– А, отлично, – обрадовался Аверин, – Иннокентий наконец-то сменил тебя.
– Да. Вы хотите выдать мне поручение?
– Хочу. Принеси мне из архива Министерства личное дело Меньшова. Мне нужно его почитать. У тебя ведь есть доступ?
– Да, – подтвердил Владимир, – но документы господина Меньшова относятся к разряду совершенно секретных. Поэтому мне нужно сначала подать запрос. И понадобится ваша подпись на документе о неразглашении.
– Так, понятно. Бумагу я напишу сейчас. Сколько займет бюрократия?
– Сутки.
– Ясно… вот что. Сделай запрос, а пока принеси мне свое личное дело. Материалы за тот период, когда ты работал с Меньшовым. На это ведь не нужен запрос, я надеюсь?
– Не нужен. Оно хранится в архиве Управления, я имею туда полный доступ.
– Отлично. Тогда принеси мне его.
– Поскольку я лечу в Санкт-Петербург, могу я внести предложение? – спросил Владимир.
Аверин кивнул.
– Я хочу направить сюда Феофана. Для охраны жертвы.
– Хм-м… Ты считаешь, он справится с охраной? Я имею в виду, сможет ли он охранять Матвея без контроля своего хозяина? В то время, пока его колдун добирается в Москву.
– Справится, – сказал Владимир. – Согласно послужному списку, этот див вполне способен выполнять самостоятельные задания и довольно сложные поручения.
– Отлично. К тому же в охране нет ничего сложного. Но меня интересует, не выкинет ли он новый фортель.
– Нет. Для дивов иерархия внутри Управления и повиновение колдуну – две совершенно разные сферы. Нареканий по службе у Феофана не было на протяжении последних сорока пяти лет. Он вполне послушен.
– Ага, – влез в разговор Кузя, – это же здорово! И Владимир освободится для дела, и смутьян из общежития уберется.
– Да, согласен, – Аверин посмотрел на Владимира, – тогда выполняй.
Владимир снова коротко поклонился и скрылся в спальне, которую Аверин выделил своим дивам. Хлопнула оконная рама.
И тут же в дверь снова раздался стук.
– Это Диана, – негромко проговорил Кузя.
– Входи, – разрешил Аверин.
Дива зашла, но дальше прихожей проходить не стала, остановившись на пороге гостиной.
– Я пришла сообщить, – сказала она, – что сегодня в двенадцать часов на центральной площади состоится траурная церемония. Со второй половины дня будут отменены все занятия, студенты и преподаватели соберутся, чтобы почтить память Ивана Григорьевича Светлова. После церемонии состоится поминальный обед. Алексей Витальевич просил вас присутствовать.
– Конечно. Передай Алексею Витальевичу, что я обязательно приду.
Дива поклонилась и скрылась за дверью.
– Обед? – заинтересованно переспросил Кузя, но тут же сник:
– Дивов туда точно не позовут…
– Боюсь, что да. Но тебе надо быть поблизости. А я постараюсь переговорить с преподавателями в неофициальной обстановке. На поминках наверняка будет выпивка.
Аверин занял место в первом ряду перед трибуной, затянутой бархатом черно-синих цветов Академии, и внимательно выслушал произнесенную Меньшовым речь. Утром трибуны еще не было, значит дивы построили ее специально для мероприятия. Под негромко звучащий гимн знамя Академии приспустили примерно на треть. Меньшов сошел с трибуны, уступив место ректору отделения чародеев. Звонкий голос женщины разнесся над безмолвной толпой.
Аверин и так был наслышан о многих достижениях Светлова. Но слушая прощальные слова, не мог не восхититься тем, какую яркую и насыщенную жизнь прожил этот человек. И сколько всего полезного успел сделать. Кто знает, сколько бы важных дел он совершил еще, несмотря на весьма почтенный возраст, если бы его жизнь не оборвалась таким поистине трагическим образом. Нет, убийцу нужно найти во что бы то ни стало.
– Впечатляет? – раздался за спиной Аверина тихий вкрадчивый голос.
Аверин обернулся. Проректор Меньшов, незаметно протиснувшись сквозь толпу, стоял сзади. Лицо его было непроницаемо.
– Да, хорошая речь, – согласился Аверин также полушепотом.
– Железная леди… – Меньшов головой указал на чародейку. – Вы придете на поминки?
– Разумеется. А что с официальными похоронами? Вы будете их проводить?
– Конечно. Тела у нас нет, но, как вы знаете, на этот счет существуют определенные традиции.
Традиции Аверину были известны. Если человек трагически погибал, сожранный дивом, было принято хоронить пустой гроб или урну. И над этим гробом проводилась всенощная заупокойная служба, чтобы душа погибшего таким ужасным образом упокоилась с миром.
Аверин задумался. А ведь никто не отмаливал душу его отца. До последнего времени никто и не знал, что в склепе вообще нет его тела.
– Но Коллегия профессоров приняла решение, что мы дождемся возвращения Инессы. Она должна присутствовать на похоронах. И огласить последнюю волю Ивана Григорьевича, если таковая имелась.
«Разве что они ей приказали», – вспомнил Аверин слова Петровича и добавил:
– И вот еще. У меня возникло несколько вопросов к профессору Вознесенскому.
– Вы же с ним уже говорили?
