10 января.
Домашняя работа.
Упр. № 353.
Наверное, надо написать Франсуа и рассказать, что Девица нашла в архиве письмо. С другой стороны, пусть сначала она мне его покажет.
– Ты сделал математику? – В дверях опять стояла мама.
– Почти.
– Почти?! – Она подошла к столу и посмотрела в тетрадь.
Я быстро закрыл ее, но было поздно.
– Ты час писал словосочетание «домашняя работа»?
– Я все сделаю.
– Когда ты все сделаешь? Сколько можно прокрастинировать?
– Про-кра… чего?
– Делай уроки. Пока я тебя не убила.
– Спасибо, я тебя тоже люблю.
– Неужели ты не понимаешь, что скоро я не смогу тебя постоянно контролировать?
Можно подумать, что ее кто-то просит меня постоянно контролировать. Было бы лучше, если бы она научилась контролировать свое настроение, потому что мое настроение испортилось.
Глава 17Фотографии из коробки
Бабушка сварила мой любимый суп – бульон с клецками.
– Так, – сказала она, когда я доел все, кроме морковки. – Я отобрала кое-что и составила список. Пойдем, я тебе все покажу и расскажу.
В комнате на столе были разложены старые фотографии. Кажется, я никогда их не видел.
– Это не из альбома?
– Нет, эти лежали отдельно в коробке. Вот смотри, я нашла еще одну фотографию Лидии Антоновны.
Она протянула мне фотографию, снова на толстом картоне. Старая тетенька в черном платье с кучей маленьких пуговиц и какой-то брошкой грустно смотрела куда-то вдаль. С обратной стороны золотыми буквами было напечатано: «Фотография И. Ф. Курбатова. Москва, Тверская улица, д. Мятлева, рядомъ съ булоч. Филиппова».
– Моя мама говорила, что ее отец был художником, но его работ у нас не осталось. Думаю, она родилась где-то в тридцатых годах девятнадцатого века. Здесь ей уже, видишь, не меньше, чем мне, а это уже конец века, до революции первой.
– Первой?
– Сначала была революция 1905 года. Ты что-нибудь знаешь про Кровавое воскресенье?
Я не слышал, но решил не спрашивать, а то еще начнется лекция на час.
Поэтому я кивнул, а бабушка продолжила:
– Ну а потом еще две революции – обе в 1917-м, одна в феврале, другая в октябре. После этого пошло-поехало – сколько крови пролилось! Бедные люди… За что им столько страданий? А все почему? Потому что власть здесь всегда была безразличная к человеку. Ох, Морковкин, я бы хотела, чтобы ты уехал куда-то подальше.
– Я-то как раз собирался поехать в Уналашку вместе с Йоханом, а вы заставили меня сидеть на даче и поливать огурцы.
– При чем тут Уналашка? Господи, какая-то навязчивая идея у тебя. Лучше послушай дальше. Ты же сам просил тебе помочь. Так вот, Лидия Антоновна вышла замуж за мелкопоместного дворянина. Какие-то деревни у него были в Ярославской губернии. Звали его Алексей, а фамилия Полежаев. А в 1861 году – как раз отменили крепостное право – родился Федор Алексеевич. Получается, мой прадедушка, да? И твой прапрапрадедушка.
– А он кем был?
– Он был особенный человек. Интересовался сельским хозяйством, был краевед, работал редактором в местной газете и сам что-то иногда писал. Окончил военную гимназию, поступил на службу. Он умер в 1907 году, болел долго.
– А его фотография есть?
– Да, вот, смотри. Это где-то 1880-е. Вот тут он с женой своей, Натальей Николаевной. Она дочкой священника была. Петр Федорович, дед мой, еще не родился. Он поздний ребенок – 1900 года, – но отца помнил очень хорошо. А вот эту фотографию я тебе уже показывала. Тут ему годика два. А это его старший брат…
– Михаил Федорович?
– Ты моя умница, все запомнил. Ему тут лет семь, наверно.
Я взял в руки фотографию с ребенком, похожим на девочку, и мальчиком с бритой головой. Интересно, как бы они выглядели, если бы фотография была цветной?
– Ну вот. Деда моего расстреляли как участника антисоветской организации. Конечно, никаким участником он не был, упокой Господи его душу.
Бабушка сняла очки и вытерла глаза, а я погладил ее. Я сто раз слышал эту историю, но никогда не задумывался о том, что бабушкиного дедушку убили. Причем ни за что ни про что. Это как если бы кто-то убил Йохана. Или моего Другого дедушку.
– Папе тогда было всего четыре, он не помнил отца. Его мама воспитывала и бабушка, мамина мама. А звали моего папу так же, как тебя.
– Серьезно?
– А я тебе не рассказывала разве? Конечно. Только отчества у вас разные. Марк Петрович. А мама моя – Мария Александровна, царствие ей небесное. Пойду поставлю чайник.
Я взял листочек и ручку и записал все, что рассказала бабушка.
Глава 18Письмо номер два
На следующий день, как мы и договаривались, я поехал к папе.
– Ну что, где письмо? – крикнул я с порога.
– И тебе привет, – ответила Девица. – Разуйся сначала.
– И руки помой, – добавил папа.
Девица сидела на диване с бумажками в руке.
– Проблемка. Тут все по-французски. Хрен поймешь. Давай сфоткаем это и отправим твоему… Франсуа?
