На следующий день не успел Аскольд пересечь порог княжьих хоромов, как на него обрушилась гнетущая мрачная тишина.
— Дружина сейчас не готова, — голос князя Михаила звучал глухо. — Вот соберемся… Да и Мазовецкого надо подождать. Одни можем и не осилить. — И, не поднимая глаз, закончил: — Сейчас я ничего не могу сделать.
Аскольд молча поклонился, едва сдерживая бушующие внутри гнев и отчаяние, и вышел из гридницы.
Меченый, ожидавший его на крыльце, понял все сразу.
— Не печалься, друг. — Он похлопал Аскольда по плечу. — Подымем дружину сами.
Добровольцы нашлись. Несмотря на все увещевания и угрозы старших, две сотни черниговцев решили пойти козельцам на выручку.
— Мы не можем бросить братьев в беде, — сказали они. — Пусть падет кара на голову тех, кто забывает своих!
Купечество не пожалело средств на обеспечение отряда.
Прощались тихо. Меченый, когда жена подняла на него умоляющие, полные слез глаза, только и сказал ей:
— Если что… сына Аскольдом назови. — И со всех сил стегнул коня, чтобы не видеть ее слез.
Глава 15
А в Козельске сухими, без слез, глазами плакала Всеславна, глядя с крепостных башен на пустынную дорогу. С каждым днем уменьшалась надежда на помощь, на возвращение любимого человека. И все упорнее был враг, все настойчивее его штурм.
Татарам удалось все-таки подтащить свои адские машины. Затрещали городские стены. А помощи все не было, напрасно взирали козельцы на спасительный запад. И другой враг все крепче брал за горло костлявой рукой — голод. Таяли запасы, которые так берег воевода. Но никто не предложил просить у врага пощады, никто не сказал худого слова, не бросил на воеводу осуждающего взгляда. Бились насмерть, не отступая, стояли твердо. Кончилась смола, кончились камни — пошли в ход жилища. Бревнами били заклятого врага…
В этот день княжна, по обыкновению, устроилась у знакомой бойницы. Ее внимание привлекла необычная суета, царившая в лагере врага. Женщины ловили и седлали лошадей, ребятишки притихли и попрятались в юртах. Татары явно готовились бежать с насиженного места! На горизонте высоко в небо взметнулись столбы черного дыма. Неужели сбылось? Сердце девушки забилось от радости. Хотелось закричать во весь голос: «Идут! Идут!» Она бросилась вниз, чтобы обрадовать земляков, но опоздала. Город уже ликовал.
Громом средь ясного неба обрушился на лагерь врага отряд урусов. Пламень и треск костров, тяжелые клубы дыма, стоны раненых увеличивали смятение и растерянность. Громкий отчаянный крик, словно удар урусского колокола, поднял хана с постели.
— Коловратка пришел! Беги, хан!
Натянув мягкие тупорылые сапожки и накинув на ходу халат, Батый бросился к выходу. Птицей взлетел в седло и понесся к стоянке Субудая. Тот сидел на низеньком табурете, а слуги, пыхтя, натягивали ему на кривые ноги обувку.
Увидев спокойное лицо полководца, хан несколько расслабился.
— Мне сообщили, что появился Коловрат! — сказал Батый, дернув щекой.
— Откуда? — Субудай усмехнулся. — После того как урус ускользнул от нас, я приказал усилить посты на той стороне. Если они не засекли противника, значит, прошел небольшой отряд. Только он и мог ускользнуть от глаз моих соколов.
Батый облегченно вздохнул.
— Что предпринял?
— Я послал «бешеных», их повел отважный Шейбани.
Однако напрасно хан успокоился. «Бешеные» не смогли остановить Аскольда с товарищами. Их отчаяние и дерзость внушали такой страх татарскому воинству, что оно отступало, открывая путь к городу.
Сеча приказал спешно готовить встречный отряд к выходу из города. Вот створки ворот задрожали, двинулись в разные стороны. Давно рвалась русская сила выйти в чистое поле да померяться с врагом силами. И вышла, и ударила! Закачалась земля под ногами захватчиков. Дрогнули прославленные ханские воины, на счету которых побед было, как звезд на небе. Молчаливые решительные урусы так остервенело рубили и кололи врага, что казалось, никакая сила не устоит перед ними. Татары, считавшие, что козельцы измотаны, обессилены от голода и не способны на подвиги, бросили оружие и пустились наутек.
Субудай нервно закусил толстую губу желтыми искрошенными зубами. Хан, видя, что фортуна отвернулась от него, гневно, с издевкой, бросил багатуру:
— Их мало!
Субудай неторопливо повернул голову:
— Радуйся, хан, что их столько.
Батый заскрипел зубами. Конь под ним заплясал.
— Чему радоваться? Позор! Позор!
Все вокруг замерли. Хан осадил лошадь, его рука медленно потянулась к сабле, пальцы с хрустом сжали позолоченный эфес.
— Урррагх! — вдруг завопил он, вырывая из ножен оружие.
От удара апайкиконь[32] взвился на дыбы и понесся вперед, словно стелясь над землей. Следом бросились преданные тургауды. Орлами налетели они на урусов. Дрогнули урусы. Начали ломать свои ряды. Хан самодовольно расхохотался. Пусть знает эта старая кляча, что и без него есть кому вести доблестных воинов к победе!
