Мудрецы из людской сошлись на том, что сэр Майкл получил от мистера Роберта неожиданное известие (у слуг достало смекалки связать трагедию с появлением в доме молодого адвоката), и тут одно из двух: либо это новость о смерти какого-то близкого и дорогого родственника (старшие слуги отправили на тот свет одного за другим все семейство Одли, пытаясь угадать, кто бы это мог быть), либо известие о тревожном падении курса ценных бумаг, провале спекулятивной сделки или крахе банка, в который вложена солидная часть денежных средств баронета. Большинство склонялось к последней версии, и фантазии о воображаемом банкротстве доставили слугам мрачное удовольствие, хотя это предположение означало бы конец их безбедному житью в богатом поместье у снисходительного хозяина.
А Роберт Одли все тосковал у камина, прислушиваясь к завываниям мартовского ветра, отрывавшего от стен дрожавшие плети плюща. Он устал, измучился, его терзали воспоминания о том, как он проснулся в два часа ночи от жара и треска горящего дерева. Если бы не его присутствие духа и хладнокровие, Люк Маркс умер бы ужасной смертью. Пожар оставил следы и на Роберте: ему опалило волосы, и он обжег левую руку, когда тащил из огня мертвецки пьяного трактирщика. Совершенно вымотанный, молодой человек забылся тяжелым сном; его разбудил Ричардс, вернувшийся с ответной телеграммой. «Дорогой мистер Одли, всегда рад услужить. Элвин Мосгрейв, доктор медицины, Сэвил-роу, 12. Ему можно довериться».
– Завтра утром нужно будет доставить в Брентвуд еще одну телеграмму, Ричардс, – сказал Роберт. – Хорошо бы сделать это еще до завтрака. Я дам посланнику полсоверена за труды.
Ричардс поклонился:
– Спасибо, сэр, денег не нужно. В котором часу послать человека?
– Чем раньше, тем лучше, – ответил Роберт, – часов в шесть.
– Будет сделано, сэр.
– Моя комната приготовлена, Ричардс?
– Да, сэр, та, где вы обычно останавливаетесь.
– Ну и отлично. Тогда я пойду спать. Принесите мне стакан бренди с водой, погорячее, и подождите, пока я напишу телеграмму.
Во втором послании, адресованном доктору Мосгрейву, содержалась настоятельная просьба немедленно приехать в поместье Одли-Корт по серьезному делу.
Роберт потягивал золотистый напиток, думая о Кларе Талбойс, строгой, серьезной девушке, за брата которой он теперь отомстил. Слышала ли она о пожаре в «Касл»? Не могла не слышать, гостя в Маунт-Станнинге. Но знает ли она, какой опасности подвергался он, Роберт, и как отличился, вытаскивая из огня пьяного Люка?
Сидя у разоренного очага под кровом любимого дядюшки, вынужденного покинуть свой дом, мистер Одли позволил себе мысленно перенестись туда, где выстроились под холодным мартовским небом печальные ели и где он впервые увидел карие глаза, так похожие на глаза потерянного друга.
Глава XXXVI. Совет доктора Мосгрейва
В эту долгую зимнюю ночь миледи спала крепко. Так зачастую спят в свою последнюю ночь на земле преступники, и тюремщик, который приходит рано утром в темницу, с удивлением обнаруживает обреченных в объятиях безмятежного сна.
Игра проиграна. Почему? Дело не в том, что она обронила козырную карту или не сумела в нужный момент подстроить фокус, – нет, просто соперник оказался сильнее и потому победил.
Считая себя важной пленницей, о которой обязаны заботиться, Люси погрузилась в безразличие. За последние несколько дней она прожила сотню жизней, и у нее не осталось сил для страданий, по крайней мере на какое-то время.
Она позавтракала, приняла ванну и вышла из роскошной гардеробной с надушенными волосами, в изысканно-небрежном утреннем туалете. Перед тем как выйти из комнаты, посмотрела на себя в зеркало. Долгий ночной отдых вернул лицу нежный розовый оттенок, а голубым глазам – естественный блеск. Пугающий огонь безумия, горевший в них накануне, исчез, и Люси торжествующе улыбнулась. Прошли времена, когда враги могли заклеймить ее раскаленным железом и выжечь красоту, причинившую столько зла. Что бы они ни сделали, красота останется при ней.
Несмотря на погожий день, миледи куталась в индийскую шаль, за которую сэр Майкл заплатил в свое время сотню гиней. Видимо, она решила, что неплохо будет иметь с собой дорогостоящую вещь, в случае если ее увезут из Одли-Корта, не дав времени на сборы. Вспомнив, чем рисковала эта особа ради роскошного дома и мебели, карет и лошадей, драгоценностей и кружев, вы не удивитесь, что в трудную минуту она столь отчаянно хваталась за шелка и меха. Будь эта женщина Иудой, она бы до последнего сжимала в руке тридцать сребреников.
Роберт Одли завтракал в библиотеке. Он просидел все утро над единственной чашкой чая, куря трубку и размышляя над стоявшей перед ним задачей. «Обращусь к опыту доктора Мосгрейва, – подумал он. – Врачи и адвокаты – исповедники нашего прозаического девятнадцатого столетия».
Первый скорый поезд из Лондона прибыл в Одли в половине одиннадцатого, а без пяти одиннадцать Ричардс объявил о приезде доктора Элвина Мосгрейва.
