес Роберт Одли. – Вставайте, я отведу вас в дом.
Молодой человек помог ей подняться и подал руку; они вместе миновали двор и вошли в прихожую, освещенную огнями свечей. Люси трясло, но она покорно шла рядом с Робертом, не пытаясь оказать хотя бы малейшее сопротивление.
Глава XXXIV. Миледи рассказывает правду
– Можем мы где-нибудь поговорить наедине? – спросил Роберт, окинув взглядом прихожую.
Молча кивнув, леди Одли толкнула приоткрытую дверь библиотеки. Сэр Майкл уже удалился к себе – переодеваться к обеду. В камине догорал огонь.
Миледи вошла первой, Роберт последовал за ней и закрыл за собой дверь. Женщина, дрожа, опустилась на колени у камина, надеясь, что исходящее от него тепло победит неестественный холод, охвативший все ее существо. Молодой человек встал рядом и положил руку на каминную доску.
– Леди Одли, – начал он ледяным голосом, не оставляющим надежды на сострадание. – Вчера вечером я пытался говорить с вами прямо – вы не стали меня слушать. Сегодня я должен поговорить с вами еще откровеннее, и на этот раз вам придется выслушать все до конца.
Миледи закрыла лицо руками и лишь тихо всхлипнула в ответ.
– Прошлой ночью в Маунт-Станнинге случился пожар, – продолжал беспощадный голос. – Постоялый двор, где я заночевал, сгорел дотла. И все же я жив. Знаете, как мне удалось спастись?
– Нет.
– По чистой случайности. Я не ночевал у себя в номере. Комнату мне дали сырую и холодную, и я никак не мог уснуть. Когда я решил разжечь огонь, камин начадил так, что оставаться в номере стало невозможно, и я попросил постелить мне на диване в маленькой гостиной на первом этаже, где коротал вечер.
Роберт на мгновение умолк и взглянул на женщину, желая убедиться в том, что она слушает. Миледи сидела в прежней позе, только голову опустила еще ниже.
– Сказать вам, по чьей вине сгорел постоялый двор?
Молчание.
– Так сказать или нет?
Все то же упорное молчание.
– Это ваших рук дело, леди Одли. Задумав избавиться от меня, вашего врага и обличителя, вы решились на тройное убийство. Что вам до невинных людей, имевших несчастье оказаться со мною под одной крышей? Чтобы погубить меня, вы, не задумываясь, устроили бы вторую Варфоломеевскую ночь и предали смерти тысячи человек. Ваш час пробил, миледи, во мне не осталось ни жалости, ни сочувствия. Я избавлю вас от позора лишь в той мере, в какой он может пасть на головы других, и только. Существуй на свете тайный суд, который призвал бы вас к ответу за ваши преступления, я выступил бы в нем обвинителем, но я пощажу великодушного и благородного джентльмена, чье имя может запятнать ваше бесчестье!
При упоминании о сэре Майкле голос Роберта на мгновение прервался, однако он тут же взял себя в руки и продолжил:
– К счастью, во время пожара никто не погиб. Я не мог уснуть, постоянно думая о несчастье, нависшем над домом дядюшки, и вовремя поднял тревогу. Мне удалось спасти служанку и хозяина, беспутного пьяницу, который, несмотря на мои старания, сильно обгорел и лежит в крайне тяжелом состоянии в доме своей матери. От Люка Маркса и его жены я узнал, что в прошлую ночь вы побывали на постоялом дворе. Рассказывая о том, как это случилось, женщина была на грани помешательства. Бог знает какие еще ваши тайны она скрывает и как легко я мог бы добиться от нее признания, если бы нуждался в ее помощи! Мой путь прост и ясен. Я поклялся, что призову к ответу убийцу Джорджа Талбойса, и я сдержу слово. Я утверждаю: смерть настигла его при вашем посредничестве. Если прежде я сомневался, не в силах представить, что молодая, красивая женщина способна на столь низкое и подлое убийство, то после минувшей ночи я отбросил все сомнения. Сейчас вы для меня не женщина, а дьявольское воплощение вселенского зла. Но вы больше не будете осквернять этот дом своим присутствием. Либо вы признаетесь во всем перед человеком, которого так долго обманывали, и положитесь на наше милосердие, либо я призову в свидетели всех, кто может вас опознать, и, рискуя опозорить себя и тех, кого люблю, добьюсь того, чтобы вас наказал за ваши преступления суд!
Женщина внезапно поднялась. Глаза ее блестели, волосы разметались по белоснежным плечам.
– Позовите сэра Майкла! – воскликнула она. – Позовите его, и я расскажу все! Чего мне бояться? Господь свидетель, я сражалась против вас изо всех сил, стойко перенося тяготы битвы, но вы победили, мистер Роберт Одли. Великий триумф, не правда ли? Блистательная победа! Вся сила вашего холодного и расчетливого ума ушла на достижение, так сказать, благородной цели. Только победили вы душевнобольную!
– Душевнобольную! – воскликнул Роберт Одли.
