И вдруг его ноги словно приросли к мостовой. Из храма выходил священник в черной рясе с крахмальным белым воротничком и в черной шляпе, наполовину скрывавшей лицо. Борн видел его раньше. Не тогда, не в забытом прошлом, но недавно. Совсем недавно. Недели назад, дни… быть может, часы. Где это было? Где? Он знает этого человека. Знакомая походка, посадка головы, широкие плечи, которые словно парили над текучими движениями тела. Борн видел его с оружием! Где это было?
В Цюрихе? В «Карийон дю Лак»? Двое пробивавшихся сквозь толпу, несущие смерть. Один был в очках с золотой оправой, это не он. Тот человек мертв. Значит, это второй? Или этот, с набережной Гизан? Насильник, рычащее животное с безумным взглядом. Или кто-то другой? Человек из «Постоялого двора на углу», где ловушку освещала лишь лампочка на лестничной площадке. Сам попавший в ловушку, когда разрядил пистолет в силуэты, которые принял за людей. Это он?
Борн не знал, он был уверен лишь в одном: он видел этого священника раньше, но тогда он не был священником. Он был вооружен.
Убийца в облачении священника дошел до конца мощеной дорожки и повернул направо у статуи святого, на лицо упал свет. Джейсон застыл: кожа. У убийцы была смуглая кожа, не от солнца, а по рождению. Кожа латиноамериканца, цвет которой сложился столетия назад в предшествующих поколениях, живших в Средиземноморье. У предков, перебравшихся через весь земной шар… через океаны.
Борн застыл, потрясенный своей уверенностью. Перед ним был Ильич Рамирес Санчес.
Настигни Карлоса. Захвати Карлоса. Каин вместо Чарли, Дельта вместо Каина.
Джейсон рванул полу пальто, схватил револьвер за поясом. Побежал, наталкиваясь на прохожих, оттолкнул уличного торговца, перескочил через нищего, копошащегося в мусоре… нищий! Рука нищего скользнула в карман, Борн успел обернуться и увидеть, как из-под полы ветхого пальто показалось дуло пистолета, блеснув металлом на солнце. Нищий был вооружен! Тощая рука подняла пистолет, ни взгляд, ни оружие не дрогнули. Борн нырнул за машину, над ним и вокруг него засвистели пули. Люди на тротуаре закричали от страха и боли. Борн проскочил между двумя машинами и бросился на другую сторону улицы. Нищий убегал, старик со стальным взглядом смешался с толпой, пропал.
Настигни Карлоса. Захвати Карлоса. Каин…
Джейсон круто развернулся и бросился вслед за убийцей, расталкивая все на пути. Остановился, задохнувшись, растерянность и гнев переполняли его, в висках опять застучала резкая боль. Где он? Где Карлос? И тут Джейсон увидел его: убийца садился за руль большого черного седана. Борн снова бросился в гущу машин, пробиваясь к убийце. Внезапно ему преградили дорогу две столкнувшиеся машины. Упершись руками в решетку, он перескочил через сцепившиеся бамперы. И снова остановился, понимая, что дальше бежать бессмысленно. Большой черный седан нашел просвет в потоке машин, Ильич Рамирес Санчес набирал скорость.
Борн перешел улицу. Пронзительно засвистели полицейские: кто-то из пешеходов был ранен или убит.
Лавье! Борн снова побежал, повернув к церкви Святого Причастия. Поравнялся с гипсовым святым и бросился к мраморной лестнице под сводчатыми дверями. Взбежал по ступеням и вошел в готическую церковь, освещенную мерцающими свечами, цветными лучами света, струящимися сквозь витражные окна высоко над потолком. Прошел по центральному проходу, вглядываясь в молящихся, ища рассыпавшиеся серебристые волосы и белую маску лица.
Жаклин Лавье нигде не было видно, однако она явно не уходила. Джейсон обернулся, мимо поставцов шел высокий священник. Борн пробрался вдоль скамьи и заговорил с ним.
— Простите, святой отец, но кажется, я потерял здесь человека.
— Никто не может быть потерян в доме Господа нашего, — улыбнулся священник.
— Возможно, душа ее не потеряна, но если я не найду бренную оболочку, она весьма расстроится. Ей необходимо срочно вернуться на работу. Вы давно здесь, святой отец?
— Да, я привечаю тех из нашей паствы, кто нуждается в помощи. Я здесь уже около часа.
— Несколько минут назад сюда вошли две женщины. Одна очень высокая, эффектная, в светлом пальто и темной накидке на голове. Вторая постарше, пониже и явно плохо себя чувствует. Вы их, случайно, не видели?
Священник кивнул:
— Да. На лице старшей женщины было выражение скорби, она была бледна и убита горем.
— Вы не знаете, куда она пошла? Видимо, молодая подруга оставила ее?
— Весьма преданная подруга, позволю себе заметить. Она сопроводила бедняжку на исповедь, помогла ей войти в кабинку. Очищение души придает нам силы в скорбные времена.
— На исповедь?
— Да — вторая кабинка справа. У нее сострадательный отец-исповедник, могу добавить. Священник из архиепископства Барселоны. Замечательный человек. Сегодня, увы, его последний день у нас. Он возвращается в Испанию… — Высокий священник нахмурился. — Странно, я только что видел, что отец Мануэль ушел. Вероятно, его заменили на время. Неважно, славная леди в хороших руках.
