Тамми хотела крикнуть ему в лицо, что Синклер и остальные члены их организации — не такие, как Дерек и другие разжигатели ненависти из его Гильдии. Но она не осмеливалась ни слова сказать, пока не окажется за дверью, в безопасности.
Дерек еще не закончил:
— Однако позволь тебе сказать, что, будь я на твоем месте, я бы убрал эту рыжую к чертям из Лангедока как можно быстрее.
Тамми повернулась к двери, но потом остановилась. Она должна была задать один последний вопрос, хотела понять, насколько сильно обманывалась в отношении Дерека все эти годы.
— А что ты чувствуешь по поводу всего этого? — тихо спросила она.
— На самом деле — мне все равно, — ответил Дерек с крайне скучающим выражением лица и вполне готовый снова погрузиться в пьяную дремоту. — Хотя твоя подруга кажется довольно симпатичной, она все-таки Иисусово отродье, и это делает ее моим кровным врагом. Именно так. Возможно, тебе трудно это понять, но наши убеждения имеют крепкие корни. А по поводу открытия свитков шлюхи… Похоже, все уверены, что это произойдет. Твоя девочка соответствует всем пунктам пророчества, а не только некоторым из них. Но меня это не волнует. Что тут особенного?
Он хихикнул и повернулся на бок, приподнявшись на локоть, чтобы взглянуть на нее:
— Знаешь, это забавно. Никто не хочет знать, что в этих свитках. Ватикан не хочет их признавать из-за их содержания, другие главные течения христианства — тоже. Историкам они не нужны, потому что выставят всех этих академиков и исследователей Библии идиотами. Поэтому есть шанс, что наши заклятые враги сожгут их раньше, чем публика узнает про них. Что избавляет нас от необходимости заниматься ими — вот как я смотрю на все это.
Он снова зевнул, как будто вся эта тема была слишком скучной, чтобы обсуждать ее дальше и опять повернулся на спину, добавив:
— Конечно, мы презираем эту книгу, потому что в ней содержится ложь об Иоанне Крестителе. И потому что она написана шлюхой.
Тамми хотела сбежать из отеля, избавиться от Дерека и омерзительной философии Гильдии как можно быстрее. Она мертвой хваткой сжимала телефон и выхватила его из кармана, как только оказалась снаружи. Не время было думать, главное — узнать, где сейчас находится Морин.
Тамара нажала кнопку быстрого набора номера Ролана и чуть не закричала, когда услышала его голос с мягким окситанским акцентом. Связь была ужасной, и ей пришлось крикнуть несколько раз, чтобы ее услышали:
— Морин! Где сейчас Морин, ты знаешь?
Проклятье! Она не слышит его ответа. Она крикнула снова:
— Что? Я тебя не слышу. Крикни, Ролан. Крикни, чтобы я тебя слышала.
Ролан крикнул:
— Морин. Она. Здесь.
— Ты уверен?
— Да, она тебя искала. Она…
И связь прервалась. «Это к лучшему, — подумала Тамми. — Не хочу ничего объяснять Ролану, пока у меня не будет времени подумать обо всем этом». Пока Морин в безопасности в замке Синих Яблок, есть время собраться с силами. Ей надо перед обедом встретиться с Синклером, чтобы выработать стратегию.
Тамми проверила время на своем мобильном телефоне. Она рассчитывала встретиться с шофером через полчаса у городских ворот. Идти отсюда было не так уж далеко, но она чувствовала слабость и не была уверена, что сможет быстро добраться туда на своих дрожащих ногах. Тамара пыталась идти спокойно и глубоко дышать, размышляя об узнанных шокирующих вещах и о самом Дереке. Когда все это в ярких красках возникло у нее перед глазами, она почувствовала, как ее желудок выворачивается наизнанку. Заметив прямо впереди садик небольшого отеля, Тамми бросилась туда и едва успела добежать до кустов, как ее вырвало.
Замок Сита Яблок
25 июня 2005 года
Морин чувствовала себя ужасно виноватой за то, что бросила Питера. Но когда она вернулась со своей прогулки с Жан-Клодом, его нигде нельзя было найти.
— Я не видел аббата с утра, — проинформировал ее Ролан. — Он поздно позавтракал, и вскоре после этого я видел, как он уезжает в вашей арендованной машине. Но сегодня воскресенье. Может быть, он поехал в церковь? У нас в округе их много.
Морин кивнула, не слишком задумываясь об этом. Питер был самостоятельным человеком и свободно говорил по-французски, так что вполне логично предположить, что он решил отправиться на мессу, а потом осмотреть достопримечательности этого замечательного района.
Она рассчитывала попозже пообедать в замке вместе с Тамми — то, что ей очень хотелось сделать, но не в ущерб чувствам Питера. Она спросила Ролана:
— Вы можете каким-нибудь образом связаться с Тамарой Уиздом? Я забыла спросить, есть ли у нее при себе мобильный телефон.
— Oui, есть. И я могу сделать это для вас, когда мне понадобится спросить у нее что-нибудь для лорда Беранже. Что-то не так?
— Нет, я просто засомневалась, имела ли она в виду, что Питер будет присутствовать на нашем обеде.
