Для Питера это не имело смысла.
— Но зачем этим художникам создавать карты для публичного обозрения, чтобы обнаружить местонахождение такого бесценного сокровища?
— Потому что это сокровище надо заслужить. Не каждый может его обнаружить. Мы можем каждый день стоять на том самом месте, где Мария Магдалина спрятала клад, но мы ничего не увидим до тех пор, пока она не решит показать его нам. Оно, по-видимому, скрыто при помощи алхимического процесса, замка, который может открыть только подходящая… энергетика, скажем так. Легенда гласит, что сокровище появится в нужное время, когда некто, избранный самой Магдалиной, придет и заявит на него свои права. И Сандро, и Пуссен надеялись, что оно будет открыто при их жизни, и пытались ускорить процесс. В случае с Боттичелли считалось, что у Джованны Альбицци есть возможность найти его. По общим отзывам она была удивительно добродетельной и праведной женщиной, также обладавшей выдающимся умом и образованием. Гирландайо, рисуя ее портрет, включил в него эпиграмму, которая гласит: «Если бы искусство могло воплощать характер и ум, не было бы более прекрасной картины на земле». Вы помните другую фреску в Лувре? Ту, которую называют «Венера и три грации вручают дары молодой женщине»? Да, молодая женщина, полностью одетая в красное, — это Джованна Альбицци. Обратите внимание, что на фреске Боттичелли она носит такое же фамильное ожерелье, как и на портрете Гирландайо. Это было очень ценное ювелирное украшение, сделанное для нее, чтобы отпраздновать мир между этими могущественными семьями. Большие надежды возлагались на благородную Джованну. К сожалению, им не суждено было сбыться. Очаровательная Джованна, бедняжка, умерла при родах, всего через два года после свадьбы.
Морин впитывала все это, пытаясь сопоставить итальянскую историю с тем, что она видела раньше в Ренн-ле-Шато. Ее поразила одна мысль.
— Вы думаете, что Соньер мог найти Евангелие Магдалины? И это сделало его таким богатым?
— Нет. Категорически нет. — Синклер настойчиво подчеркнул это. — Однако Соньер определенно искал его. Местные говорят, что он исходил мили по этой местности, исследуя скалы и пещеры в поисках ключей.
— Как вы можете быть так уверены, что он не нашел его? — поинтересовался Питер.
— Просто тогда моя семья знала бы об этом. Кроме того, его может найти только женщина, принадлежащая к Династии и избранная самой Магдалиной.
Питер больше не мог сдерживать свои подозрения.
— И вы думаете, что Морин — избранная.
Синклер на минуту остановился, чтобы поразмышлять, и потом ответил со своей обычной откровенностью:
— Я восхищаюсь вашей прямотой, отец. И чтобы ответить тем же… Да, я действительно считаю Морин избранной. Никто еще не добился успеха, а пытались тысячи. Мы знаем, что сокровище здесь, но даже самые отчаянные потерпели поражение в своих попытках обнаружить его. Включая меня.
Когда он повернулся к Морин, выражение его лица и тон смягчились.
— Дорогая моя, я надеюсь, что это вас не пугает. Я знаю: все звучит странно и даже шокирующе. Но я прошу только выслушать меня. Вас никогда не попросят сделать что-то против вашей воли. Ваше присутствие здесь — дело абсолютно добровольное, и я надеюсь, что вы предпочтете оставаться здесь и дальше.
Морин кивнула ему, но ничего не сказала. Она не знала, что сказать, как реагировать на подобное откровение. Она даже не была уверена в своих чувствах. Честь ли это, когда тебя воспринимают подобным образом? Привилегия? Или это просто ужасно? Может быть, она — не более чем пешка для эксцентричного человека и культа, к которому он принадлежит. Казалось невозможным, что все это не только является правдой, но и имеет отношение к ней самой. Но что-то в поведении Синклера заставляло верить в его искренность. Несмотря на все его крайние взгляды и эксцентричность, Морин не считала его чудаком.
Она просто проговорила:
— Продолжайте.
Питер требовал больше подробностей.
— Что заставляет вас думать, что Морин — избранная?
Синклер кивнул Ролану:
— «Primavera», пожалуйста.
Ролан стал нажимать на клавиши, пока на экране во всем своем цвете не появился шедевр Боттичелли — «Primavera».
— Вот еще одна картина нашего Сандро. Вы знаете ее, конечно.
— Да, — еле слышно ответила Морин. Она не была уверена, куда все это ведет, но желудок у нее сжался в тугой узел.
Питер ответил:
— Конечно. Это одна из самых знаменитых картин в мире.
— «Аллегория Весны». Мало кто знает правду об этой картине, но здесь снова Сандро отдает дань нашей госпоже. Центральная фигура здесь — беременная Мария Магдалина, обратите внимание на красную накидку. Вы знаете, почему наша Мария олицетворяет весну?
Питер попытался, насколько это возможно, проследить за мыслью Синклера:
— Из-за Пасхи?
— Потому что первая Пасха совпала с весенним равноденствием. Христос был распят двадцатого марта и воскрес двадцать второго марта. В этом регионе существует эзотерическая легенда, которая указывает, что Магдалина родилась тоже двадцать второго марта. Первый градус первого знака зодиака, Овна. Дата нового начала и воскресения, несущая в себе дополнительное благословение духовного числа мастера, числа двадцать два, числа женского божества. Двадцать второе марта. Эта дата значит что-нибудь для вас, Морин, дорогая моя?