– Франсуа. Дашь мне твой телефон?
– Инджой. Я пойду на кухню.
– И комп.
– На столе. Пароль ты знаешь.
Письмо было написано таким же красивым почерком, а кое-где были кляксы. Точно – хрен поймешь. Я аккуратно сфоткал все страницы, открыл компьютер и написал письмо Франсуа, а заодно рассказал ему, что ответного письма Кристиана нам обнаружить не удалось. Потом я приаттачил картинки из телефона, и – фью – письмо улетело во Францию.
Весь день я слонялся по папиной квартире и ждал ответа от Франсуа.
– Сегодня воскресенье, он не проверит почту, так что забей, – сказала Девица.
В конце концов папа не выдержал и предложил мне пойти погулять. На улице снова шел снег, и уже стемнело.
– Спасибо, но нет, – твердо сказал я.
– Спасибо, но да, – твердо ответил папа.
– Предлагаю посмотреть какую-нибудь киношку, – сказала Девица.
– Ну уж нет.
– Не хочешь ты окультуриваться.
– Не очень. Можно я пойду еще раз проверю почту?
И они, конечно, разрешили, потому что сами хотели побыстрее лечь на диван и начать смотреть фильм, а я открыл компьютер и увидел новое сообщение.
13.01.2019
От: Франсуа Легран
Кому: Марковкин
Тема: Письмо 2
Дорогой Марк,
это потрясающая находка. Нехорошо так говорить, но нам повезло, что российские цензоры перехватили письмо и оно дошло до нас. Это письмо позволяет нам догадаться о том, что было написано в несохранившемся ответе Кристиана. Ты все сам поймешь, когда прочитаешь это письмо (я прилагаю его перевод на английский язык). О, этот вероломный мир. Читай же.
Сего 14 апреля 1814 года Некоуз
Мой милый друг, моя Сесиль,
вот уже почти два года мы не виделись с тобою и маленьким Шарлем. Мои письма к тебе, отправленные в прошлом году, остались без ответа, но я не теряю надежды получить от тебя хоть какую-то весточку. Едва ли не каждый день я размышляю о том, что написал мне Кристиан в ответ на просьбу умолить тебя приехать ко мне. Я не могу поверить, что ты отказалась от нашей любви, от всего, что связывало нас. Я еще могу предположить, что ты не захотела ехать в чужую страну, но мысль о том, что ты отказалась сама сообщить мне об этом, разрывает мне сердце. По словам Кристиана, желание твое оставаться в Париже твердое и незыблемое. Что ж, я могу только смириться, но, любовь моя, напиши мне хотя бы пару слов о себе и о Шарле. Чем вы занимаетесь, где бываете? Что любит Шарль, какие слова знает? От мысли о том, что он растет вдали от меня, глаза наполняются слезами.
Ты спросишь меня, почему я не могу вернуться? Отвечу тебе. Я зашел слишком далеко и уже не мыслю прежней жизни, не вижу ее. Кажется, что может быть легче: сложить мои скудные пожитки, взять лошадей и домчать до Парижа. Но нет, я не думаю, что возвращение для меня возможно. Словно я переступил черту, а назад дороги нет.
Если бы ты, Сесиль, спросила меня о том, не скучаю ли я, я отвечу, что безумно скучаю. Тоска сдавливает мое сердце каждый Божий день. Немного отвлекает меня наблюдение за местными нравами. Русские женщины используют паровые ванны, но они часто пренебрегают этим и очень нечистоплотны; их дома плохо прибраны. Слуги обычно одеты в обноски, но во время торжеств все меняется; мужчины и женщины одеваются в красивые элегантные одежды, слуги также получают разрешение красиво одеться. Но это длится только несколько часов, после чего все возвращаются к обычной нечистоплотности. Русские дворяне играют со страстью в азартные игры; часто они проигрывают все состояние.
Я пробыл в Ковно до середины января минувшего года и, не дождавшись твоего ответа, отправился в сторону Петербурга. Там провел я полгода, пытаясь найти работу, а затем несколько месяцев пробыл учителем у сыновей одного вельможи, но потом тот уволил меня: я рассказывал своим ученикам об идеях Руссо и Вольтера, и он счел, что я дурно влияю на молодые умы. Из Петербурга я поехал в Москву. Там я познакомился с одним чудесным человеком, который предоставил мне кров и пропитание. Особенно поразила меня ботвинья – холодный рыбный суп с огурцами и капустой, а еще стерлядь и цимлянское вино. Николай Павлович пристрастил меня к рисованию. Испив кофий, по утрам мы, вооружившись кистями и красками, отправлялись на природу и самозабвенно писали все, что видели кругом: лазоревое небо, по которому плыли пушистые облака; ветви столетних дубов; птиц, сидящих на ветвях; склоны холмов, поросшие густой травой. Вскоре мой новый друг предложил мне отправиться в свое имение, из которого я пишу тебе это письмо. Здесь, в благословенной тиши на лоне природы, душа моя наконец успокоилась. Каким бы ни было твое решение, душа моя, знай, что я всегда буду любить тебя и крошку Шарля.
Навеки твой,
Антуан-Луи
P. S. Как и обещал, в январе я отправил запрос в архив и узнал, что Сесиль Каротт повторно вышла замуж в 1813 году за Кристиана де Берженеля и скончалась в Париже в 1856 году. У Шарля осталась фамилия его родного отца. Он умер в 1873 году.