Впервые за время совещания решительный посланец Совета национальной безопасности, казалось, заколебался.
— В середине августа из надежного источника в Эксан-Провансе нам дали знать, что Каин направляется в Марсель.
— В августе? — воскликнул полковник. — В Марсель? Леланд! Посол Леланд был убит в Марселе. В августе!
— Но из этого ружья стрелял не Каин. Это была работа Карлоса, как установлено. Калибр оружия тот же, что и в предыдущих случаях. Есть три описания неизвестного темноволосого мужчины, замеченного на четвертом и пятом этажах дома на набережной с сумкой в руках. Никаких сомнений, что Леланд был убит Карлосом.
— Бога ради, — взревел офицер. — И это — после всего, после убийства! На Леланде был один важный контракт — это вам не приходило в голову? Он был военным достоянием! Проклятье, он мог бы сегодня быть в живых! Если бы мы знали про Каина, мы могли бы прикрыть Леланда.
— Маловероятно, — спокойно ответил Джиллет, — Леланд был не из тех, кто согласен жить в бункере. И принимая во внимание его стиль жизни, туманное предупреждение вряд ли достигло бы цели. Кроме того, если бы наш замысел удался, предупреждение Леланда было бы контрпродуктивным.
— Каким образом? — резко спросил Монах.
— Объясню. Наш источник должен был выйти на контакт с Каином от полуночи до трех часов ночи на улице Сарразен 23 августа. Леланд не ожидался раньше 25-го. Как я уже сказал, если бы наш замысел удался, то мы бы взяли Каина. Но не получилось, Каин не появился.
— И ваш источник настоял на сотрудничестве исключительно с вами, — добавил Эббот, — исключая всех остальных.
— Да, — кивнул Джиллет, безуспешно пытаясь скрыть смущение. — По нашим расчетам, Леланд ничем не рисковал, — что и подтвердилось в отношении Каина, — а шансы для захвата были выше, чем когда-либо. Мы наконец нашли человека, готового опознать Каина. Кто-нибудь из вас действовал бы иначе?
Молчание. На сей раз его прервал проницательный конгрессмен из Теннесси, протянув:
— Господь Всемогущий… Что за пустозвоны!
Тишину нарушил задумчивый голос Дэвида Эббота:
— Поздравляю вас, сэр, вы первый честный человек, присланный с холма.[69] То, что вы не поддались воздействию разреженной атмосферы этого невероятно секретного собрания, не ускользнуло ни от одного из нас. Это отрезвляет.
— Боюсь, что конгрессмен не уловил всей деликатности…
— Помолчали бы лучше, Питер, — оборвал Монах. — Полагаю, конгрессмен хочет что-то сказать.
— Совсем немного, — подтвердил Уолтерс. — Я думаю, всем вам больше двадцати одного года, то есть на вид больше, и можно ожидать, что вы кое-что понимаете. Можно ожидать, что вы способны вести осмысленный разговор, обмениваться информацией, соблюдая при этом доверительность, и искать общих решений. Вместо этого вы собачитесь, как кучка подростков из-за дешевого латунного колечка. Это очень скверный способ расходовать деньги налогоплательщиков.
— Вы излишне упрощаете, конгрессмен, — перебил его Джиллет. — Вы говорите о каком-то утопическом механизме выявления фактов. Такого не бывает.
— Я говорю о разумных людях, сэр. Я юрист и, прежде чем пришел в этот Богом забытый балаган, постоянно имел дело с конфиденциальной информацией. Что нового я могу тут узнать?
— И какова же ваша точка зрения? — спросил Монах.
— Мне требуются объяснения. Больше полутора лет я заседал в подкомитете палаты представителей по убийствам. Перепахал там тысячи страниц с сотнями имен и вдвое большим числом версий. Думаю, нет такого предполагаемого заговора или подозреваемого в убийстве, о котором я бы не знал. Я жил с этими именами и версиями почти два года, пока не решил, что больше там учиться нечему.
— Я бы сказал, ваша компетентность впечатляет, — вставил Эббот.
— Я тоже так полагал и потому принял кресло в Надзоре. Я думал, что смогу внести реальный вклад в дело, но теперь в этом не уверен. Я вдруг стал думать: а что я действительно знаю?
— Почему? — с тревогой спросил Маннинг.
— Потому что я сижу тут и слушаю, как вы, четверо специалистов, описываете операцию, продолжающуюся уже три года, в которой задействованы сети сотрудников и информаторов, основные разведывательные центры по всей Европе — и все сосредоточено на человеке, чей «список деяний» ошеломляет. Я правильно выражаю суть?
— Продолжайте, — тихо сказал Эббот. — Что вы хотите спросить?
— Кто он такой? Кто, черт побери, этот Каин?
Глава 16
Молчание длилось ровно пять секунд, в продолжение которых каждый из присутствующих обводил взглядом остальных, кто-то откашлялся и ни один не шевельнулся в кресле. Словно одно решение было принято без всякого обсуждения: увертки исключались. От конгрессмена Уолтерса нельзя было отделаться уклончивыми рассуждениями о секретности тайных операций. Пустозвонство кончилось.
Дэвид Эббот положил свою трубку на стол, дав сигнал к началу:
— Чем меньше человек, подобный Каину, будет известен публике, тем лучше для всех.