Питер уже разглядел связь и повернулся, чтобы увидеть, как Морин воспримет это откровение. Минуту она не могла сказать ни слова. Когда она ответила, ее ответ прозвучал глухо, шепотом.
— Это мой день рождения.
Синклер повернулся к Питеру.
— Рожденная в день воскресения, рожденная от крови Пастушки. Рожденная под знаком Овна в первый день весны и возрождения.
Он вынес Морин окончательное решение:
— Дорогая моя, вы — пасхальный агнец.
Морин извинилась и сразу же вышла из комнаты. Ей нужно было время, чтобы подумать и переварить всю эту информацию и выводы Синклера. Она прилегла на кровать и закрыла глаза.
В дверь постучали раньше, чем она надеялась. Морин с благодарностью услышала голос Питера, раздавшийся по другую сторону двери.
— Морин, это я. Можно мне войти?
Морин поднялась с кровати, прошла через комнату и открыла дверь.
— Как ты себя чувствуешь?
— Я в шоке. Заходи.
Морин жестом пригласила его сесть в одно из роскошных красных кожаных кресел, которые стояли по обе стороны камина. Питер покачал головой. Он был слишком взвинчен, чтобы спокойно сидеть в кресле.
— Морин, послушай меня. Я хочу забрать тебя отсюда, прежде чем все станет еще хуже.
Морин вздохнула и села сама.
— Но я только начинаю получать ответы, ради которых приехала. Мы приехали.
— Не могу сказать, что меня очень волнуют ответы Синклера. Полагаю, здесь ты подвергаешься большому риску.
— Со стороны Синклера?
— Да.
Морин наградила его сердитым взглядом.
— Ой, пожалуйста. Зачем бы ему вредить мне, если он видит во мне исполнение цели всей своей жизни.
— Потому что его цель — иллюзия, за столетия обросшая суевериями и легендами. Это очень опасно, Морин. Мы говорим здесь о религиозных культах. О фанатиках. Меня беспокоит, что он сделает с тобой, если убедится в ошибке.
Морин минуту помолчала. Ее следующий вопрос прозвучал удивительно спокойно.
— Откуда ты знаешь, что я — не она?
Питер был ошеломлен ее вопросом.
— Ты купилась на все это?
— Ты можешь объяснить все эти совпадения, Пит? Голоса, видения? Потому что я лично, без объяснений Синклера, не могу.
Тон Питера был твердым, как будто он говорил с ребенком.
— Мы уезжаем утром. Можно успеть на рейс из Тулузы до Парижа. Мы даже можем улететь из Каркасона в Лондон…
Морин непоколебимо стояла на своем.
— Я не уеду, Питер. Я никуда не поеду до тех пор, пока не получу ответы, за которыми приехала.
Растущее беспокойство взяло верх над Питером.
— Морин, я поклялся твоей матери перед смертью всегда присматривать за тобой и не позволять, чтобы случившееся с твоим отцом… — Питер остановился, но вред уже был нанесен.
Морин выглядела так, как будто ее ударили. Питер быстро пошел на попятный:
— Прости, Морин, я…
Морин холодно прервала его:
— Мой отец. Спасибо, ты напомнил о еще одной причине, почему мне нужно остаться здесь. Необходимо выяснить, что Синклер знает о моем отце. Я провела большую часть жизни, размышляя о нем. Мать могла сказать лишь то, что он был признан невменяемым. Думаю, тебе она говорила то же самое. Но из моих воспоминаний о нем, какими бы смутными они ни были, я точно знаю: это неправда. Я обязана отыскать истину. Для него и для себя.
Питер начал что-то говорить, но передумал. Вместо этого он повернулся и шагнул к двери. Его терзали сомнения. Морин минуту наблюдала за ним, потом смягчилась и окликнула его:
— Пожалуйста, попытайся быть терпеливым со мной. Я должна разгадать эту загадку. Откуда еще мы узнаем, означают ли что-нибудь эти видения, если я не пройду через это? А если — просто подумай, что если — хотя бы малая часть из сказанного Синклером — правда? Я должна узнать ответ, Пит. Если я уеду сейчас, то буду жалеть об этом до самой смерти, и я не хочу так жить. Я бежала всю свою жизнь, бежала от всего. Еще ребенком я убежала из Луизианы — убежала так далеко и так быстро, что даже ничего не помню об этом. После смерти матери я убежала из Ирландии и вернулась в Штаты, скрывшись в городе, где не было никаких воспоминаний, где каждый человек становится другим, не таким, каким родился. Лос-Анджелес — место, где все похожи на меня, где все бегут от того, чем они были раньше. Но я больше не хочу быть такой.
Она пересекла комнату и встретилась с ним лицом к лицу.
— Сейчас первый раз в жизни я чувствую, что могу бежать к чему-то. Да, это пугает, но я не могу остановиться. Не хотела бы столкнуться с этим без тебя, но я могу это сделать — и сделаю — если ты предпочтешь уехать утром.
Питер внимательно выслушал ее. Когда Морин закончила, он кивнул ей и повернулся, чтобы уйти. Задержавшись на миг у двери, священник обернулся к ней, прежде чем выйти из комнаты.