— Уверен, — сказал Борн. — Благодарю, святой отец. Я подожду ее.
Джейсон прошел вдоль прохода к череде исповедальных кабинок, не спуская глаз со второй, белая полоска на которой возвещала, что она занята: душа очищается от грехов. Сел в первом ряду, затем опустился на колени, повернув голову так, чтобы видеть все помещение. Высокий священник стоял у выхода, наблюдая за происходящим на улице. Сирены полицейских машин выли уже совсем рядом.
Борн поднялся и подошел ко второй кабинке. Раздвинув занавески и заглянув внутрь, он увидел то, что ожидал увидеть. Только каково будет орудие, он не мог знать заранее.
Жаклин Лавье была мертва, тело завалилось набок, лицо-маска обращено вверх, широко распахнутые глаза смотрят в потолок. Пальто расстегнуто, платье пропиталось кровью. Под левой грудью торчал длинный узкий нож для разрезания бумаг. Пальцы сжимали рукоять — ногти покрыты лаком цвета ее крови.
У ног валялась сумочка — не та белая, которую она держала в руках минут десять назад, а модная, от Ива Сен-Лорана, чьи инициалы красовались на ткани, словно герб «высокой моды». Понятно, почему ее подменили. В сумочке должны быть бумаги, объясняющие это трагическое самоубийство: убитая горем женщина извелась настолько, что лишила себя жизни, ища прощения в очах Господа. Карлос был предусмотрителен, изобретательно предусмотрителен.
Борн отпустил занавеску и отошел от кабинки. Где-то высоко колокола выпевали утренний «Ангелюс».
Такси кружило по улицам Нёйи-сюр-Сен, Борн лихорадочно думал.
Ждать бессмысленно, быть может, даже смертельно опасно. Планы меняются с изменением обстоятельств, а они приняли смертельно опасный поворот. За Жаклин Лавье следили, ее смерть была неизбежна, но внезапна. Слишком поспешна, она еще могла пригодиться. А потом Борн понял. Ее убили не потому, что она изменила Карлосу, а потому что ослушалась его. Поехала на Парк Монсо — это была непростительная ошибка.
В «Классиках» существовал еще по крайней мере один связной — телефонный оператор Филипп д’Анжу, чье лицо вызывало в памяти картины смерти, тьмы, разрушительных вспышек света и грохота. Он присутствовал в прошлом Борна, Джейсон был в этом уверен, а значит, нужно быть осторожным: неизвестно, что значит этот человек. Но он был связным, и за ним тоже будут следить, как следили за Лавье, еще одна приманка в еще одной мышеловке, которую убивают, когда ловушка сработает.
Было ли их только двое? Есть ли другие? Какой-нибудь безликий служащий, который вовсе и не служащий, а кто-то другой. Поставщик, подолгу задерживающийся на Сент-Оноре якобы по делам «высокой моды», а в действительности — по куда более важным для него делам. Или для нее. Или этот мускулистый модельер, Рене Бержерон, чьи движения так стремительны и так… текучи.
Борн вдруг застыл, вжавшись спиной в спинку сиденья. Бержерон. Смуглая кожа, широкие плечи, подчеркнутые закатанными рукавами… плечи, которые неподвижно парили над узкой талией, сильными ногами, быстрыми по-звериному, по-кошачьи.
Неужели это возможно? Неужели остальные догадки — лишь призраки, составленные из смутных образов, которые, он убедил себя, могут оказаться Карлосом? Неужели убийца — неведомый собственным связным — в самой сердцевине своего аппарата, направляет и контролирует каждый шаг? Неужели это Бержерон?
Нужно скорее найти телефон. Каждая потерянная минута отделяет от ответа, а если их наберется слишком много, ответа не будет никогда. Но он не может позвонить сам, события развивались слишком быстро, он должен притормозить, собрать сведения.
— Остановитесь, как только увидите телефонную будку, — сказал он таксисту, все еще не оправившемуся от событий возле церкви Святого Причастия.
— Как скажете, мсье. Но если мсье будет любезен понять, я давно должен был отчитаться в гараже. Очень давно.
— Я понимаю.
— Вот телефон.
— Хорошо. Остановите.
Красная телефонная будка, блестевшая на солнце своими стеклами, снаружи была похожа на большой кукольный дом, а внутри пахла мочой. Борн набрал номер «Террас», опустил монеты и попросил соединить с комнатой 420. Мари сняла трубку:
— Что случилось?
— Некогда объяснять. Позвони в «Классики» и попроси Рене Бержерона. Скорее всего придется говорить с д’Анжу. Придумай имя и скажи, что пытаешься дозвониться Бержерону по частной линии Лавье уже около часа. Скажи, что срочно должна с ним переговорить.
— Когда он подойдет, что делать?
— Не думаю, что подойдет, но тогда повесь трубку. А если снова появится д’Анжу, спроси, когда Бержерон может вернуться. Я перезвоню через три минуты.
— Родной мой, как ты?
— Имел глубокое религиозное переживание. Потом расскажу.
Джейсон смотрел на часы: тоненькая хрупкая стрелка совершала свои крошечные рывки мучительно медленно. За полминуты до конца срока он начал собственный отсчет, поверяя часы ударами сердца, в два с половиной раза чаще отдававшимися в горле. Он начал набирать номер за десять секунд, опустил монеты за четыре и заговорил с телефонисткой в пять секунд следующей минуты. Мари сняла трубку, едва раздался звонок.