Русские падали, их место занимали другие. Но никто не сделал и шага назад. Видя, как тяжело их братьям, черниговцы еще сильнее навалились на неприятеля — и татары не выдержали! Соединились вместе русские отряды! Но взыграла русская кровушка. Был забыт приказ воеводы: соединившись, вернуться в город. Как не насытиться удалью, коли враг шаг за шагом сдает позиции?
Козельцы со стен города зорко следили за происходящим. Им было хорошо видно, как соединились силы русских. Ликование охватило защитников.
— Эй, пусти, воевода, подсобить надобно! — неслось со всех сторон.
Но воевода стоял как каменный, всматриваясь вдаль. Все надеялся, что покажутся сейчас главные силы. Но на горизонте было по-прежнему тихо. Ветер развеял столбы черного дыма. Понял Сеча: время ушло, не прислал больше дружинников князь… Сам погибнет из-за своей трусости…
А бой кипел с неослабевающей силой. Подошли свежие татарские воины, но не остудили порыва русских. Смерть на людях красна…
— Орлы! Молодцы! — неслось со стен, и эти крики поощряли сражающихся. Однако силы таяли.
Внезапно дверь башни, громко хлопнув, раскрылась. На пороге стоял воевода.
— Костер! — загремел его голос. Миг — и вздымается в небо зловещий черный дым.
— Назад! Назад! — закричал во всю глотку Аскольд, увидев дым. Поняли и воины — недаром столько сил вложил воевода в учение.
Не ожидавший такого маневра противник дрогнул. А когда опомнились татары и вновь навалились на урусов, было уже поздно. Отряд входил в ворота.
Оказавшись в городе, Аскольд позабыл обо всем. Он не видел ни друзей, бросившихся ему навстречу, ни горожан, радостно приветствующих своего героя. Как во сне, пробирался сквозь толпу к Всеславне… Он последним входил в ворота и считал, что остальные уже в безопасности. Но Меченый не удержался — погрозил врагу кулаком в сужающуюся щель…
Аскольд не добежал до любимой. Его вернули — чтобы обменять радость на горе. Шальной татарской стреле хватило узенького просвета между створками ворот, чтобы найти путь в сердце Меченого.
— Ай, ладно порубились мы, — его слабеющая рука сжала руку Аскольда. — Сына моего… — досказать не хватило сил.
Аскольд бережно положил друга на землю, за которую тот отдал свою жизнь. Склонились головы и потекли потоки горьких слез. Козельцы прощались с отважным воином.
Глава 16
Совет долго молчал после тяжелых, страшных слов Аскольда: «Князь в помощи отказал».
— Мы сразу поняли, — проговорил сотский Хоробр. — Не видно было стягов Михайловых…
Снова воцарилось томительное молчание. Вдруг воевода поднял голову.
— Да, други, положение наше тяжкое. Долго нам не продержаться. Есть два выхода. Мы можем пойти на поклон к врагу, на коленях умолять о пощаде и посрамить память тех, кто отдал жизнь за свою святую землю. Или принять смерть с гордо поднятой головой, чтобы гордились потомки подвигом тех, кто по-настоящему любит свой очаг, свой кров, свою Родину. — Воевода замолчал, пытливо оглядывая земляков.
Гридница безмолвствовала. Воеводе такая картина была знакома. Когда приходится принимать важные решения, смелость порой покидает и храбрых людей. Кому-то нужно сделать первый шаг. И вот поднялся Рогович, гневно сверкнув глазами, поправил на широченных плечах кольчугу.
— Князь, мужи доблестные! Я клялся этой земле, — он ткнул пальцем в пол, — стоять до конца. Видит Бог, я выполню свою клятву!
Эти слова, словно шило, проткнули пузырь нерешительности. Все заговорили разом, и в поднявшемся гвалте можно было разобрать одно: «Стоять насмерть!»
Даже издалека было видно, как сотрясается стена в том месте, где ее долбили пороками. Чувствовалось, что в ней вот-вот разверзнется пробоина, в которую ринутся осаждающие. Дружинники словно оцепенели.
Воевода растолкал стоявших к нему спиной воинов, сразу оценил угрозу.
— Чего стоите? Людей подымать надо! Батюшке скажите, чтобы звонил во все колокола. Пусть народ бежит сюда: новую стену будем возводить.
— Где лес-то брать? — крикнули из толпы.
— Дома разбирайте!
Вскоре понеслось над крышами, убегая в поля и долы, тревожное эхо набата. Сбежались люди, закипела работа. Напротив ожидаемого пролома быстро росла вторая стена. Люди безропотно жертвовали своими жилищами. Первым подал пример Сеча. Прощальным взором он окинул свой дом, который столько лет служил ему надежным пристанищем, и махнул рукой. Загуляли топоры, забегали, как муравьи, люди, и дом начал таять на глазах. Затрещали и другие жилища.
К утру стена была возведена. Пробившиеся сквозь первую татары уперлись, к своему удивлению, в новую мощную преграду. Но это не остановило врагов. Развернув машины, они принялись крошить стены в других местах. Однако воеводу это уже не так тревожило. Сотские без суеты отдавали приказы, и возводились новые укрепления. Сеча был доволен. Теперь можно выполнить другую задумку.