Когда он вернулся с ленча в контору, его сразу позвали к телефону. В трубке послышался трагический, полный слез голос Дороти:
— Это ты, Тэд? Хозяйки сейчас нет, но она может прийти в любую минуту, тогда я тут же брошу трубку. Тэд, ты ничего не успел сделать, ведь правда?
Эдвард успокоил ее.
— Тэд, послушай, не надо ничего делать. Я всю ночь не сомкнула глаз. Это было ужасно. Я думала о том месте в Библии, где сказано: «Не укради». Вчера я, наверное, просто сошла с ума. Ты ведь не будешь ничего делать, Тэд, дорогой, не будешь?
Испытал ли мистер Пэлгроу облегчение? Возможно, что испытал, но он не собирался этого выдавать.
— Если уж я решил, то никогда не отступаюсь, — сказал он таким тоном, которым, без сомнения, разговаривают настоящие супермены со стальным взглядом.
— Нет, Тэд, дорогой, ты не должен этого делать. О Боже, она идет. Слушай, Тэд, она вечером собирается в гости. Я могу на часок-другой сбежать. Не предпринимай ничего, пока мы не встретимся. В восемь жди меня на углу… — Тут ее голос изменился, сделавшись неестественно ласковым: — Да, мэм, просто неправильно набрали номер. Им надо было Блумсбери ноль два тридцать четыре.
Когда в шесть часов Эдвард вышел с работы, в ближайшем киоске в глаза ему бросился огромный газетный заголовок:
«ПРОПАВШИЕ РУБИНЫ. ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ».
Он торопливо достал мелочь. В метро он проворно кинулся к свободному месту и впился глазами в газету. Довольно быстро нашел то, что искал.
Он невольно присвистнул.
— Ничего себе, — пробормотал он и стал читать соседний абзац. Он прочел его еще раз, и газета соскользнула на пол…
Ровно в восемь часов он был на углу. Дороти, запыхавшаяся и очень бледная, но все равно красивая, поспешно подошла к нему.
— Ты ничего еще не предпринимал, Тэд?
— Ничего. — Он вытащил рубиновое колье из кармана. — Можешь его надеть.
— Но, Тэд…
— Все в порядке. Полиция нашла и рубины, и того, кто их стащил А теперь прочти вот это!
И он сунул газету прямо ей под нос. Дороти стала читать.
НОВЫЙ РЕКЛАМНЫЙ ТРЮК
Новая рекламная уловка была придумана Общеанглийской ярмаркой «Пять пенсов» — своеобразный вызов знаменитому «Вулворту». Вчера в продажу поступили корзинки с ягодами, и теперь они будут продаваться еженедельно по воскресеньям В одну из каждых пятидесяти корзинок будет положено колье с поддельными драгоценностями. Искусно выполненные, эти колье на самом деле стоят не так уж дешево. Вчера появление этих корзинок вызвало огромное оживление и радость, и надеемся, что в следующее воскресенье еще большую популярность приобретет девиз: «ЕШЬТЕ БОЛЬШЕ ФРУКТОВ». Мы поздравляем ярмарку «Пять пенсов» за ее находчивость и желаем ей удачи в проведении кампании «Покупайте британские товары».
— Ну и ну… — сказала Дороти. И помолчав, повторила: — Ну и ну!
— Да, — сказал Эдвард. — Я почувствовал примерно то же самое.
Тут проходивший мимо человек сунул ему в руки какой-то листок.
— Держи, братец, — сказал он.
«Добродетельная женщина ценнее самых лучших рубинов»[66] — было написано на листке.
— О! — воскликнул Эдвард. — Надеюсь, это тебя утешит.
— Не знаю, — с сомнением произнесла Дороти. — Я почему-то не хочу выглядеть как добродетельная женщина.
— А ты и не выглядишь, — сказал Эдвард, — потому он и сунул этот листок мне. С этими рубинами на шее ты совсем не похожа на добродетельную женщину.
Дороти рассмеялась.
— Ты просто прелесть, Тэд, — сказала она. — Давай сходим в кино.
Тайна испанской шали
Блуждающий взгляд мистера Иствуда остановился на потолке, оттуда переместился на пол, а затем на правую стену. Усилием воли мистер Иствуд заставил его вернуться к стоявшей перед ним пишущей машинке.
Девственная чистота бумажного листа была нарушена названием, отпечатанным большими буквами:
ТАЙНА ВТОРОГО ОГУРЦА
Отличное название. Остановит и заинтригует кого угодно. «„Тайна второго огурца“, — подумает читатель. — О чем бы это? Огурец? Тем более второй! Такой рассказ нельзя не прочесть». И он будет ошеломлен той изумительнейшей легкостью, с которой этот мастер детективного жанра сплел столь восхитительный сюжет вокруг обыкновенного огурца.
Но… хотя Энтони Иствуд знал, каким должен быть новый рассказ, он почему-то никак не мог начать его. Известно, что главное в любом рассказе — название и сюжет, остальное — просто кропотливая подгонка; иногда название само определяет сюжет, и тогда только успевай записывать, но сейчас оно уже — и весьма удачное — возникло, а в голове его — ни малейшего намека на сюжет.
Взгляд Энтони Иствуда с тоской снова устремился к потолку, но вдохновение не приходило.