– Да, как со свидетелем убийства. Однако в процессе следствия всплывают различные обстоятельства, и я хотел бы кое-что уточнить.
– Ах да, вы же были в библиотеке. Узнали от Петровича что-то новое? – тут же навострил уши Меньшов.
– Не совсем, – уклончиво ответил Аверин. – Но профессор оказался на месте взлома одним из первых.
– Конечно, давайте я вас провожу, – любезно предложил Меньшов и, мельком взглянув на собеседника, едва заметно улыбнулся:
– Не волнуйтесь, я не буду вам докучать. Не забудьте, пожалуйста, про поминальный обед.
Аверину стало немного совестно от того, насколько явно желание отделаться от проректора отразилось на его лице, поэтому он спросил:
– Профессор Вознесенский весьма сильный колдун, верно?
– Да. Почти как я в молодости.
– В молодости? Мне казалось, ему уже за пятьдесят.
– Пятьдесят шесть. Эх, Гермес Аркадьевич, когда вам стукнет столько же, сколько мне, нынешний ваш возраст будет казаться юностью. Что же касается профессора Вознесенского, он весьма талантлив и сейчас является главным кандидатом на место проректора, если я займу ректорский пост. А если не займу… что же… он вполне может стать ректором.
Слова Меньшова со всей определенностью ставили Вознесенского в разряд главных подозреваемых. Однако Владимир в числе прочих проверял его алиби на момент попытки взлома Хранилища, и оно оказалось безупречным: профессор был в своем коттедже вместе с женой, а во время убийства находился на виду в общей ложе. Впрочем, как и Меньшов. И это не исключало возможность управлять слабым дивом-помощником.
За разговором Аверин в сопровождении Меньшова подошел к одетому в строгое черное пальто мужчине. Меньшов откланялся, а Аверин обратился к профессору.
– Вы не могли бы уделить мне пару минут, – поздоровавшись, попросил он.
– Я полностью в распоряжении следствия, – с готовностью ответил Вознесенский. Закончив фразу, он плотно сжал губы, на скулах заиграли желваки. Зол на преступника? Или у его эмоций есть другие причины?
– Я хотел узнать о вашем диве, Петровиче. Вы предприняли… какие-то меры в отношении него после происшествия в Хранилище?
– Безусловно, – подтвердил Вознесенский. – С помощью ошейника я примерно наказал его за вопиющее головотяпство, если вы об этом. Управлению нет нужды проверять или запрашивать дополнительные меры взыскания, Академия всё еще способна самостоятельно покарать своих слуг. Я знаю, что вы допрашивали Петровича, он доложил вам?
– Разумеется, нет. Мой див ощутил сильный след боли. Не слишком ли суровое наказание вы применили?
Колдуны нередко использовали ошейник в качестве способа наказания или для принуждения дивов к повиновению. Путы, из которых он состоит, напитывались энергией колдуна и сжимались. Дивов нельзя убить непосредственно удушением, но их тела нуждаются в воздухе и, потеряв возможность дышать, начинают распадаться. Это крайне болезненный процесс. Кроме того, ошейник глубоко врезается в плоть, причиняя дополнительные страдания. Сильный колдун способен оторвать таким образом диву второго класса голову и тем самым убить его.
Вознесенский посмотрел на собеседника с нескрываемым удивлением.
– Так он и не редкую книгу, порванную нерадивым студентом, ушами прохлопал. Взлом Хранилища. Да такого не случалось уже лет двести.
– Но вы же знаете, кто был исполнителем этого взлома? – на всякий случай уточнил Аверин. Вознесенский коротко ответил:
– Да.
– И вы считаете, что в произошедшем есть большая вина Петровича?
– Во-первых, сначала я этого не знал, – нахмурился профессор. – А во‐вторых, Петрович охраняет самое опасное место не только в Академии, а во всей России. На его посту никакая халатность в принципе недопустима, ни в отношении ректора, ни в отношении меня, если уж на то пошло.
Он внимательно посмотрел на Аверина и коротко усмехнулся:
– Или вы думаете, я мог пытать Петровича, чтобы заставить его молчать о каких-то своих проделках? Нет уж, увольте. Этот див прикончил бы меня на месте. Я наказал Петровича сообразно его серьезному проступку, более ничего.
В чем-то Вознесенский прав. Его действия хоть и были, на взгляд Аверина, излишне жестокими, но вполне укладывались в рамки обычной колдовской практики. Но именно потому что такая практика была «обычной», никто и не обратил когда-то внимания на специфические наклонности Рождественского. Да и разве сам Аверин совсем недавно, не потрудившись разобраться, не наказал Анонимуса, пусть менее жестоко, но все же… ни на миг не усомнившись в своей правоте и праве.
– Вы, случайно, не извинились перед Петровичем, когда узнали, что он всего лишь выполнял распоряжения, данные ректором? – без всякой надежды уточнил Аверин.
– Извиняться? Перед дивом? – Вознесенский с усмешкой сузил глаза. – Да вы большой шутник, Гермес Аркадьевич. Я говорил уже, даже мой прямой приказ покинуть пост не стал бы для Петровича достаточным оправданием. Потому что он служит не мне и даже не ректору. Он служит Академии. Его единственный закон – Высший приоритет. И никому из дивов не следует об этом забывать.