– Пузырь лопнул, – сказала она.
Потом мама начала говорить про какую-то сумку под кроватью. Макс предложил позвонить бабушке. Мама сказала, что его убьет. Макс побежал за сумкой под кроватью. Мама стала звонить врачу. Макс спросил, где документы на машину. Мама закричала, что он выпил пива. Макс сказал ей успокоиться. Мама надела пальто и всунула ноги в сапоги, потому что из-за живота она не могла завязывать шнурки на кроссовках. Макс надел куртку. Мама открыла дверь.
– А я?
Только тут они посмотрели на меня.
– Суслик, не волнуйся. Ай! Позвони папе и попроси тебя забрать. О-о!
– Все будет хорошо, старичок. – Макс потрепал меня по голове, и они ушли.
На маминой тарелке лежала холодная сосиска. Я доел ее, отпил глоток максовского пива и тут же выплюнул обратно. Какая же гадость. Я это сделал всем им назло. За то, что они меня бросили. За то, что решили родить нового ребенка. От этих мыслей мне стало себя жалко. По щекам текли слезы и капали в брокколи. И хорошо – она была совсем несоленая. Потом я вспомнил рассказ про мальчика, который выбросил в окно кашу. И хотя в рассказе все кончилось плохо (каша приземлилась на шляпу дядьки, который как раз проходил под окном), я решил еще немного отомстить и выбросил брокколи в окно, но не рассчитал траекторию и вся капуста приземлилась на подоконник.
– Фак, – сказал я, совсем как мама. Вслед за капустой на подоконник приземлился толстый голубь. Он поклевал капусту, которая ему не понравилась, и полетел дальше. Я решил посмотреть видео на ютубе или еще что-то, что обычно мне запрещают смотреть, но вспомнил, что надо позвонить папе. Я обнаружил, что звук на моем телефоне, как всегда, выключен, поэтому я пропустил два вызова от мамы, четыре от папы и семь от бабушки. Я не успел решить, кому перезванивать первому, потому что услышал, как открывается дверь. И знаете, кто это был? Папа и бабушка. Кажется, я впервые в жизни видел их вдвоем.
– У тебя совесть есть? – сказали они хором.
– В смысле?
– Ты доведешь меня до инфаркта. А свою мать до… – Бабушка вовремя остановилась. Она села на стул в прихожей, положила руку на сердце и стала тяжело дышать.
– Принеси мне воды.
– Принеси бабушке воды, – зачем-то добавил папа.
Я принес воды.
– Ну что, ты рад? – нарочито бодрым голосом спросил папа.
– Чему? – мрачно ответил я.
– Марк, я тебя не понимаю. Вроде умный, взрослый парень… – тут бабушка прервала свою проповедь, потому что у нее запищал телефон. – Вот. Мать твоя пишет. Очки надену. – Бабушка водрузила очки на кончик носа и вытянула руку с телефоном подальше:
Тянут схватки. Льются воды.
Мамма мия. Это роды.
– Чего-чего? – не поняли мы с папой.
– Чего-чего. Стихи пишет. Рожает и пишет. Героическая женщина твоя мать.
– Так, давайте решим. Я забираю Марка к нам, – сказал папа.
– Может, он все-таки ко мне поедет? Или я с ним тут останусь. Ну, кисонька, скажи, как ты сам-то хочешь?
– Никак, – злобно ответил я и вдруг заплакал. Как будто мне было не одиннадцать, а десять. Или даже девять. На самом деле больше всего на свете я хотел, чтобы мама вернулась домой без всякого живота и в хорошем настроении. Чтобы мы что-нибудь посмотрели вдвоем, как раньше, а потом я бы свернулся у нее под мышкой и заснул. В итоге папа отвез нас с бабушкой к ней домой, а сам поехал к Девице. Перед сном я написал маме смс о том, что я ее люблю, но она ничего не ответила.
Глава 29Маруся
Проснулся я рано, потому что бабушка очень громко разговаривала. Она стояла у плиты, на которой булькала кастрюля с гречкой, и пыталась поставить телефон так, чтобы на экране было видно все ее лицо, а не только лоб и волосы. Внизу, в маленьком окошечке, я увидел усы и сразу понял, что это Йохан.
– Привет! – помахал я ему и попытался достать коробку с хлопьями, но бабушка перехватила мою руку.
– Гречка, – твердо сказала она и поставила коробку обратно в шкаф. – Морковкин еще ничего не знает. Милый мой, мы тебя поздравляем. Ты стал старшим братом!
– Congratulations, pal, – подтвердил Йохан. – I’m so happy for all of us[37].
– I’ll call you later. I want to show him the baby. Bye![38] – закричала бабушка, как будто Йохан был совсем глухой.
– Doei, – Йохан исчез, а бабушка сунула мне телефон.
– Смотри.
Я увидел очень красного и недовольного младенца с довольно злобным лицом.
– Подожди, тут без звука! – Бабушка включила видео, и младенец истошно заорал. Потом на экране появилась мама. Вид у нее был такой, как будто она всю ночь не спала, весь год не ела и целую вечность не принимала душ.
– А когда вернется мама? – поинтересовался я.
– Ох, Морковкин, маме нужно еще хотя бы три дня полежать в больнице. Не волнуйся, мы с тобой тут прекрасно поживем. Ты, кстати, уроки сделал?