– Да, я больна. Когда вы утверждаете, что я убила Джорджа Талбойса, вы говорите правду. Только я убила его не из подлости – я убила его в припадке безумия. Мой разум, балансирующий на узкой грани, отделяющей душевное здоровье от болезни, вышел из-под контроля. Когда Джордж Талбойс, как вы сейчас, начал осыпать меня упреками, я, человек и без того неуравновешенный, потеряла над собой всякую власть, потому что я душевнобольная! Зовите скорее сэра Майкла! Если говорить правду, так уж всю – пусть узнает тайну всей моей жизни!
С тяжелым сердцем Роберт Одли отправился искать своего почтенного родственника, сознавая, что вот-вот разрушит счастье дяди. Но даже в эти скорбные минуты он не мог забыть последних слов миледи: «Тайна всей моей жизни». Вспомнились строки из письма Элен Талбойс накануне исчезновения из Уайлдернси, которые привели его в недоумение и заставили задуматься: «Я верю, ты простишь меня, потому что знаешь причину – тайну всей моей жизни».
Сэра Майкла Роберт встретил в вестибюле. Он даже не пытался подготовить баронета к ужасной новости, просто увел в библиотеку, где горел камин, и спокойно сказал:
– Леди Одли хочет обратиться к вам с признанием, которое станет для вас неожиданностью и принесет страшную боль. Однако для вашей чести и будущего спокойствия необходимо ее выслушать. С сожалением вынужден сообщить, что она обманула вас самым подлым образом; будет только справедливо, если вы услышите любые оправдания, которые она может предложить своему злодеянию, из ее собственных уст. Пусть бог смягчит этот удар… – Молодой человек не выдержал и всхлипнул: – Я не могу!
Сэр Майкл поднял руку, чтобы заставить племянника молчать, однако властного жеста не вышло, рука бессильно опустилась. Он застыл на месте посреди освещенной камином комнаты и взревел как раненый зверь:
– Люси! Люси, скажи мне, что этот человек – сумасшедший! Скорее, любовь моя, иначе я его убью!
Миледи упала на колени между баронетом и его племянником, который стоял, опираясь на спинку кресла и закрыв лицо рукой.
– Он сказал правду, и он не сумасшедший. Я сама послала его за вами, чтобы во всем признаться. Мне хотелось бы пожалеть вас, потому что вы относились ко мне лучше, чем я заслуживала… Увы, не могу. Сейчас я способна жалеть только себя. Помните, когда-то давно я призналась, что эгоистична? Знайте, с той поры ничего не изменилось. Сочувствие – удел счастливых и богатых, я же смеюсь над чужими страданиями, которые кажутся мелкими в сравнении с моими.
Сэр Майкл хотел поднять Люси с колен, однако та не встала. Тогда он сел в кресло, наклонил голову и обратился в слух, ловя каждое слово, будто от них зависело все его дальнейшее существование.
– Для того чтобы вы поняли, как я превратилась в несчастное существо, которому осталось только бежать и спрятаться где-нибудь в забытом богом месте, я должна рассказать вам историю своей жизни. Не бойтесь, много времени это не займет: в ней не было ничего такого, что мне хотелось бы вспоминать. Помню, совсем маленькой я задавала вполне законный вопрос: где моя мама? Смутно вспоминается лицо, похожее на мое – такое, как теперь. Однажды оно пропало, и с тех пор я своей матери не видела. Мне сказали, что она уехала. Я грустила, потому что меня отдали на попечение очень неприятной женщине, жившей в приморской деревне в Гэмпшире, в семи милях от Портсмута – до крайности скучное, уединенное и пустынное место. Отец мой служил в военно-морском флоте и навещал меня редко. Кормилице он платил нерегулярно, и та срывала злость на мне. Я очень рано узнала, что такое бедность. Наверное, больше от неудовлетворенности жизнью, чем из любви, я часто спрашивала о матери и всякий раз получала один и тот же ответ: она уехала. Я спрашивала куда. Мне отвечали, что это секрет. Когда я подросла и поняла значение слова «смерть», я спросила, не умерла ли моя мама. Нет, отвечали мне, она жива, но болеет и живет далеко. «Давно ли она болеет?» – спрашивала я. «Несколько лет», – отвечали мне почти с самого моего рождения. В конце концов тайна вышла наружу. В тот день я слишком сильно докучала своей приемной матери вопросами, она вышла из себя и выложила мне всю правду: моя мать – сумасшедшая, и ее держат в лечебнице для умалишенных в сорока милях от нашей деревушки. Женщина тут же дала задний ход и стала уверять меня, что солгала, а впоследствии я узнала, что отец взял с нее клятву никогда не рассказывать мне о судьбе матери. С той поры мысли о матери не давали мне покоя. Ее образ преследовал меня днем и ночью. Я представляла себе изможденную старуху в отвратительном рубище, которая мечется по тюремной камере. Я преувеличивала ужас ее положения. Я понятия не имела, что безумие бывает разным. Воображение рисовало дикое существо, кот