— Это не ответ, — заявил Уолтерс, — но полагаю, это начало ответа.
— Верно. Он профессиональный убийца, то есть опытный специалист, владеющий большим количеством приемов умерщвления. Это умение он продает без каких бы то ни было политических или личных мотивов. Это бизнес, приносящий ему доход, а доход повышается в прямой пропорции к росту его репутации.
Конгрессмен кивнул:
— Стало быть, держа как можно крепче колпак над этой репутацией, вы не даете хода бесплатной рекламе.
— Точно. В этом мире немало маньяков, имеющих слишком много настоящих или воображаемых врагов, которых бы легко потянуло к Каину, знай они о нем. К сожалению, многие, больше чем нам бы хотелось допустить, уже о нем знают. На сегодня ему смело можно приписать тридцать восемь убийств и от двенадцати до пятнадцати — с известной долей вероятности.
— Этот самый его «список деяний»?
— Да. И мы проигрываем сражение. С каждым новым убийством репутация его растет.
— Какое-то время о нем не было слышно, — сказал Ноултон из ЦРУ. — Еще недавно в течение нескольких месяцев мы думали, что его самого убрали. Было несколько случаев, в которых сами убийцы были ликвидированы. Мы полагали, что он мог быть одним из них.
— Например? — спросил Уолтерс.
— Один мадридский банкир, который финансировал взятки для корпорации «Европолитен» по правительственным закупкам в Африке. Он был застрелен из машины на Пасео-де-ла-Кастелана. Шофер-телохранитель пристрелил и водителя и убийцу. Одно время мы думали, что убийцей был Каин.
— Я вспоминаю этот случай. Кто мог за это заплатить?
— Сколько угодно компаний, желавших поставлять недолговечным диктаторам автомобили с позолотой и роскошные клозеты, — ответил Джиллет.
— Кто еще?
— Шейх Мустафа Халик в Омане, — сказал полковник Маннинг.
— Сообщалось, что он был убит в неудавшейся попытке переворота.
— Там было по-другому, — пояснил офицер. — Попытки переворота не было, это подтвердили информаторы Джи-два. Халик был непопулярен, но другие шейхи не дураки. История с переворотом была придумана как прикрытие для убийства, которое могло соблазнить профессиональных убийц. Казнили трех беспокойных пешек из офицерского корпуса, чтобы придать достоверность выдумке. Какое-то время мы думали, что одним из них мог быть Каин. По времени это совпадало с приостановкой его активности.
— Кто мог заплатить Каину за убийство Халика?
— Мы сами постоянно задавали себе этот вопрос, — сказал Маннинг. — Единственное объяснение поступило от информатора, которого невозможно было проверить. Он утверждал: Каин сделал это, чтобы доказать, что ему подобная задача по плечу. Нефтяные шейхи путешествуют с самой надежной в мире охраной.
— Есть еще несколько десятков случаев, — добавил Ноултон, — когда по той же схеме были убиты весьма строго охраняемые лица, и поступили сведения, уличавшие Каина.
— Понятно. — Конгрессмен взял в руки листок с отчетом о цюрихском случае. — Но, как я догадываюсь, вы не знаете, кто он такой.
— Нет и двух одинаковых его описаний, — вмешался Эббот. — Каин, по-видимому, виртуоз перевоплощения.
— Между тем его видели, с ним разговаривали. Ваши источники, информаторы, этот человек в Цюрихе. Никто из них не может открыто выступить свидетелем, но вы наверняка их допросили. У вас должен быть словесный портрет, должно быть хоть что-нибудь.
— У нас немало «чего-нибудь», — ответил Эббот, — но только не надежное описание. Каин никогда не показывается при дневном свете. Встречи он назначает по ночам, в темных помещениях или аллеях. Если когда-нибудь он и встречался одновременно больше чем с одним человеком, то мы об этом не знаем. Нам говорили, что его никогда не видели стоящим, он всегда сидит — в тускло освещенном ресторане, или в угловом кресле, или в машине. Иногда он носит крупные очки, иногда нет. На одной встрече волосы у него могут быть темными, на другой светлыми или рыжими, или он может надеть шляпу.
— Язык?
— Здесь мы ближе, — сказал представитель ЦРУ, торопясь похвастать результатами работы своего ведомства, — беглый английский и французский и некоторые восточные диалекты.
— Диалекты? Какие диалекты? Какого языка?
— Вьетнамского.
— Вьет… — Уолтерс подался вперед. — Почему у меня такое ощущение, что мы подходим к чему-то, о чем вы не хотели бы мне сообщать?
— Потому что вы, вероятно, сильны в перекрестных допросах, советник. — Эббот чиркнул спичкой и разжег свою трубку.
— Более или менее, — согласился конгрессмен. — Так в чем дело?
— Каин, — сказал Джиллет, быстро и с непонятным выражением взглянув на Дэвида Эббота, — мы знаем, откуда он.
— Откуда?
— Из Юго-Восточной Азии, — ответил Маннинг с таким видом, словно сдерживал боль от ножевого ранения. — Как мы полагаем, он овладел диалектами, благодаря которым может общаться с населением горных районов вдоль камбоджийско-лаосской границы, а также в сельской местности Северного Вьетнама. В этих данных мы уверены, все совпадает.