Начинается. Лучше бы я поехал к папе. Я открыл учебник и тетрадку, написал число, «домашняя работа» и номер упражнения. На подоконник приземлился голубь – может, тот самый, которому вчера не понравилась брокколи? Может, он выследил меня и долетел до бабушки? Голубь что-то прокурлыкал и посмотрел как будто на меня и как будто не на меня. По-моему, он имел в виду, что сочувствует мне. Я отложил ручку и начал вертеться в кресле. Может быть, ребенок – это не так уж и плохо. С ним можно будет играть. И смотреть мультики, которые я любил в детстве. Бабушка будет кормить его гречкой, а я – есть хлопья.
Как только я закончил последний пример, раздался звонок. Мама!
– Мама!
– Суслик, как ты?
– Я сделал математику.
– Бабушка тебе все рассказала?
– Он все время так кричит?
– Кто он?
– Мой брат.
– Бабушка не сказала тебе?
– Что?
– Это не брат.
– А кто?
– Сестра – кто же еще?
– Но ведь доктор говорил, что это мальчик.
– Похоже, он ошибся.
Я замолчал, потому что не знал, что сказать.
– Ты рад? – спросила мама.
– Мам.
– Что, милый?
– А как ее зовут?
– Ее зовут Маруся.
Глава 30в которой мы с Девицей кое-что узнаём
Мама и Маруся должны были приехать еще через два дня.
– У меня дел невпроворот. – Бабушка тяжело вздохнула.
– А что ты будешь делать?
– Как – что? Гладить!
– Меня?
– Ползунки! Чепчики! Комбинезончики! Пеленки! Ты видел, какой ворох вещей твоя мать собрала?
– Учитывая, что они заполонили всю квартиру, это было сложно не заметить.
– Суп нужно сварить. Маме нельзя красное.
– В смысле?
– Чтобы аллергии у Маруськи не было.
– Ты так говоришь, как будто вы сто лет знакомы.
Бабушка подняла голову, так что очки сползли на кончик носа, и внимательно на меня посмотрела:
– Морковкин, ты что, ревнуешь?
– Ничего я не ревную. Просто первый раз услышал, как ты говоришь «Маруська». И это странно.
– Ничего странного. Привыкай.
И она ушла варить суп, а я взял телефон и позвонил Девице.
– Привет.
– Чё, ты как?
– Мне скучно.
– А ты где?
– У бабушки.
– Ясно. А чего к нам не поехал?
– Думаешь, меня кто-нибудь спросил?
– Хм. Чувствую, ты не в духе.
– Мне скучно.
– Это я уже поняла. Ладно, я сейчас с папой поговорю, и мы что-нибудь прикинем. Тем более что у нас с тобой есть важные дела. На связи.
Через пятнадцать минут мне позвонил папа, а еще через два часа заехал за мной.
– Ну, ты как? – спросил он совсем как Девица.
– Почему меня вдруг все стали об этом спрашивать?
– Как-никак важное событие. У тебя сестра родилась.
– Я ее еще даже не видел. Только на видео.
– И как?
– Орет.
– Довольно нормально для новорожденной.
Я посмотрел в окно. В соседнем ряду в красном «Пежо» на заднем сиденье ехала большая коричневая собака. Она улыбнулась мне и свесила язык.
Папа позвонил Девице:
– Мы скоро будем. Может, закажешь чего-нибудь на ужин?
– Пиццу норм?
– Да-а-а-а! – закричал я сзади.
– Понял, – сказала Девица.
К папе мы приехали одновременно с курьером, поэтому он отдал нам коробки с пиццей прямо внизу, у подъезда. «Пепперони» мне, «Маргарита» папе и «Четыре сыра» Девице.
Мы с Девицей залезли с ногами на диван, положили рядом коробки с пиццей и открыли компьютер.
– Короче-мороче. Я кое-что нашла.
– Как нашла?
– Ну как-как. Стала смотреть всякие книги про дворянство в Ярославской губернии, нашла несколько справочников. Ну и сколько там николайпалычей, живших именно в это время? Раз-два и обчелся. Тем более тех, у кого было имение в этом… Как его…
– Некоузе?
– Вот именно.
– И?
– И вот, гляди. – Она открыла одну из вкладок.
Николай Павлович Егоров (1789–1835). Родился 12 марта в имении Аркадьево Мологского уезда Ярославской губернии в дворянской семье. Отец – отставной майор, губернский предводитель дворянства Павел Сергеевич Егоров.
С первых дней участвовал в Отечественной войне 1812 года в составе 1-й Западной армии в звании генерал-майора. В Бородинском сражении был тяжело ранен в левую руку. Награжден орденом Св. Владимира 4-й степени. После войны оставил службу и вплоть до смерти жил в Аркадьево. Писал стихи и прозу, интересовался историей и литературой, переводил Петрарку и Вергилия, увлекался живописью.
– Это точно он, – сказал я, доедая четвертый кусок «Пепперони».
– Мне тоже так кажется. А еще я нашла, что есть человек, который написал кучу статей и книжек о ярославском дворянстве первой половины девятнадцатого века.
– Ого.
– Да, и я даже нашла его в фейсбуке[39].
– Ты ему написала?!
– Написала.
– Он ответил?
– Ответил. Оказывается, наш Николай Павлович был довольно известным человеком. У него однажды даже Пушкин останавливался.