Доктор с Сэвил-роу оказался высоким, болезненно худым джентльменом лет пятидесяти с желтоватым лицом, впалыми щеками и близорукими глазами столь неопределенного серого цвета, словно они когда-то были голубыми, а со временем выцвели и приобрели нынешний бледный оттенок. Несмотря на обширные познания Элвина Мосгрейва в медицине, наука сия не могла прикрыть его кости лишней плотью, а самому ему придать хоть немного живости. Лицо доктора выражало удивительную бесстрастность и сосредоточенность, как у человека, который бо́льшую часть своей жизни выслушивал других, отдавая им всего себя, пока полностью не расстался с собственной индивидуальностью и страстями.
Он поклонился, сел в кресло напротив Роберта и вперил внимательный взор в молодого адвоката.
«Должно быть, он считает, что я и есть его пациент, и пытается определить вид моего помешательства», – подумал Роберт.
Доктор, словно прочтя его мысли, спросил:
– Надеюсь, речь идет… не о вашем здоровье, сэр?
– Конечно же, нет!
Доктор Мосгрейв взглянул на часы – хронометр Бенсона стоимостью в пятьдесят гиней, который небрежно носил в кармане жилета, и сказал:
– Не хотелось бы напоминать вам о том, что мое время дорого. В телеграмме вы указали, что случай ваш чрезвычайно… э-э… серьезен. Иначе я не отправился бы в дорогу в столь ранний час.
Роберт угрюмо разглядывал язычки пламени, ломая голову над тем, с чего начать разговор, и предупреждение оказалось нелишним.
– Вы очень любезны, доктор Мосгрейв, – сделав над собой усилие, промолвил молодой человек, – и я весьма признателен вам за то, что вы откликнулись на мою просьбу. Я решил обратиться к вашему опыту в чрезвычайно щепетильном вопросе и готов почти слепо довериться вам в невероятно трудном деле, надеясь, что вы поможете мне и моим близким выйти из чрезвычайно затруднительного положения.
В глазах доктора Мосгрейва, дотоле взиравшего на Роберта с деловым безразличием, впервые промелькнуло любопытство.
– Признание пациента столь же священно для доктора, сколь священна исповедь грешника духовному пастырю, не так ли? – продолжал Роберт.
– Именно так.
– Вы обещаете, что не злоупотребите моим доверием ни при каких обстоятельствах?
– Разумеется, сэр.
Роберт вновь посмотрел на огонь. Какую часть темной истории дядюшкиной второй жены можно доверить психиатру?
– Мне известно, что вы специализируетесь в области психических заболеваний.
– Совершенно верно, сэр.
– По-видимому, вам уже приходилось выслушивать странные, а порою ужасные признания?
Доктор Мосгрейв утвердительно кивнул. В эту минуту он казался человеком, который может надежно запереть в своей бесстрастной груди тайну целого государства, не почувствовав никаких неудобств, налагаемых подобным бременем.
– То, о чем я хочу вам рассказать, – промолвил Роберт Одли, – касается не меня, и надеюсь, вы простите, если я еще раз подчеркну необходимость соблюдения конфиденциальности.
Доктор Мосгрейв вновь кивнул, на этот раз чуть строже.
– Я весь внимание, мистер Одли, – холодно произнес он.
Роберт придвинул кресло поближе к доктору и начал вполголоса рассказывать все, о чем поведала им прошлым вечером миледи. Доктор Мосгрейв слушал его, не выражая ни малейшего удивления. Лишь однажды он позволил себе усмехнуться, услышав о мнимых похоронах в Вентноре, однако и на сей раз не выказал заметного удивления.
Роберт закончил рассказ на том месте, где сэр Майкл Одли прервал монолог миледи. Он не упомянул ни об исчезновении Джорджа Талбойса, ни о своих страшных подозрениях на этот счет. Умолчал он и о пожаре на постоялом дворе.
– Это все? – сурово покачав головой, спросил доктор Мосгрейв. – Более вы ничего не хотите добавить?
– Нет. Думаю, рассказанное мной не нуждается в дополнениях.
– Итак, вы хотели бы убедиться, что эта женщина – душевнобольная, а потому не несет ответственности за свои действия?
Роберт вздрогнул: он не ожидал, что доктор так быстро угадает его желание.
– Да, умалишенной простится все, что бы она ни совершила.
– А заодно этот диагноз избавит вас от скандала, не так ли, мистер Одли?
Роберт нервно повел плечами: он опасался не скандала, а кое-чего похуже – обвинения в убийстве.
– Боюсь, мы напрасно потеряли время, – тихо промолвил доктор. – Если хотите, я осмотрю пациентку, но должен вас предупредить, что в болезнь леди Одли не верю.
– Почему?
– В ее действиях нет ничего, что свидетельствовало бы о душевном заболевании. Она убежала из дома в поисках лучшей доли. Что в этом ненормального? Второй брак посулил ей богатство и титул, и ради этого она совершила преступление, имя которому – двоемужие. В этом нет ничего необычного. Оказавшись в безумно трудном положении, она не впала в отчаяние, а проявила завидную изобретательность и хладнокровие и сделала все, чтобы выпутаться из беды.
– Однако наследственное умопомешательство…
– Может проявиться в третьем поколении и отразиться на детях женщины, если они у нее будут. Душевная болезнь не обязательно передается от матери дочери. Я и рад бы вам помочь, мистер Одли, но в рассказанной вами истории признаков ненормальности не усматриваю. Поверьте, в Англии ни один суд присяжных не примет всерьез вашу версию о психической ущербности этой женщины. Лучшее, что вы можете для нее сделать, – это отослать к первому мужу, если тот согласится принять распутницу.