— Я назову героиню, — вслух сказал Энтони, чтобы как-то подстегнуть себя, — Соней или Долорес, у нее будет бледная — но не как у больных, а бархатисто-матовая кожа и глаза, как два бездонных омута. А имя героя будет Джордж или Джон — что-нибудь короткое и чисто британское. А садовник — придется ввести садовника, чтобы как-то притянуть сюда огурец, — садовник мог бы быть шотландцем, который до смешного боится ранних заморозков.
Подобный метод иногда срабатывал, но сегодня он не помогал. И хотя Энтони совершенно отчетливо представлял себе Соню, Джорджа и садовника, они не проявляли ни малейшего желания включаться в действие.
«Конечно, я мог бы взять вместо огурца банан, — в отчаянии подумал Энтони, — или латук[67], а то и брюссельскую капусту… Брюссельская капуста… стоп-стоп… А что, это мысль! Тут и шифрограмма… Брюссель… украденные акции… зловещий бельгийский барон…»
Но это был лишь случайный проблеск. Бельгийский барон решительно не захотел материализоваться, к тому же Энтони вовремя вспомнил, что огурцы и ранние заморозки несовместимы, а это исключает комичные переживания шотландского садовника.
— Черт бы меня побрал! — в сердцах воскликнул мистер Иствуд.
Он вскочил и схватил «Дейли мейл». Быть может, в разделе криминальной хроники найдется что-нибудь вдохновляющее. Однако новости в это утро были в основном политические. Мистер Иствуд с отвращением отбросил газету.
Взгляд его упал на роман, лежавший на столе. Закрыв глаза, он ткнул пальцем в одну из его страниц. Слово, указанное самой судьбой, было «овцы». И сразу же воображение услужливо развернуло перед ним долгожданный сюжет — во всех подробностях. Хорошенькая девушка, возлюбленный убит на войне… ее разум слегка помутился… присматривает за овцами в горах Шотландии, мистическая встреча с покойным возлюбленным… Эффектный финал: стадо овец, игра лунного света — словно на каком-нибудь академическом полотне — а девушка, мертвая, лежит на снегу, и на нем две дорожки следов.
Это мог бы быть прекрасный рассказ. Энтони, вздохнув, сердито тряхнул головой, чтобы освободиться от его власти. Потому что слишком хорошо знал: редактору, с которым он обычно имеет дело, такой рассказ, как бы прекрасен он ни был, не нужен. В рассказах, которые были ему нужны и за которые он выкладывал кругленькую сумму, действовали загадочная темноволосая женщина, сраженная ножом в сердце, и молодой несправедливо подозреваемый герой, в сюжете фигурировало множество фантастических догадок, ну а тайна неожиданно распутывалась благодаря еще более неожиданной — вроде его «второго огурца»! — улике, а убийцей оказался вполне тихий и безобидный персонаж.
«Хотя, — размышлял Энтони, — десять к одному, что редактор даст рассказу совсем другое название — что-нибудь эдакое, с душком, ну, например, „Самое мерзкое убийство“, причем даже не подумает спросить у меня на это разрешения. A-а, черт бы побрал этот телефон!»
Он в раздражении снял трубку. Дважды уже за последний час ему пришлось подходить к аппарату, сначала кто-то ошибся номером, потом он вынужден был принять приглашение на обед к одной кокетливой светской даме, которую ненавидел лютой ненавистью, но которой не мог отказать, поскольку она была очень назойливой.
— Алло! — проворчал он в трубку.
Ему ответил женский голос, мягкий и ласковый, с едва заметным иностранным акцентом:
— Это ты, милый?
— Э-э-э… — растерянно протянул мистер Иствуд. — А кто говорит?
— Это я, Кармен. Мне угрожают… я так боюсь… прошу тебя, приезжай как можно скорее, меня могут в любой момент убить.
— Простите, — вежливо сказал мистер Иствуд. — Боюсь, вы набрали не тот…
Но она не дала ему договорить:
— Madre de Dios![68] Они уже близко. Они меня убьют, если узнают, что я тебе звонила. Неужели ты этого хочешь? Поспеши. Если ты не приедешь, ты меня больше не увидишь. Надеюсь, ты помнишь: Керк-стрит, триста двадцать, пароль «огурец». Тсс-с-с…
' Он услышал слабый щелчок — незнакомка повесила трубку. В полном ошеломлении мистер Иствуд пересек комнату, подошел к жестянке с табаком и принялся набивать трубку.
«Черт возьми, вероятно, это какой-то фокус моего подсознания, — размышлял он. — Неужели она действительно сказала „огурец“? Или мне почудилось?»
Он в нерешительности расхаживал по комнате. «Керк-стрит, триста двадцать. Интересно, в чем там дело? Она кого-то ждет. Как жаль, что я не объяснил ей… Керк-стрит, триста двадцать. Пароль „огурец“… О-о, это, наконец, невыносимо, это нелепо, это галлюцинация, болезненная фантазия перетруженного мозга».
Он со злостью посмотрел на пишущую машинку.
«Ну какая от тебя польза, хотел бы я знать? Смотрю на тебя все утро, а много ли ты мне помогла? Автор должен брать сюжеты из жизни. Из жизни, ясно? Вот я сейчас пойду и добуду такой сюжет».
Он нахлобучил шляпу, окинул любовным взглядом свою коллекцию старинной эмали и вышел из дома.
Как известно большинству лондонцев, Керк-стрит — это ужасно длинная бестолковая улица, занятая в основном антикварными лавками, где торгуют всевозможными подделками по баснословным ценам. Есть там и магазины, торгующие старой медью, и стеклом, и подержанными вещами.