— Я уверен, что здесь нет проблем, мадемуазель Паскаль. Полагаю, госпожа Уиздом не против присутствия аббата. Она попросила, чтобы я накрыл обед на четверых к восьми часам.
Морин поблагодарила Ролана и удалилась к себе в комнату. Сначала она остановилась у двери Питера и постучала — ответа не было. Она повернула круглую позолоченную ручку и, осторожно открыв дверь, заглянула внутрь. Вещи Питера были аккуратно сложены около кровати — его Библия в кожаном переплете и хрустальные четки. Но его нигде не было видно.
Морин вернулась в свои роскошные апартаменты и достала самую большую из своих записных книжек в молескиновом переплете. Она хотела написать о Монсегюре, пока он еще был свеж в ее памяти. Но, как только она сняла эластичную ленточку с записной книжки и раскрыла страницы, ей неожиданно вспомнилась еще одна история о мучениях.
Морин взбиралась на суровую гору в районе Мертвого моря на рассвете во время своего посещения Святой Земли, преодолевая каменистую, вьющуюся серпантином тропу, вместе с горсткой других путешественников. Она даже не знала, что заставило ее совершить такое трудное восхождение. Даже в такую рань стояла сильная жара. Все остальные, идущие по тропе тем утром, были евреями, совершавшими естественное и привычное паломничество. Морин не имела подобных религиозных чувств.
Она несколько раз останавливалась по пути, чтобы полюбоваться прекрасными видами, тем, как переливы света и цвета играют на этом странном, лунном пейзаже и отражаются в кристаллах соли дремлющего моря. Это зрелище вдохновляло ее, придавало ей силы, заставляя ноющие мышцы взбираться все выше на гору.
Морин прислушивалась к обрывкам разговора, который вели другие паломники, пока поднимались. Она не понимала иврит, но в их увлеченности путешествием нельзя было усомниться. Ее интересовало, обсуждают ли они мучеников из Масады, которые предпочли скорее умереть, чем жить в неволе или отдать своих женщин и детей в рабство римлянам.
На вершине Морин принялась изучать остатки некогда великой крепости, бродя среди разрушенных комнат и осыпающихся стен. Крепость была на удивление большой, поэтому вскоре она оказалась в одиночестве, отделившись от остальных паломников. В этом месте стояла полная тишина, всепоглощающая и глубокая, которая казалась такой же осязаемой, как и камни. Морин погрузилась в это ощущение, уставившись почти отсутствующим взглядом на обломки римской мозаики. Тогда она увидела ее.
Это произошло быстро и совершенно неожиданно, как и другие видения. Она не могла вспомнить, как она узнала, что там есть ребенок; просто почувствовала его присутствие в комнате. В трех метрах стояла девочка не старше четырех-пяти лет и смотрела на нее огромными темными глазами. Ее одежда была рваной и грязной; слезы, смешанные с грязью, катились по лицу. Малышка молчала, но в этот момент Морин знала, что девочку зовут Анна и она стала свидетелем событий, видеть которые не должен ни один ребенок.
Морин понимала, что каким-то образом девочка пережила ужасную трагедию Масады. Она спаслась и унесла с собой рассказ об увиденном. Таким оказался ее жребий — поделиться правдой о том, что случилось здесь с ее народом.
Она не знала, как долго девочка стояла перед ней. В ее видениях время казалось бесконечным. Были ли это минуты? Секунды? Или вечность?
Позднее Морин разговаривала в Масаде с одним из израильских гидов. Он был молод и общителен, и Морин, к своему собственному удивлению, рассказала ему о неожиданной встрече. Он пожал плечами и сказал, что не считает чем-то неестественным или необычным увидеть подобную сцену в таком эмоциональном месте. Он объяснил, что существуют легенды о людях, выживших в Масаде, о женщине и нескольких детях, которые прятались в пещере и смогли убежать, унеся с собой подлинную историю о случившемся.
Морин верила, что маленькая Анна — одна из этих детей.
С того дня она много раз задавала себе вопрос, почему это случилось именно с ней. Она чувствовала, что не заслуживает такого глубокого проникновения в священную историю иудейского народа. Но после узнанного в Монсегюре все начало складываться в прекрасную картину, которую Морин, наконец, начала понимать. Маленькая Анна и катарская девушка, известная как La Paschalina, были связаны между собой духовно, если не по крови. Они были детьми, которые ушли, чтобы унести с собой и сохранить историю, чтобы правда никогда не забылась. Им было суждено стать самыми священными учителями человечества. Эти маленькие девочки воплотили в себе историю и путь спасения человеческой расы. Их опыт не имел границ; их истории принадлежали всем людям, несмотря на этническую принадлежность или религиозные убеждения.
Осознав эту связь, разве можно не прийти к пониманию, что все мы, в конце концов — одно племя?
Морин шепотом поблагодарила Анну и La Paschalina, закончив писать в своем дневнике.
Тамми вбежала в замок, надеясь избежать встречи с кем бы то ни было, пока не сможет принять душ. Она устала и чувствовала, что каждый дюйм ее тела покрыт грязью. Но остаться одной оказалось не так легко. Ролан перехватил ее, как только она добралась до двери своей комнаты.